Рассчитывал ли он, что его заявление, прозвучавшее на всю Германию, не будет услышано в Риме? Или надеялся на протекцию Мильтица, который защитит его перед верховным владыкой? Скорее всего, он просто почувствовал себя затравленным зверем, а потому — мы увидим, что в дальнейшем он еще не раз поведет себя точно так же, — перестал просчитывать шансы и отдался на волю судьбы. Он, правда, сделал последнюю попытку ввести папу в заблуждение, потому что несколькими днями спустя писал ему: «Перед Богом и всеми тварями Его заявляю, что никогда, ни раньше, ни теперь, не имел намерения открыто нападать на авторитет римско-католической Церкви» (письмо датировано 9 марта). Что из того, что эти слова находились в вопиющем противоречии с фактами? Лютер слишком хорошо понимал, что ему необходимо выиграть время.
Понимал это и Экк, рассудивший, что пришло время выложить карты на стол. Он потребовал проведения публичной дискуссии с участием обеих сторон. Лютер пожелал организовать ее в Виттенберге, Экк с негодованием отверг это предложение. Он хотел, чтобы диспут прошел в одном из лучших христианских университетов, достойном и обсуждаемой темы, и сложившейся непростой ситуации, и, вероятно, его собственной высокой репутации. Он предложил на выбор — Рим, Париж или Кельн. Теперь не соглашались его противники, утверждавшие, что для них путешествие слишком опасно: их могут арестовать сразу по окончании диспута. Они предпочитали не покидать пределов Саксонии, что вполне понятно — здесь они могли рассчитывать на благоприятный прием со стороны публики. В конце концов сошлись на Лейпциге, расположенном во владениях герцога Георга, давшего согласие на проведение диспута.
Понимал ли Лютер, что его ждет, когда собирался помериться силами с Экком? Папский легат Каетано запретил ему покидать пределы Саксонского курфюршества, а друзья прямо отговаривали его принимать участие в предстоящем диспуте. Все они слишком хорошо знали, что такое Экк, чья слава гремела не только в Германии, но и в Италии. Помимо глубоких знаний и решительного характера, он обладал многими другими достоинствами: высокий, хорошо сложенный красавец с изысканными манерами и прекрасным голосом, наделенный даром красноречия, он с легкостью покорял любую аудиторию. Знали они и о том, как неосторожен бывает в споре Лютер. Если он поднимет брошенную ему перчатку, боялись они, ему придется высказать все до конца, и тогда он бесповоротно пропал. Даже курфюрст сделал попытку удержать его: пусть объясняться с общим противником едет Карлштадт! Он наверняка сумеет повести спор достаточно тонко. Однако Лютер уговорил и курфюрста, умело сыграв на чувствах последнего. Нападая на двух богословов, намекнул он, Экк на самом деле метит в весь Виттенбергский университет. Позволительно ли курфюрсту терпеть такое? И Фридрих сдался. Мартином Лютером владело теперь одно страстное желание — убедить всех без исключения в справедливости своих открытий, которые, верил он, ведут его к спасению души.
Открытие диспута назначили на 27 июня. Лютер лихорадочно готовился к сражению. Пора виляний закончилась, теперь он пойдет до конца. «Господь ведет меня», — повторял он всем и каждому. И непременно добавлял: «Я с радостью следую Его воле». Сознание того, что отступать больше некуда, наполняло все его существо радостным возбуждением. Да, он проявил слабость, когда отправил папе покаянное письмо, но теперь он готов ее искупить. Многочисленные письма, которые он писал в этот промежуток времени, полны свирепой ненависти к папству: «Готовясь к диспуту, я просмотрел папские Декреталии, и меня охватили глубокие сомнения. Уж не антихрист ли папа? Больно уж жалким выглядит в этих Декреталиях распятый Христос!» «Борьба теперь перешла в такую стадию, что должно ре-шиться: кто кого. Я рад этому. До сих пор мы только играли. Пора же наконец передавить этих гадин и свергнуть римскую тиранию». Он с пристрастием выискивал в Библии любое упоминание об антихристе, надеясь найти подтверждение своим подозрениям в отношении папы. В Послании к Фессалоникийцам он обнаружил место, где говорится, что антихрист «в храме Божием сядет», и немедленно сделал вывод, что эти слова относятся именно к папе.
Епископ Мерзебургский, занимавший пост канцлера Лейпцигского университета, воспринял идею проведения диспута весьма неодобрительно. К чему спорить о том, что и так ясно? Пусть Лютер и его сторонники прямо скажут, согласны они с католическим учением или нет, и дело с концом. Георг, герцог Саксонский, напротив, отнесся к предстоящему мероприятию благосклонно. Послушный сын Церкви, он искренне надеялся, что великий Экк сумеет заткнуть глотку Лютеру. Кроме того, его приятно грела мысль о той чести и славе, какая выпала на долю Лейпцига среди всех соперничавших университетов. Впрочем, не желая раздражать канцлера, он выдал пропуск одному Карлштадту, правда, с припиской «с сопровождающими его лицами». Лучшего способа пригласить Лютера не выдумал бы никто.
Герцог приказал подготовить для приема богословов и слушателей свой замок в Плейсенбурге и сам лично приехал встретить их из своей дрезденской резиденции. Он прибыл ровно за пять дней до начала диспута, чтобы успеть принять участие в торжественном шествии по поводу праздника Тела Господня. Доктор Экк тоже приехал заранее. Что касается виттенбергских богословов, то они предпочли не мешаться с толпой своих противников и появились на месте через день после праздника. Их процессию возглавлял Карлштадт. То ли он сам счел себя героем дня, то ли университетское руководство велело ему прикрыть собой Лютера. За ним выступал ректор Виттенберга с дюжиной профессоров, среди которых выделялись Меланхтон, Армсдорф и Ланг. Вся компания шествовала в окружении двух сотен вооруженных студентов. И в это время от епископа Мерзебургского прибыл посланец с пастырским предписанием, запрещающим проведение диспута. Герцог приложил все усилия, чтобы замять эту неприятную новость, и утром 27 июня слушания начались.
В течение четырех дней Карлштадт и Экк вели друг с другом спор. Экк выглядел уверенным в себе, говорил язвительно и иронично, держался обвинительного тона. Как утверждал Пиркхаймер, в его манере сквозило «что-то от яростной дерзости». Маленький и горячий Карлштадт кипятил-ся, зачастую не находил нужных слов, а найденные бормотал глухо и неразборчиво. Главная тема обсуждения сводилась к проблеме благодати и свободы воли. Экк защищал католическую доктрину об их совместимости, Карлштадт настаивал на пассивной роли человеческой воли перед Божьей благодатью. Виттенбергский ученый без конца сопровождал свою речь цитатами, которые по ходу дела подыскивал в толстых книгах, принесенных на заседание. В конце концов его лейпцигскому оппоненту это надоело, и он заявил, что подобная практика несовместима с серьезным спором. Драгоценные источники у Карлштадта отняли, и он потонул в собственных объяснениях. «Дерзкий Экк торжествовал», — свидетельствует Кун.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
