Нам рассказывают какие-то ужасы: якобы появились абсолютно новые машины. Скорость неимоверная, словно молния в грозу. Винта нет, и как летает — непонятно. Вооружён целой батареей пушек в носу. Если с ним встретился — считай, сразу готов. Спасает то, что их мало. Но за день спалить эскадрилью французских машин — это серьёзно. Я пока с ними не встречался, и то хорошо. Видно, не успел нагрешить сильно, иначе бы давно уже погиб…
Приказ по крылу: завтра идём прикрывать начало эвакуации. Командование всё-таки решило проявить здравый смысл и начало эвакуацию живой силы из Франции. По поводу техники — если успеют, то вывезут. Я сомневаюсь. По данным разведки танковые клинья Гудериана, расположив на острие удара русских непробиваемых чудовищ Махрова рвутся вперёд, сметая всё на своём пути. После них остаётся только разбитая в хлам техника и бесконечные колонны пленных. Сам видел под Лаоном место боя: груды рваного железа, в которых только Пикассо может опознать танки, да горы перемешанной земли пополам с мертвецами. В самом городе полно вражеских солдат и техники. Видно стали на дневку. Веселятся гады. Думал штурмануть, да вовремя спохватился: мне наводку дали с земли что заметили эскадрилью противника. Пришлось ноги уносить. Повезло…
Мы занимаем места в кабинах своих истребителей. Механики запускают моторы. Приказ один: любой ценой обеспечить чистое небо для эвакуации нашей пехоты. Драться до последнего патрона. На аэродром не возвращаться, идти через Ла-Манш. Сбитым так же тянуть к Проливу, где нас подберут специальные катера спасательной службы. А вот и ракета! Мотор работает ровно, я начинаю выруливать на взлётную полосу, готовясь к взлёту. ЧТО ЭТО?!! Из-за деревьев рощи, окружающей наш аэродром появляются невиданные ранее угловатые чудовища, плюющиеся огнём из множества стволов. Вырастают дымные столбы взрывов, хлещут трассеры. Взрываются стоящие ещё на стоянках самолёты. Рука автоматически утапливает сектор газа до упора, и мой «Харрикейн» срывается с места словно подстёгнутый. Вспышка! По корпусу и плоскостям барабанят камешки и песок, чувствую, как колесо шасси начинает куда-то заваливаться, но качнувшись, истребитель выравнивается и начинает набирать скорость. Прямо перед носом мелькает шерстяная верёвка трассирующей очереди. Мимо! Вперёд! Вперёд! Быстрее, ещё! Ну, давай! Истребитель трясёт на грудах земли, выброшенной из воронок, он прорезает клубы дыма от пылающих машин. Я вижу, как бегут мои товарищи и падают под пулями крупнокалиберных очередей и осколками снарядов. Мотор уже не ревёт, а тоненько верещит. Изо всех сил я тяну ручку на себя. О, чудо! Нехотя, страшно медленно он начинает подниматься в небо. Удар, треск! Нет, я лечу, лечу! Быстрее отсюда, как можно быстрее! Внизу — бойня. Короткий взгляд, брошенный вниз, открывает картину полного уничтожения. Вражеские танки крутятся по взлётной полосе, стреляя во все стороны. Часть их идёт прямо по самолётам, давя и плюща хвосты и фезюляжи. С краю десантники сгоняют уцелевших в кучу. Всё затянуто чёрным дымом пылающего авиационного бензина… Курс на Ла-Манш. Опять счастливчик. Вновь я уцелел. Не знаю, надолго ли?
Гауптштурмфюрер Вилли Хенске. Лаон
Оставив две роты батальона охранять освобождённых пленных я с третьей ротой бросился к полыхающему Лаону. Неужели французы контратаковали? Эта мысль преследовала меня на всём коротком пути до городка… мы врываемся в городок как положено, ёлочкой: два танка впереди. По разным сторонам улицы. Два- сзади, так же. Улицы усеяны обломками кирпича и битым стеклом, валяются вышибленные взрывами деревянные куски оконных рам. В одном месте замечаем несколько трупов, это убитые французские пехотинцы, похоже, накрыло гранатой. Гоним дальше, и наконец оказываемся в центре городка. Вся площадь заставлена русской техникой и заполнена пехотинцами вперемежку с танкёрами. Знакомая картина- войска на отдыхе. В одном месте играет патефон, в другом- толпа пляшет под звуки гармошки. В сторонке деловито вешают еврея, да не одного, а сразу четверых. Остальные заняты кто-чем: кое-кто ест, кто-то просто сидит на притащенном из ближайшего дома стуле, давая отдых натруженным ногам. Парочка спит на невесть откуда взявшейся кровати. С краю — постирушки. Пыхтят походные кухни, словом, обычная суета. Замечаю бреющегося пехотинца. Завидев нас, народ взрывается приветственными криками: Союзники! Немцы! Ура! Слава героям! И тому подобное. В общем, очень радушная встреча. Меня отпускает. Всё-таки я зря волновался. И хорошо. Спрыгиваю с танка, но меня подхватывают подвыпившие пехотинцы и начинают качать, вовремя к нам пробирается высокий полковник, приказывает меня отпустить. Солдаты нехотя выполняют команду…
— Полковник Махров, Алексей Михайлович. С кем имею честь?
