- Не знаю, - фыркнула Вика, - по-моему - так он больше не на борона похож, а на старорежимного купца. Как их у нас любят показывать. Бароны - они ж аристократами были, комильфо все из себя.
- Это ты не про тех баронов говоришь. Про поздних. Про неправильных. Про тех, у кого все поотбирали. А те… Ого! Они б сами у кого хочешь отобрали б…
- Вы тут по делу, Юрь Фомич, - продолжал тем временем принимать дорогого гостя мэтр, - али так просто?
- А то ты не знаешь… Две тыщи тонн свинины, как единый килограммчик! Кстати и выручил кое-кого, кре-епенько выручил… Отметить это дело оставляли, а я посидел-посидел, - да и пошел себе… Звиняйте, говорю, граждане-товарищи, спасибо вам за ласку, - а только у меня август. Страда, значит. Глаз да глаз.
- А вы, Юрь Фомич?
- А - надоело мне с ними. Скушно. Одна видимость, а так - са-амые пустяковые люди…
- Пить-то что будете, Юрий Фомич? Коньяк есть, арманьяк, виски? Водка "Абсолют"?
- Ну-у… "Чивас Ригал" у тебя все равно нет, а если есть, - так подделка… Ты знаешь, чего? Ты того, - мое неси…
- Так ведь милиция…
- На меня вали, ежли что. Я с Григорием Ахметычем сам поговорю.
- На всех?
- Давай! И дюжину "Клико" для начала. Холодное есть, нет ли?
- Для вас, Юрий Фомич - найдем. Последнее выскребем. А заморозить недолго.
- Ага. Тогда еще ананасов ломтиками и дыньку, ту, узбекскую. Кубиками и без корки. И моего давай. Сразу давай. Потому как мужикам шампузия твоя - и вовсе ни к чему. Не понимают они в ней толку, понимаешь? Я и сам не очень-то, а уж они… Вот ты скажи, организм, - обратился он к одному из потертых, - ежели между нами, - тебе ж ведь и водка не очень-то? Тебе б партюхи стакан - и ладно? А - не выйдет. Сегодня ты у меня будешь потреблять исключительно только благородные напитки…
Благородные напитки тем временем внесли. Три графина - отливали жуткой, в черноту отдающей буростью. Три - зловеще, с сильным уклоном в лиловое и сизое отдавали лазурью. Три - светились неестественным янтарем, но, хотя бы, - прозрачным. Красный Барон, по непостижимому извиву своей аристократической психологии первым же делом набурил высокий, исчезающе-прозрачный с радужными отливами, как у мыльного пузыря, неизреченно изящный стакан бурой субстанции и преувеличенно-твердой рукой водрузил его перед попавшим под раздачу "организмом".
- Пей! Чай, почище портвейну-то будет…
- Слушай, Фомич, я…
- Потом, - ласковенько кивая, промурлыкал Юрий Фомич, - говорить будешь. А сейчас - пей, мил друг. И пусть тебя утешает, что это - на халаву. Кода еще в следующий раз такое щастье тебе еще подвалит, а?
Глаза его снова стали страшными, и очень даже наглядно, в подробностях представилось, каково это, - становиться на дороге этого чудища. Понтрягин, коего происходящее пока что никак не касалось, наблюдал за происходящим с чувством какой-то сладкой жути, как за акулой, жрущей живую свинью, - так, чтоб кровь в воде - клубами, тучами, грибами фантастических взрывов. "Организм" затравленно глянул на подателя щедрот и, давясь, выцедил стакан до дна, задохнулся, хватая воздух - ртом и протянутой в воздух десницей, а потом - выдохнул.
- Молодец! - Сказал Фомич, сокрушительно хлопнул молодца по плечу, склонил голову набок и внезапно взрывообразно расхохотался. Потом он, не глядя, пошарил в высокой вазе нашарил маленький хрусткий огурчик и собственноручно протянул его пострадавшему. Руки у него были, надо сказать, страшными: нет, разумеется, - не грязные и без траура под ногтями, но все равно - в сплошной коре мозолей, заскорузлая, покрытая чудовищно грубой, даже на вид - как пемза шершавой, покрытой старыми шрамами кожей. Ремни сухожилий на запястьях делали их громоздкими до неуклюжести, так, что руки казались негнущимися, как и пальцы, больше похожие на корни какого-то ритуального дуба либо же на клешни гигантского краба, с короткими, вросшими ногтями, напоминающими больше всего морские раковины. Ежели это и могло быть руками кабинетного работника, то разве что только совсем-совсем недавнего. Страшно было даже подумать, сколько всего поднять, сломать, прибить, перенести, вскопать, вспахать, починить, согнуть и натянуть надо успеть, чтобы заработать такие руки. Зачинатель, отдышавшись, хрустел огурцом и все больше бледнел, только маленький, несерьезный какой-то носишко на этом мучнисто бледном лице рдел запальной краснотой.
