- На-адо же! - Он шутовски развел руками. - Не уложились. Ка-акое безобразие! Ну извини… Постой, ты тут про какое-то "ни к чему" что-то говорил, а я - не понял… Про что это, а?
- Да все это… Нам завтра, между прочим, на службу.
- А сегодня вы все дадите номера служебные моему секретарю, Сережке-Маленькому. Никаких проблем не будет. Ни единой.
- По-моему, - жестко отчеканил до сей поры молчавший Петр, бледный, с полной всеразъедающего скепсиса улыбочкой на красивом, тонком лице, - мы имеем дело с типичным примером кидания понтов в пьяном виде. Понты, правда, - не абы какие. Прямо-таки выдающиеся экземпляры. Две тыщи тонн свинины! Кипиратиф-ф - пожалуйста, экие, в самом деле, мелочи. По дружбе, от широты души. И "Кадиллак", - на. Только погоди малость, где-то в кармане затерялся, никак не найду. Когда мы с Генсеком на прошлой неделе в бане парились! Когда мы со Смоктуновским!!! - Землевладелец, положив подбородок на кулаки, смотрел на него с непонятной грустью, чуть заметно кивал, - и не делал никаких попыток перебить. - Вы с Владимиром Ильичом водки, часом, - не пили? Пугачеву - раком не ставили? Не? И то хорошо. В утешение я вам тоже кое-что подарю. Тадж-Махал, Бруклинский мост, висячие сады Семирамиды и страну Венесуэлу. Пожалуйста! Мне не жалко. Не вы один такой щедрый…
- Ми-илый, - тихо, ласково проговорил Юрий Фомич, - до чего ж вас довели-та… Ну сколько он, кооператив твой, двухкомнатный, - тянет? Тыщ девять? А "Жигуль"? Еще шесть? Так это двадцать тыщ долларов, - если по курсу, только по курсу - хрен вам кто обменяет, так что - шесть-семь. Да столько средний хороший доктор в Штатах за месяц зарабатывает. А ты? Ты ж, судя по гонору, - не средний какой-нибудь.
- А с чего вы решили…
- А - не знаю. Много людей каждый день вижу, научился. Но ведь не ошибся же, - ты доктор, верно? Поди, - тоже кандидат какой-нибудь? Вот ты по каким болезням?
- Уролог я.
- А-а, - Красный Барон махнул рукой, - еще хуже. Знаешь, почему? Потому что и помимо зарплаты что-то там имеешь. Мелочь какую-нибудь. Поди еще меньше твоей зарплаты в месяц получается. Улыбаешься, - и берешь какие-нибудь там коньяки с конфетами, хотя… Ты оперируешь, - и, увидав невольный кивок, утвердительно кивнул в ответ, - да? Хотя мог бы за полгода купить такую квартиру без всяких таких подачек, честно-благородно. Не голодаючи.
- Ну-у… Это там…
- А - хоть где. На самом деле десять тысяч долларов - это не сумма для взрослого работающего человека с образованием. И тем более, вообще не деньги, - для дела. Ни здесь, ни там, нигде. С этим можно только начать, но только тогда, когда сам имеешь кое-что за душой, а когда развернется…
Он махнул рукой, всем видом своим показывая совершенно безнадежную смехотворность этой суммы.
- Я ж тебе говорю, - поехали. А то так и не поверишь, я ж вижу, что ты из таких, обидно, что дураком останешься. Понял? Слишком много дураков таким манером получается, - не продохнуть, о деле поговорить не с кем, нужного специалиста - не привлечь… Между прочим - большая беда, потому что абы кем обходиться приходится.
Автомобиль, незнакомой марки помесь вездехода - с автобусом, неожиданно издал низкое шипение и враз прыгнул вперед. Шипение скоро смолкло, и откуда-то исподнизу доносилось только едва слышное пение. Дьявольский экипаж, казалось, не расходовал на разгон вовсе никаких усилий. Черноджинсовый Павло, по тяжкой обязанности своей - безнадежно трезвый, оказался незаурядным водителем. Голобцов, лучше всех знавший город, первым сообразил, что путь их лежит через окольные улицы, минуя центр, - на юго-запад, туда, где за широким поясом "промзоны", - "Химавтомата", "Механического" и "Алюминиевых Конструкций", - лежали бесконечные площади, занятые складами, на которых, по идее, находилось все, в чем только мог нуждаться гигантский город. А кроме того, - то, в чем он вовсе не нуждался. А кроме того, - масса вещей, нужных неизвестно - кому. А еще - многолетние, послойные залежи с неликвидом, товары позабытые вполне безнадежно, те самые, которые навязывались кому-то по разнарядке, случайно - застряли, а получатель, рад-радешенек - сделал вид, что позабыл про всякие такие штуки.
- Нам еще долго, - деликатно осведомилась Татьяна, - добираться? А то страшновато, - улицы тут какие-то…
- Далеко, - хохотнул Красный Барон, - но не то, чтобы долго… А улицы - да: совсем пустые улицы. Можно даже сказать - дрянь улицы.
На какой-то момент он вдруг застыл, как будто задумавшись, а потом достал из кармана что-то вроде телефонной трубки. Металлическая улитка на торце вдруг развернулась упруго и застыла, превратившись в прут длиной сантиметров тридцать.
- Касим? Как - кто? Я говорю. Во-во. Ты слышь, - штоб грузовики - прямо с утра. Часов в пять. Нет, не пойдет. Мне все нужны. Нет, и ты штоб… Знаю я вас, - нажретесь, а я… Я, кажется, сказал? Пусть подавятся деньгами, мне грузовики все нужны, август. Что - что? Ав-г-у-с-т, говорю…
Трубка что-то успокоительно рокотала в ответ.
- Запьют, сволочи, - сказал он, завершив разговор и свернув антенну, и указал пальцем на трубку, - что за нар-род, ей-богу!
- А сами-то? - Неприятно усмехнулся Петр, от покинутого ресторана и до сей поры хранивший мрачное молчание.
- А сам я не запил, а напился - разницу улавливаешь, аль нет? Все равно день пропал, а не запивал я уже лет как пять. И раньше, когда у родимого "СКР - 12", на заводе корячился, так не больно-то, а уж теперь и подавно.
- А народишко подручный, - с непонятным, хитромудроподвывернутым подковыром хмыкнул Петр, - запивает-таки?
- А што ему делать-та еще? Ежели которые с двенадцати лет начали, а боле - ничего не видели? - Он помолчал. - Пьет, конечно, - но только когда я дышать даю!
XIX
- Рассвет, блин. Терпеть ненавижу. Все равно чуть попозже ветер будет…
- О, милый… Да к тому времени, когда поспеем, никаких предутренних бризов не останется и в помине. Сейчас-то зонды - как?
- На двадцати двух - штиль. "Штырь" с тридцати семи - штиль. На сорока трех - штиль. А выше и ни к чему знать-то.
- Ну не скажи, - с чуть заметной снисходительностью заметил Еретик, - при наших масштабах даже и на тех плотностях воздуха любой ветерок может очень даже весьма…
- Глупо все-таки. На старте, - и так зависеть от ветерка на пятидесяти километрах…
- Зато как только антициклон, - сразу можем. Без раскачек.
Уж что да - то да. Четыре - тридцать утра, ни ветерка, жара, - как в местах более приличных в полдень, в тени. Не духота, а именно жар. Воздух уже четвертые сутки подряд лежал на земле неподвижно, как раскаленная каменная плита дикой толщины. Поди - в те самые пятьдесят километров… Гигантская площадка, гладкое покрытие едва заметно прогнуто воронкой к центру, туда, где располагается здоровенный молочно-белый, тускло отсвечивающий цилиндр. А впрочем - ничего особенного, сорок на двадцать пять, и не такое видывали. Хотя, правду говоря, и не часто.
- Заполнение, - негромко проговорил Еретик в висящий на его груди "Комбат", - подтвердите приказ.
- Есть заполнение, - отозвалось устройство, и сразу же где-то внизу - и в той стороне, где великанской "вываркой" для белья торчал кургузый цилиндр, послышался равномерный гул насосов, смешанный с чем-то еще, тоже с гулом, но каким-то другим, а цилиндр вдруг начал оплывать, как восковая свечка, и стекающее вещество, на глазах распухая и становясь все пышнее, стремительно и равномерно потекло в разные стороны, образуя подобие диска с фестончатым краем. Спустя полчаса гул и мрачный звон смолкли, а размеры диска стали уже по-настоящему огромными, диаметр его достиг по меньшей мере километра, он лежал на площадке этакими пышными, как морская пена, круговыми волнами, а посередине его - пологим, оплывшим бугром, куполообразным вздутием возвышалось то, что осталось от цилиндра. Волна ровного жара оттуда - чувствовалась даже в знойном воздухе этого утра.
- Ну че?
- Че, че… Ниче! Начнем, помолясь… Группа компрессоров, - сказал он в рацию будничным голосом, - трут…
Грохот и рев, раздавшиеся в ответ на это коротенькое слово, - был потрясающим в самом прямом смысле этого слова. Мелкой, отвратительной вибрацией задрожала, казалось, вся степь до далеких гор. Когда середина опалового суфле, то самое место, где находилось вздутие, начала подниматься, из-за плавности и гигантских масштабов происходящего казалось, что глаз обманывает наблюдателя, но очень скоро последние сомнения исчезли: середина диска медленно вздувалась, превращая его в вялый пока еще, уплощенный купол, а сквозь стены смутно просвечивало пламя. Багровое, сквозь мутно-лиловые стены купола оно преобразилось блекло-розовым сиянием, а купол все вздувался и рос, превзойдя высотой самый высокий небоскреб, наливался, пока не стал тугим и неподвижным, как будто вылитый из массивного полупрозрачного стекла, и пока он рос, рев и грохот только нарастали, достигнув нестерпимой громкости артиллерийской канонады. Четыре лоскута по бокам центрального возвышения тоже вздулись и торчали кверху продолговатыми, тугими подушками под углом в сорок пять градусов к горизонту.
