самое, которое она всегда носила на шее.
Минуло почти пять лет. Много всего произошло со мной за это время, о чем я не стану здесь рассказывать. Упомяну лишь о том, как однажды я очутился в довольно отдаленной части Наталя, в районе Умвоти, в нескольких милях к востоку от невысокой горы, называемой Холмик Эланда[272]. Сюда я прибыл для заключения крупной сделки по маису, в результате которой, кстати, потерял приличную сумму денег. Так судьба всякий раз «награждала» меня, когда я ввязывался в рискованные коммерческие предприятия.
Однажды вечером мои фургоны, сверх меры нагруженные этим проклятущим маисом, к тому же подпорченным долгоносиком, застряли посреди брода через небольшой приток Тугелы, совсем некстати разлившийся от дождей. Лишь с наступлением ночи удалось мне выбраться с фургонами на берег в самый разгар обрушившегося ливня, вымочившего меня до нитки. Надежды развести огонь и достать приличной еды не было никакой, и я уже было решил забраться в фургон спать без ужина, когда яркая вспышка молнии выхватила из темноты большой крааль, приютившийся на склоне холма, всего в полумиле от выбранного мной места стоянки. В голове моей тотчас созрела идея.
— Кто вождь вон того крааля? — спросил я одного из кафров, что собрались вокруг нас и глазели на наши мытарства по обыкновению местных бездельников.
— Тшоза, инкози, — ответил тот.
— Тшоза… Тшоза… — Словно пробуя на вкус, я повторил несколько раз это показавшееся знакомым имя. — Кто такой Тшоза?
— Не знаю, инкози. Он пришел из Зулуленда несколько лет назад вместе с Садуко Безумным.
И тут я его вспомнил, и память вернула меня в ту ночь, когда старый Тшоза, брат Мативане, отца Садуко, выпустил из загонов скот Бангу, а потом мы вместе сражались в ущелье.
— О, неужели? — воскликнул я. — Тогда веди меня к Тшозе, получишь за это «шотландца»[273].
Соблазненный моим великодушным предложением — а предложенная мною плата была поистине таковой, поскольку я думал лишь о том, чтобы поскорее добраться до крааля, прежде чем его обитатели отправятся спать, — и немало удивленный моей щедростью, кафр согласился провести меня по темной и извилистой тропе, что бежала через заросли кустарников и вымокшие поля кукурузы. Наконец мы прибыли — если по прямой до крааля было не более полумили, то по петляющей тропке мы ехали добрых две, — и я был бесконечно рад, когда мы перешли последний ручеек и очутились перед воротами.
В ответ на обычные расспросы, сопровождаемые оглушительным лаем собак, мне сообщили, что Тшоза живет не здесь, а где-то в другом месте; что он слишком стар, чтобы видеть кого-либо; что он ушел спать и беспокоить его нельзя; что он умер и на прошлой неделе похоронен, и так далее и тому подобное.
— Послушай-ка, дружище, — не выдержал я, прервав на полуслове того, кто из-за забора плел мне небылицы. — Раз так, сходи к могиле Тшозы и передай ему, что, если сей же час он не вылезет оттуда живым, Макумазан поступит с его скотом точно так же, как он — со скотом Бангу.
Явно озадаченный моим странным сообщением, мужчина удалился и вскоре в призрачном свете умытой до ждем луны я увидел спешащего ко мне низенького старичка: Тшозе было немало лет уже в начале этой истории, не сделали его моложе и тяжелая рана в битве при Тугеле, и многие иные напасти.
— Макумазан! — воскликнул он. — Неужели ты? Я слышал, тебя давно нет в живых, да-да, и я даже пожертвовал вола во благо твоего духа.
— А потом слопал его, провалиться мне на этом месте! — ответил я.
— О, это точно ты! — обрадованно залепетал старик. — Вот уж кого не обманешь, ведь я и вправду съел того вола, почему бы не объединить приятное с полезным — жертву твоему духу и сытный пир; к тому же в доме бедняка ничто не должно пропадать, верно? Да-да, это точно ты, кто же еще может заявиться на ночь глядя в крааль к человеку, как не Бодрствующий в ночи? Входи, Макумазан, я очень рад тебе.
Я вошел. Тшоза вкусно накормил меня, и, пока я угощался, мы повспоминали былые дни.
— А где сейчас Садуко? — неожиданно спросил я его, раскурив трубку.
— Садуко? — переспросил Тшоза, переменившись в лице. — О, Садуко здесь, где же ему быть… Знаешь, я ведь вместе с ним покинул Зулуленд. Почему? Ну, по правде говоря, после того, что мы сотворили в битве при Тугеле — честное слово, Макумазан, не по своей воле, — я подумал, что безопаснее будет покинуть страну, где предатели не могли рассчитывать на друзей.
— Верно говоришь, — сказал я. — Но что же Садуко?
— Разве я не сказал? Он рядом, в соседней хижине… умирает!
— Умирает! От чего же, Тшоза?
— Не знаю, — таинственно выдохнул старик. — Думаю, его околдовали. Вот уже более года он почти ничего не ест, а еще не выносит оставаться один в темноте. Да он с самого начала, как ушел из Зулуленда, был очень… странным.
Тут я вспомнил, как несколько лет назад мне говорил Зикали о том, что Садуко живет с духом внутри себя — духом, который со временем убьет его.
— Скажи, Тшоза, он много думает об Умбелази? — спросил я.
— О Макумазан, только о нем он и думает. Дух Умбелази не дает ему покоя ни днем ни ночью.
— Вот как… Могу я видеть его? — спросил я.
— Не знаю, Макумазан… Побегу спрошу у госпожи Нэнди, ведь, поверь, нельзя терять ни минуты. — И он поспешно выбрался из хижины.
Десять минут спустя он вернулся с женщиной. Это была Нэнди Ласковая собственной
