«Успокойся, это Германия!» – сказала я себе. «Тем обидней будет потерять содержимое сумки!» – возразила я себе. «Кому нужны твои альбомы, кофты и платья?» – сказала я себе. «Когда унесут и обнаружат, что внутри, будет уже поздно, к тому же там подарки Герде!»– возразила я себе.
– Вы стали чем-то озабочены? – спросил сосед.
– Что? Да. – Забота о сумке блокировала все эрогенные зоны. Я мгновенно увидела, что у него не слишком породистые руки и легкие залысины, а улыбка нежная, но типичная для трусливых людей. – Извините, мне пора идти. Меня ждут в купе, – отрезала я и, бросив на стол больше, чем стоило выпитое и съеденное, пошла прочь. Бедный малый, какой загадочной отныне станет для него русская душа.
В купе все дремали. Сумка девственно ютилась на своем месте. Оставленного попутчика захотелось с нездешней силой. Я посмотрела на часы. Потеряно десять минут из возможного часа. Минус десять минут на то, чтобы одеться и застегнуться после. Минус десять минут на то, чтобы вернуться в ресторан и реанимировать атмосферу. Оставалось полчаса на все про все. Он достаточно эмоциональный, значит, еще десять минут, чтобы все это выглядело более-менее романтично. То есть чистых двадцать минут на любовь по ходу поезда. Овчинка не стоит выделки. Дура, неужели содержимое сумки равноценно такому кайфу? Конечно, нет. Ладно, успокойся, ты обокрала себя всего на одно приключение, некоторые по той же схеме крадут у себя целую жизнь… А в западных поездах надо учиться ездить.
В гнуснейшем настроении я оказалась на вечернем гамбургском вокзале. Все телефоны-автоматы оказались по карточкам. С тяжелой сумкой побрела на поиски способов позвонить, время шло, ночь сгущалась, а перспективы уменьшались. В конце концов сломалась, встала посреди вокзала и сделала несчастное лицо, в расчете на то, что мужчина, спросивший «Какие проблемы?», сам себя на их решение и обрекает.
То, что я умею войти в образ женщины, проблемы которой мужчины обожают решать, проверено на всех расах и языковых группах. Собственно, не знаю у кого и когда я этому научилась, тем более что всю жизнь доказывала, что все могу сама. Видимо, опекать интересно того, у кого проблемы раз в год, а не раз в пятнадцать минут. Пупсик всю жизнь строила из себя беспомощную киску солидного веса, но мужики шарахались от нее как от работающего комбайна. А Ёка выглядела как бронированный сейф, а была беззащитна, как ребенок.
Увы, вместо породистого ухоженного немца на мой вид отреагировал югослав маргинального вида, отделившийся от компании таких же. Но капризничать было поздно, да и гамбургский вокзал с каждой секундой становился все более и более опасным местечком. Путая украинские слова с польскими и русскими, перемежая их немецким такого выговора, что «ай, да ну!», он сказал:
– Мы с русскими братья. Будешь жить у меня, с работой помогу.
– Мне надо позвонить подруге, я приехала к подруге, у меня нет телефонной карты, – залепетала я, изображая из себя полную идиотку.
– Сейчас позвоним твоей подруге по моей карте, и я все устрою. – Он взвалил мою сумку на плечо и поволок в сторону освещенных стеклянных дверей. За дверями угадывались почтовый офис и полицейские. Это меня устроило. Он явно снимал с поезда постсоциалистических женщин, приехавших на заработки телом. Мне льстило, что я еще могу сойти за одну из них в темноте, и оставалось строить из себя дуру до момента конца использования его телефонной карточки, потому что было ясно, что пока я куплю свою в вокзальной обстановке, меня десять раз убьют и изнасилуют.
Югослав гордо провел меня мимо полицейских, кивнув им и небрежно бросив про приехавшую сестру. Полицейские прошуровали по мне удивленными глазами, видимо, таких приличных «сестер» возле югослава они не видели. Югослав купался в моих испуганных и доверчивых взорах, колебался между ролями благородного ухажера и трогательного папаши и набирал номер.
– Герда, – заорала я в трубку по-русски, стараясь произносить слова так, чтобы югослав не понял моей задачи, – я в Гамбурге. Быстро говори твой адрес.
– Какая ты молодец, – обрадовалась Герда. – Я живу в Альтоне. Бери такси, как раз приедешь к приходу гостей.
Югослав отнял у меня трубку и начал дискутировать с Гердой по-немецки о том, что ехать в такси дорого, что он прекрасно довезет меня на есбане, и, выпив по стаканчику, мы обговорим все наши дела. Вырвав у него трубку с самым нежным взором, я сказала:
– Не слушай его, я еду на такси.
– Кто этот человек? – возмутилась Герда. – Это твой друг? Ты приехала с другом? Но почему он учит меня, на чем удобней добираться до Альтоны? Почему он не хочет ехать с тобой на такси, если я плачу? – Герда богатая шикарная дама, не знающая цен на товары и живущая в логике: я просто много работаю, покупаю все, что мне нужно, и не загружаю голову ценами.
– Я звоню по его карточке с почтового офиса на центральном вокзале. По-моему, он принимает нас с тобой за проституток из Восточной Европы! – сообщила я.
– Это очень опасно. Немедленно спускайся вниз, прыгай в первое попавшееся такси, таксист тебя защитит. И ни в коем случае не оказывайся с этим человеком на неосвещенной части улицы. Не забывай, он югослав! – закричала она.
– Что значит последняя фраза? – удивилась я шовинизму.
– То, что у них идет война, и они все, даже здесь у нас, немножко сумасшедшие!
Я повесила трубку, югослав вопрошающе смотрел на меня.
– Альтона зынт едны паны, ком до мене, – сказал он, что в переводе с трех языков означало: «Твоя подружка что-то напутала, Альтона для богатых, ты, бедная крошка, совсем влипнешь, не валяй дурака, пошли ночевать ко мне».
Я дипломатично пожала плечами, он был не агрессивен, но очень активен. Я взяла у него сумку, поставила на пол, завозилась в косметичке, достала зеркало и начала пудриться, чтобы сбить его с толку. Минуты две он наблюдал за этим, потом потянул меня на улицу. Сумка была уже у меня в руках, это полдела. Где чертово такси? Вот и оно, как раз в зоне перехода из освещенного привокзалья в неосвещенный город, значит, другой возможности не будет. Я отстала на шаг, махнула таксисту, подпрыгнула к машине, в долю секунды открыла дверь, бросила сумку на сиденье и с криком «Данке! Филе данке!» повисла на шее югослава и чмокнула его в щеку. Это было грамотно, он потрясенно застыл, только сейчас врубившись, что благородно опекал безупречную фрау, я успела впрыгнуть в машину и рявкнуть: «Быстро в Альтону!»
В такси возле меня сидел пожилой седой мужчина с длинными завитыми волосами, ухоженными усами, накрашенными губами и накладной грудью. Он был баскетбольного роста, с ножищами, обтянутыми игривыми лосинами, с предплечьями, пестро вытатуированными диснеевскими персонажами, с бычьей шеей в кудрявом кожаном колье, с родинкой, приклеенной на нарумяненную щеку. У меня как у совка и живописца от такого изобразительного ряда поехала крыша. Я попыталась сделать лицо нормальным, но он просек мой столбняк и напрягся. Корсет с грудью был явно неудобен ему, и он каждую секунду что-то одергивал и почесывал.