- А, - ничего, - сказал он вдруг счастливо, словно свыкнувшись, наконец, с ощущениями, - чесс слово…
И слова эти послужили чем-то вроде запала к началу всего застолья. Ребята в черных джинсах, по-прежнему не потребляя, - наливали. И бурую, и синюю, и желтую. И "Клико" дамам. Под напитки пошли грибки, ветчинка, икра и семга с завиточками желтого сливочного масла. Сам Фомич, выпивая помаленьку, но часто, грыз жареные свиные ребра, и жир брызгал на окружающих и пачкал его бороду. Сейчас он выглядел, - да, похоже, и был, - даже менее пьяным, чем по приходе, но - поддерживал состояние, и, покончив с ребрами, перешел к окороку, по-прежнему не размениваясь на всякие порезанные ломтиками, колечками, косочками, пластиками и слоечками мелочи. Слушал - и молчал, в общем - равнодушно, но время от времени - вдруг взыркивался в кого-нибудь из пьющих, сопящих, жрущих или треплющих языками, как будто хотел на какой-то случай запомнить, и даже думать не хотелось - на какой именно случай. Потихоньку, ведомые темным чутьем, в "Бирюсу" вообще и конкретно, - к столу Юрия Фомича собиралось все больше народу. Тут были волоокие высокие девы в знаменитейших на весь мир и весь этот трижды проклятый век маленьких черных платьях и какие-то потасканные полупьяные курвы с нечесаной волосней и в стоптанных туфлях на сбитом каблуке. Потертый пролетариат, чающий второй серии опохмелки после слишком далеко зашедшего опохмелочного процесса Первого Порядка - это который после вчерашнего, и очевидно-хитрого вида молодежь, исподволь подталкивающая друг друга локтями. Кое-кто из вновь пришедших - здоровался с какими-то своими знакомцами из первого окружающего Красного Барона слоя, следующие - здоровались уже со здоровавшимися, и оседали новым слоем, навроде луковицы - вокруг сидящей в середке Стрелки, и уже были сдвинуты столы, а сзади, за кулисами этой жральной фабрики, на ее кухне в прямом и переносном смысле уже посылали нарочных - за снабженцами, на склады и к менее удачливым коллегам по корчемному делу, - поскольку, по точно выверенным расчетам, подкрепленным опытом и незаурядным чутьем выходило, - что может и не хватить того-сего, какой-нибудь икры севрюжей, тунцового филе или "Амонтильядо" шестьдесят восьмого угарного года.
- А-а, - че там… - Проговорил Голобцов, восставая из-за стола и от недоеденного салатика под коктейльчик. - Бомжи там всякие, шушера привокзальная, так что нам - и сам бог велел…
- Ты куда это?
- А - на хвоста упаду и вас выволоку.
- Да ладно те… Вязаться со ж-жлобьем…
- А вы - из той породы людей, что помирают от разрыва мочевого пузыря, потому как пописать неудобно. Нам, людям интеллигентным, - попросту даже необходимо использовать подобных типов.
- Ну гляди! А то самомнение у тебя, - проворчал Толик, жуя экономную порцию кальмарятины, - того…
- Обижаешшь… - прошипел Андрюха, не отводя глаз от клубления народных масс неподалеку, - у меня дар к дипломатии.
Некоторое время они имели возможность наблюдать за тем, как он кому-то - клал руки на плечи, с кем-то - заговаривал а-абаятельно, тонко улыбаясь и завлекательно кося взглядом, как - принимал рюмку и как выпивал ее. Так что они почти что совсем не удивились, когда сам Фомич сделал призывный знак рукой, а ребята в черных джинсах - так прямо направились к ним - приглашать.
Коричневая - вопреки устрашающему виду в организм проникала без особых зацепок, можно даже сказать - вообще без зацепок, а потом - таяла внутри, как глоток теплого воздуха. Она отдавала чем-то страшно знакомым, вызывающим какие-то древесные ассоциации. При этом - серьезная, очень серьезная градусность каким-то способом все равно отлично чувствовалась.
Синяя - да, была резкой, вызывала ощущение ожога и явственно была расчитана на эффект. Играла роль Злого Полицейского в благородном обществе Высокоградусных Спиртных Напитков.
Желтая, - как-то язык не поднимается назвать ее - "янтарной", - была вкрадчивой и самой простой из всех, - в ней не было всех этих двойных-тройных смыслов в комбинации крепостей, вкусов и запахов. Просто какая-то травяная настоечка, а если в ней и содержался некий подтекст, то только в ложной фальшивости окраски: она была явно самая настоящая.
Севрюжатина с хреном, поросята и окорока, запеченные в тесте, и так называемая "телятина шпикованная", - помимо вышеупомянутых мелочей, - давали возможность на протяжении некоторого времени оценивать и осознавать эти интересные подробности. Услыхав, что: "Дичи боровой, к сожалению, сегодня…" и поглядев, как прилизанный Филя разводит руками, Юрий Фомич некоторое время задумчиво глядел на его смятенную физиономию, а потом махнул рукой, разом отпуская грехи:
