Аллан Квотермейн? — спросил незнакомец. — В таком случае я много наслышан о вас и о вашей поразительной меткости в стране Лобенгулы.
— Он самый! А насчет меткости туземцы часто преувеличивают.
— Обо мне они всегда говорили чистую правду, — ответил он и лукаво подмигнул. — Словом, я рад нашему знакомству, хотя, сказать по совести, вы мне порядком надоели, я слышу о вас даже слишком часто. Стоит мне промахнуться, как мой носильщик, видимо успевший послужить у вас, всякий раз ворчит: «Эх, если бы на вашем месте был инкози Макумазан, он-то уж не промахнулся бы». Меня зовут Энском, Морис Энском, — представился он, слегка смутившись.
Впоследствии я узнал из справочника, что он был младшим сыном лорда Маунтфорда, богатейшего пэра Англии.
Мы дружно посмеялись.
— Скажите, мистер Квотермейн, вы понимаете, о чем говорят эти буры у нас за спиной? Наверняка что-то обидное, да только по-голландски я знаю всего два выражения: «Guten Tag» и «Vootsack» — «добрый день» и «убирайся», а этого маловато для беседы.
— В целом они заявляют, что прогонят британское правительство в лице сэра Теофила Шепстона. Они завоевали эти земли ценой собственной крови, и развеваться тут должен их собственный флаг.
— Их можно понять, — вставил Энском.
— А еще они хотят перестрелять проклятых англичан, особенно Шепстона и его людей, и сделали бы это хоть сейчас, если бы не боялись, что проклятое английское правительство отправит им в отместку тысячи английских «ройбаджес», то есть красных мундиров.
— Вполне резонно, — рассмеялся Энском. — На их месте я не стал бы рисковать. Тсс! Потеха начинается.
Я оглянулся: и правда, люди в черных сюртуках прошествовали вслед за офицером в форме полковника инженерных войск. Словно похоронная процессия усопшей республики. Они подошли к веранде и остановились перед нами. Присутствующие англичане разразились аплодисментами, а буры, стоявшие позади, громко выругались. Вперед вышел согбенный старик в бакенбардах, сам мистер Осборн, начальник штаба. Кафры дали ему прозвище Малимати. Рядом с ним стоял высокий молодой человек с бумагами в руках, совсем еще юный, — это были вы, друг мой. Остальные стояли по бокам, вытянувшись в струнку. Вы протянули документы мистеру Осборну, он надел очки и еле слышно забормотал. Его рука дрожала. Вдруг он запутался, потерял нужную строчку, нашел и снова потерял и совсем умолк.
— Какой робкий, — заметил мистер Энском. — Может, он боится получить пулю от этих людей.
— Он их не боится, — возразил я, так как хорошо знал старика. — Его страхи чисто психического свойства.
Так оно и было, ведь этот самый мистер Осборн, как я описал в своей книге «Дитя Бури», в одиночку переплыл реку Тугела и оказался в гуще битвы при Индондакасака, а в другой раз, не моргнув глазом, убил двух кафров, бросившихся на него с обеих сторон. В ступор его вводил этот документ, а не всякие возможные случайности.
Повисла неловкая тишина, как всегда бывает, когда оратор сбивается с мысли. Сотрудники штаба смотрели на старика и переглядывались, и тут вы, друг мой, выхватили бумаги из его рук и громко и отчетливо стали читать дальше.
— Крепкие нервы у этого парня, — заметил мистер Энском.
— Да, — прошептал я, — в самом деле. Быть беде, если бы всё сорвалось.
Итак, документ был дочитан без заминок и Трансвааль объявлен собственностью Англии. Британцы одобрительно возликовали, однако затихли, готовясь выслушать официальный протест так называемого бурского правительства. Да и как же иначе, если вся прежняя система рухнула, а представители власти подкуплены. Не помню, зачитывал ли текст сам президент республики или поручил офицеру, государственному секретарю. В общем, протест озвучили, и повисло тягостное молчание, как будто все ждали, не случится ли чего. Я оглянулся — буры, стоящие рядом с нами, что-то бормотали и нервно теребили ружья в руках. Найдись среди них зачинщик, горячие головы отважились бы открыть стрельбу. Однако никто не вызвался, и опасность миновала.
Толпа начала редеть. Англичане, уходя, кричали «ура» и подбрасывали в воздух шляпы, а буры хмурились. Представители штаба удалились обратно в здание с растущими у входа эвкалиптами, впоследствии оно стало домом правительства. Все разошлись, кроме вас. Вы в одиночку пересекли площадь, сжимая в руке кипу листов с текстами декларации, и направились выполнять поручение — распространить их во всех присутственных местах.
— Пойдемте за ним, — предложил я Энскому. — Без поддержки он, чего доброго, попадет в беду.
Тот согласно кивнул, и мы незаметно отправились вслед за вами. И что же, у первой же двери вы чуть не нажили себе неприятностей. У входа стояла компания буров. Двое здоровенных парней нарочно преградили вам путь.
— Господа, — сказали вы, — прошу пропустить меня по делам ее величества.
Они и ухом не повели, лишь дерзко ухмылялись и еще плотнее придвинулись друг к другу. Вы повторили просьбу, никакой реакции. Тогда вы в отместку наступили одному на ногу, да так, что он, вскрикнув, отпрянул. В ту секунду я ожидал самого худшего. Однако буры одумались — наверное, увидели у вас за спиной двух англичан и заметили пистолет Энскома. Как бы то ни было, вы победоносно проследовали внутрь и вручили документ кому следует.
— Ловко, — одобрил мистер Энском.
— Безрассудно и весьма опрометчиво, — возразил я, качая головой. — Что ж, это простительно, ведь он еще молод.
С той самой минуты, друг мой, я почувствовал к вам расположение и, возможно, именно поэтому задавался вопросом, хватило бы мне отваги, окажись я на вашем месте. Ведь я англичанин и радуюсь, когда мои сограждане могут постоять за себя и защитить честь своей родины. Все же я сочувствую бурам, они оставили свои земли без сопротивления, хоть и сами во всем виноваты. Потом случались неоднократные столкновения, вам об этом известно не хуже моего, ведь вы жили в ту пору неподалеку
