ЗАПАДНАЯ АНТАРКТИДА, МОРЕ АМУНДСЕНА.
СЕЗОН СПАРИВАНИЯ
Стужа лютая, но я спокойна. Голову я пока держу над поверхностью. Так и продолжу, почти до самого конца. Вода быстро расправится с остальными частями моего тела. А еще я буду, сколько смогу, смотреть на крачек, попытаюсь забрать их с собой.
Заберу я и частичку тебя, мама. Ты сама лишила свое тело дыхания, как вот и я сейчас. Ты подарила мне книги, и стихи, и волевое стремление увидеть мир, так что я обязана тебе всем. Я возьму с собой посвист ветра в нашем деревянном домике, запах твоих просоленных волос, тепло твоего тела, прижатого к моему. Я возьму и частичку тебя, бабушка, потому что ты подарила мне покой и силу — прости, что поняла это слишком поздно. Возьму и частичку тебя, Джон, возьму фотографию, которая стояла у тебя на каминной полке, любовь, которую ты в ней сохранил, все годы ожидания уже после того, как они ушли. Я возьму все подарки, которые мне принесли вороны, каждое из этих сокровищ. Возьму с собой море, сберегу его в самых глубинах своих костей, — пусть волны его прокатываются по моей душе. Возьму ощущение, что дочь по-прежнему у меня в животе, возьму ее полностью и сохраню навсегда.
А вот от тебя, Найл, любовь моя, мне брать ничего не надо. Лучше я тебе что-нибудь дам.
Мою природу. То дикое, что у меня внутри. Они твои.
Я опускаюсь под воду.
Пальцы на руках и ногах побелели, тело свирепо откачивает оттуда кровь, пытаясь сосредоточить ее в сердцевине, там, где осталось тепло, которое заставляет мое сердце биться дальше.
Солнце разукрасило воду у меня над головой. Кажется, я когда-то видела это во сне.
Птицы стали силуэтами, парящими в вышине. Я смотрю на них и смотрю, а потом закрываю глаза.
Мы тоже способны даровать жизнь.
Рывком поднимаю веки. Мимо проносится рыба, сверкнув на солнце. Как же мне холодно.
Что ты сказал?
Ты мне это показала. Мы способны даровать жизнь, если нам хватит храбрости.
Но у меня ничего не осталось.
Осталось то, дикое.
Тишина.
А потом:
Подождешь меня? Еще немножко?
Хоть и вечность.
Я вымахиваю на поверхность, толчком пробиваю ее, воздух струей врывается в легкие. Сама не понимаю, как это произошло, но все движется, я частичками тела цепляюсь за жизнь, за дно моря, освобождаюсь от него, освобождаюсь от этого бесконечного позора “ тонуть.
Не пошевельнуться, не натянуть одежду, но я как-то натягиваю; не устоять на двух ногах, но как-то получается; не сделать ни шагу, нет такой силы, что заставит меня сделать хоть шаг, но я делаю. Шаг за шагом, и еще, и еще, и еще.
Мы здесь не одни — пока. Они не все ушли, так что тонуть мне некогда. Еще много не сделанных дел.
Не знаю, сколько проходит времени. Часы, — или дни, или недели. Но в конце концов я вижу, как по льду приближается какое-то транспортное средство, слышу вдали вертолет — ррум-ррум-ррум — и позволяю себе осесть на снег.
Я ничего тебе не буду обещать. Я больше не верю в обещания. Лучше я все тебе покажу.
Эпилог
ИРЛАНДИЯ, ТЮРЬМА В ЛИМЕРИКЕ.
ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
В день, когда меня второй раз выпускают за эти стены, идет дождь, но теперь я не чувствую ни пустоты, ни стремления со всем покончить, я наполнена до краев и уношу с собой самые разные вещи: например, честным трудом заработанный диплом и память о нетронутых, населенных животными просторах на другом конце мира.
Вряд ли меня кто-то будет встречать.
Темный силуэт за пеленой дождя. Прислонился к своему фургончику. Без зонта.
Подхожу, думая, что это Эннис или, может быть, Аник, — все знают, что я сегодня освобождаюсь, но вот уж не ждала, что они приедут так далеко…
Но этот человек не из экипажа «Сагани». Я с ним не знакома. Может, он вовсе и не меня ждет.
И все же я к нему подхожу.
