самый, о котором он грезил все это время!.. И тогда в единый миг была преодолена пропасть между сном и действительностью; это длилось всего лишь секунду, так как уже в следующую он знал, что видит перед собой живую девушку. Однако и этого краткого мгновения было достаточно — таинственные рычаги судьбы обрели наконец точку опоры, столь необходимую для того, чтобы вырвать человеческую жизнь из колеи, предначертанной мертвым рассудком, и забросить ее навсегда в те безграничные миры, где вера способна двигать горами.
В темном экстазе восторженного, встретившегося наконец лицом к лицу с божеством своей страсти, рухнул тогда Отакар с простертыми руками перед этим воплотившимся образом своих снов. Он звал ее, обнимал колени, покрывал руки бесчисленными
поцелуями, — дрожа от возбуждения, в потоке обгоняющих друг друга слов рассказал, чем она была для него, сколь давно ее знает, хотя никогда и не видел наяву.
И там же, в соборе, в присутствии священных золотых статуй, дикая, противоестественная любовь захватила обоих, как дьявольский смерч, порожденный внезапно ожившим призрачным дыханием целых поколений предков, страсти которых столетиями коченели в поблекших портретах.
Тогда-то и свершилось сатанинское чудо: девушка, вошедшая в собор чистой и непорочной, выходила из него духовным отражением своей прапрабабки, которая носила то же самое имя, Поликсена, — портрет ее висел у барона Эльзенвангера в зале предков...
С тех пор, едва лишь представлялась возможность, они, не сговариваясь заранее, искали встреч — и всегда встречались.
Повинуясь магической тяге своей страсти, они находили друг друга так же инстинктивно, как звери в период течки, которым нет нужды знать место и время встречи, ибо они понимают голос крови.
Ни Отакар, ни Поликсена не находили ничего удивительного в том, что случай всегда скрещивал их пути в момент наиболее острого обоюдного влечения. Для него это стало постоянным, почти законным обновлением чуда; ее образ выходил из его сердца и превращался в живую Поликсену — так, как это было часом раньше в покоях графини Заградки.
Стоило ему только заслышать ее шаги — на этот раз они действительно приближались к башне, — и все муки переживаний тотчас улетучивались»
Даже сжимая ее в объятиях, Отакар гадал, входит ли она в дверь или, как видение, проникает сквозь стену.
Однако и эта мысль, вернее, тень мысли в тот же миг куда-то уносилась, исчезала, просачивалась, как вода сквозь пальцы.
Она с ним — это единственное, что он понимал в такую минуту; как всегда, каждый, еще только будущий миг их свидания, едва успевая стать настоящим, тут же с какой-то яростной поспешностью пожирался ненасытной бездной прошлого.
Сегодняшнее свидание исключением не являлось...
Он видел, как из темноты мерцает небрежно брошенная на пол соломенная шляпа с бледно-голубой лентой, потом все сразу исчезло: ее белая одежда покрывала туманными комьями стол, лежала разбросанная на стульях; он чувствовал горячую плоть, укусы зубов на своей шее, слышал страстные стоны —
как обычно, все происходило быстрее, чем он мог что-либо осознать, — ряд каких-то обрывочных фрагментов, молниеносно сменяющих друг друга, один ослепительнее другого. Опьянение чувств, в котором никакого понятия времени более не существует... Она попросила сыграть на скрипке?
Этого он уже не знал — не помнил.
Понимал только, что стоит перед ней, она обнимает его бедра — он чувствовал смерть, смерть, которая сосала из него кровь; озноб сотрясал тело, волосы на голове стояли дыбом, колени подгибались... В какие-то доли мгновений ему казалось, что он падает навзничь, сознание покидало его и тут же снова возвращалось, и тогда он слышал мелодию — ее, наверное, выводили его смычок и его рука, и тем не менее шла она от нее, из ее души — песня страсти, ужаса и кошмара...
В полуобмороке, беззащитный, внимал он этой мрачной музыкальной теме — она тянулась вереницей кровавых образов, их создавала Поликсена, еще больше распаляя бешенство своей свирепой страсти... чувствовал, как ее мысли проникали в его мозг, видел их ожившими событиями, а потом снова витиеватыми буквицами, вырезанными на каменной плите градчанской Малой капеллы: это была старинная хроника о возникновении картины «Изображение пронзенного», повествующая о страшном конце того, кто дерзнул посягнуть на корону Богемии:
Итак, у одного из насаженных на колья рыцарей, по имени Борживой Хлавек, кол вышел наружу рядом с ключицей и голова осталась невредимой; осужденный сей молился до вечера с благоговением великим, и ночью кол, коим плоть его нечестивая прободена была, преломился надвое; так, с торчащим из зада обломком, дошел он до Градчан и рухнул на кучу отбросов. Утром поднялся он и вошел в дом, что рядом с храмом св. Бенедикта, и просил смиренно прислать священника Пражской замковой церкви и вот в присутствии святого отца исповедался оный Господу нашему Иисусу Христу во многих грехах своих с благоговением величайшим и известил при сем, что без исповеди и не вкусив Святого Причастия, как заведено в церкви Христовой, никоим образом умереть не может, ибо, свято веруя в таинство сие, обет дал во все дни в честь Пречистой Девы Ave Maria купно с некой молитвой краткой возносить, что и творил во всю пору упования своего, и токмо благодаря заступничеству Пречистой Девы не погиб он без Святого Причастия.
И обратился тогда священник к нему со словами: сын мой возлюбленный, открой же и мне молитву сию краткую. Тот начал и рек: Пречистая Дева, молю Тебя даровать мне, недостойному рабу твоему, заступничество святой Варвары Великомученицы, дабы избегнул я смерти скорой и пред концом своим, вкусив Даров Святых, а посему огражденный от всех врагов моих видимых, а также невидимых, защищенный от демонов злых, мог наконец чрез Христа нашего Спасителя и Благодетеля уповать на жизнь вечную. Амен.
И тогда дано было ему Святое Причастие, и в день сей же упокоился он в мире и близ церкви св. Бенедикта с великим плачем народным погребен был.
Поликсена ушла. Безжизненно-серой стояла башня в таинственном мерцании ночных звезд; однако в каменной ее груди судорожно билось крошечное человеческое сердце, преисполненное величием принесенного обета: любой ценой, не зная ни сна, ни отдыха, добыть для своей возлюбленной самое высшее, что есть в мире сем для человека, и если суждено ему умереть прежде этого, то лучше ему претерпеть тысячекратные муки пронзенного колом.
Глава 4
В зеркале
Целую неделю, в раздражении на самого себя, господин императорский лейб-медик никуда не выбирался.
Вывело его из строя на столь долгий срок посещение Богемской