— Гауптштурмфюрер СС Вилли Хенке, командир отдельного пятьсот второго батальона тяжёлых танков.
— Вижу, вижу…
Он кивает на стоящий за моей спиной "Змей Горыныч", затем оборачивается и кричит в толпу:
— Поручик Семёнов!
Появляется невысокий пухлощёкий поручик. Увидев мой «ЗГ» ахает и бросается к нему. Я ничего не понимаю, а Махров улыбается и снова обращается ко мне:
— И что с ним было?
Понимаю, что поручик- бывший владелец танка.
— Карбюратор забит, аккумулятор посажен.
— Понятно… Ну, не дрейфь, назад не попросим. Пошли.
Мы уходим в здание бывшей ратуши, куда уже протянут полевой телефон. Через армейский коммутатор я связываюсь со своим командованием и докладываю об освобождении наших солдат. Получаю очередную благодарность, нам разрешают отдохнуть. И я с ужасом понимаю, что отдыхать придётся с русскими. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, остался ли у меня в аптечке аспирин от головной боли. Кажется, да…
Дальнейшее запминается урывками. Главное, что пьянка была грандиозной, как всегда с русскими бывает… Очнулся утром в доме возле площади, в чём мама родила. Рядом лежит худосочное синее создание явно французского происхождения, от которого за километр тянет перегаром. Вижу свою одежду, аккуратно сваленную в углу. Набор суповых костей лежащий в кровати что-то бормочет во сне на своём лягушачьем наречии. С трудом одеваюсь и выхожу наружу. Живописнейшая картина: народ в полной отключке, кроме часовых. Везде валяется пустая тара из-под вина, остатки еды, кое-где попадаются предметы женской одежды. Посреди площади на отдельно стоящем "Илье Муромце" лежат вповалку полуголые женщины. Вспоминаю, что это местный кордебалет, который притащила пехота, чтобы ублажить союзников, то есть нас. Мда-а… Устали девочки… Хорошо, что тепло. Мирно, словно и нет войны, попискивают дрозды, где-то за углом слышен стук топора — явно повар готовит завтрак. На лёгком ветерке тихо покачиваются вчерашние висельники. Поднимающееся из-за зданий солнышко заливает площадь светлыми лучами. Почти мирный пейзаж. Только вот танки сюда не вписываются, да люди все в форме. А так- красиво…
Штабс-капитан Гикор Айрапетян, 6-я горнострелковая дивизия
Докурил я папироску, щелчком ее с обрыва проводил. Сейчас начнется вам, шакалы турецкие, секир башка. Встал с камушка, пошел к своим стрелкам. Наша горнострелковая только официально 6-й именуется. А неофициально — все знают, армянская она. И счет у нас к туркам немалый. За все армянские погромы рассчитаться — жизни человеческой не хватит, но что сможем — сделаем!
— Значит так, ребята. Взвод Вартаняна — оцепить эту деревню, чтоб ни один гад не ушел. Взвод Карабекяна — проверить все дома, согнать всех на площадь. Взвод Айвазяна — сегодня исполнители. Все ясно?
— Так точно — рявкнули бойцы. У ребят Воронцова Айвазяна глаза горят. Сегодня им выпало за свой народ поквитаться.
Теперь бегом к деревне. О-па козопасы, мальчишки. Лет по 12. Нельзя их оставлять: закричат, деревню перебудоражат. Этак еще кто и убежать сможет. Махнул я рукой, и к вонючим турецким выродкам рванулись четверо самых быстроногих парней. С десяти шагов ножи метнули — ай, молодцы, попали! Только оказалось, что там еще один был, поменьше. Завопил, было, крысеныш, да не растерялся унтер-офицер Геворк Налбандян: прыгнул барсом вперед, глотку ему перехватил, да спиной — об колено. Геворк, он только на вид грузный, а движется — тень тенью. И силищи неимоверной. Год тому назад, посылали его на соревнования Закавказского военного округа. В команду по борьбе. Так Налбандян там третье место занял. Проиграл одному парню из Архангельска, но тот был огромный, как бык, и могучий как медведь. Ефрейтор Николаев. Видел я его. Он на спор рубли серебряные в пальцах ломал. А потом погиб, во время турецкого наступления на Эрзерум. Рассказывали, что когда у него патроны кончились, он еще долго от аскеров пулеметом как дубиной отмахивался. Жаль его, хороший был человек, э?
До деревни осталось метров пятьсот, когда рассыпался в цепь взвод Вартаняна и зарысил по окраинам, отрезая пути для отхода тем, с кем сегодня расчет будет. Остальные ходу прибавили. Деревни так и надо брать — на рассвете. Тогда всех, одним ударом накроешь. Оба взвода бегом в деревню влетели, и сразу Карабекян по улице вперед со своими рванулся, тот конец взять, а парни Айвазяна встали, дух перевести. Самое ведь главное — всем вместе начинать.