Высокий, корпулентный, седой, в непромокаемом плаще — такой же надевала Эдит, когда в дождь выходила в загоны, на человеке грязные сапоги, а у глаз и широкого рта морщины, — и тут я его узнаю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Здравствуй, — говорит мой отец.
В машине Доминика Стюарта застарелый запах кофе; почему — я понимаю, когда ставлю ноги на пустые бумажные стаканчики, их там штук тридцать.
— Виноват, — хмыкает он.
Я пожимаю плечами, закрываю дверь.
Мы сидим молча, слушаем, как дождь барабанит по крыше.
— Куда? — спрашивает Дом. У него отчетливый австралийский выговор, который, как ни странно, наполняет меня ощущением дома.
Я пытаюсь придумать, куда он может меня подвезти, но в голову ничего не приходит. Вместо этого думаю, что много лет ненавидела этого человека за то, что он совершил, куда попал, что много лет страшно стыдилась того, что стала очень на него похожей, что много лет мне всего-то очень хотелось иметь семью, хотя бы даже только из одного человека.
— В Шотландии бывал? — спрашиваю я его.
— Нет.
— А хочешь побывать?
Он бросает взгляд на меня, потом снова на дождь. Без единого слова заводит машину. Мне отчетливо видна старая выцветшая татуировка у него на руке: птица.
Дом замечает, что я ее разглядываю, и смущенно улыбается:
— Ирис она когда-то больше других нравилась. Я улыбаюсь в ответ.
Мама когда-то меня учила: ищи ключи.
— Ключи к чему? — спросила я у нее в первый раз.
— К жизни. Они спрятаны повсюду.
БЛАГОДАРНОСТИ
Прежде всего хочу поблагодарить своего замечательного агента Шэрон Пеллитьер, которая решила рискнуть и поработать с никому не известным австралийским автором, — она и вдохновила меня на написание этой книги. Спасибо за поддержку и терпение: без тебя «Миграции» вряд ли бы состоялись. И без твоих стараний они уж точно не обрели бы замечательный дом в издательстве «Флэтрион».
Огромная благодарность моему редактору Кэролайн Блик, которая поверила в эту книгу с самого начала и без устали трудилась над улучшением текста, а потом над сопровождением его в руки читателей. Кэролайн, ты воистину редактор мечты, я бесконечно признательна тебе за доброту, щедрость и целеустремленность. Я хочу сказать спасибо и всем сотрудникам «Флэтриона», которые сочли, что у этого романа есть будущее, и без устали трудились над претворением этого будущего в жизнь, начиная с прекрасного оформления — как на обложке, так и внутри, продолжая замечательными идеями по продвижению и заканчивая продажами международных прав. О большем не приходится и мечтать.
Большое спасибо моему прекрасному британскому редактору Шарлотте Хамфри, издателю Кларе Фармер и сотрудникам издательства «Чэтто и Уиндус», а также моему замечательному австралийскому издателю Никки Кристер и ее сотрудникам из «Пингвин рэндом хаус». Работать с вами было очень приятно, и я буду рада продолжению.
Я очень признательна своим прекрасным друзьям. Саре Хулахан, которая прислала мне первые научные статьи о полярных крачках, с неизменным энтузиазмом давала мне советы по биологии и безотказно меня выслушивала. Кейт Селуэй, которая прочитала рукопись и проделала научную редактуру — ее замечания оказались крайне полезны. Рие Паркер, прочитавшей первый вариант рукописи, что она делает всегда, и высказавшей множество очень ценных предложений. Кейтлин Коллинс, Аните Янкович и Чарли Коксу, которые выслушивали мои бесконечные монологи про удачи и неудачи по ходу написания книги — и никогда не переставали улыбаться!
Спасибо моим родным, Хьюгену, Зое, Нине и Хэмишу, за любовь и поддержку; папа, а тебе спасибо за то, что рассказал мне про ослов! Я благодарю свою бабушку Шармейн, покойного дедушку Джона за рассказ о том, как судно движется во время шторма. Отдельная благодарность моей двоюродной сестре Элис, которая показала мне Голуэй и водила меня на уроки ирландского. Брату Лиаму, бабушке Алекс, а прежде всего — моей маме Кэтрин: вы трое всегда невероятно добры, без вас я бы ничего не написала, мне очень повезло с родней. Спасибо моему самому близкому человеку, Моргану, — ты по ходу всей работы был для меня скалой, верил в меня, разделял мое воодушевление, подхватывал в трудные моменты. Благодарю тебя.
