Н. Тихонова также отмечает важность этого явления: «Если человек из положения сирого и убогого за пять–семь лет не выкарабкался, то к нему теряется всякий интерес. Меняется структура социальных контактов. Иначе говоря, человек становится изгоем. Таких изгоев в России – 12 миллионов (что примерно совпадает с оценкой Л. Овчаровой[5]. – Е. Я. ). Это не бомжи. Это нормальные люди, которые пытаются свести концы с концами. Наиболее типичные представители этого слоя – беженцы. Их шансы на полноценное включение в общество практически равны нулю… Это реальная проблема катастрофического характера, которой никто не занимается» (Новая газета. 2004. 29 апреля. № 30. С. 8). Для демократии нынешнее поколение социально исключенных потеряно: оно обычно не участвует в общественной жизни и не представляет угрозы для стабильности, так как политически пассивно. Но у этих семей есть дети, которые зачастую бросают школу, становятся беспризорниками, а через 5–10 лет образуют массу «неквалифицированных, но амбициозных и озлобленных молодых людей» (Там же, 8). Они либо опустятся на дно вслед за родителями, либо будут пополнять криминальную сферу.
В России профиль бедности включает также сельскую местность и города с населением до 20 тыс. человек. Село дает показатель уровня бедности 30, 4% против 19, 6% в среднем; в малых городах бедных около 25%. В селах живут 45% всех российских бедных, еще 12% – в малых городах (Всемирный банк 2004б: 61).
По возрастным группам наиболее бедными в России, как ни странно на первый взгляд, являются дети младше 16 лет: уровень бедности – 26, 7% против 18, 8% у работающих и 15, 1% у пожилых. Наибольшую долю в числе бедных составляют члены работающих семей с низкой зарплатой, главным образом занятые в бюджетной сфере. Это видно из таблицы 12. 5.
Таблица 12. 5. Работники с месячной зарплатой ниже прожиточного минимума, %.
Мы видим, что наихудшее положение сложилось в здравоохранении, образовании и культуре. В науке дело несколько поправилось к 2002 году, но все равно недостаточно.
Для России характерно, что значительная доля населения относится к категории «почти бедных» (их доходы ненамного выше прожиточного минимума) – 9, 3%. С другой стороны, глубина бедности (отклонение средней величины дохода бедных от прожиточного минимума) тоже сравнительно невелика – 5, 1%.
Надо также учесть теневые доходы. Официально признано, что они составляют не менее 25% формально начисленной зарплаты (Овчарова 2004: 28). Другая оценка: в 1999 году официальная зарплата составляла 36, 3% доходов домохозяйств, а с учетом ее скрытой части – 65% (Там же, 21). Но мы не знаем, как распределяются теневые доходы – в пользу бедных или богатых.
Доходы и расходы:
Таблица 12. 6. Соотношение денежных доходов и расходов населения РОССИИ, 2000, % от числа обследованных семей.
Источник: Овчарова 2004: 28 (по данным RLMS).
Монотонность, с которой убывает превышение расходов над доходами по мере роста состоятельности семей, наводит на мысль о том, что, чем люди беднее, тем выше у них доля теневых доходов. Точно так же с ростом состоятельности растут сбережения. Однако не исключено, что богатые больше, чем бедные, скрывают и доходы, и расходы. В то же время в докладе Всемирного банка приводятся результаты обследования домохозяйств в Пакистане: богатые занижают доходы на 50%, тогда как среднее занижение доходов составляет 25% (World Bank 2004: 41). Возможно, это различия в культуре.
За 1999—2002 годы в России произошло резкое сокращение основных показателей бедности – примерно вдвое. Теперь поставлена задача сократить бедность еще вдвое за последующие три года. Задача очень непростая. Но даже если она будет решена за более продолжительный срок, то уже при уровне в 12—15% бедность перестанет быть препятствием для демократизации России.
Бедность и демократия: Амартия Сен и Фарид Закария об Индии:
«Принижение политических прав и свобод определенно является частью системы ценностей правящей элиты во многих странах „третьего мира“, однако придерживается ли население тех же взглядов – большой и нерешенный вопрос. …Когда индийское правительство, возглавляемое Индирой Ганди, попыталось опробовать подобный аргумент на индийцах в целях оправдания „чрезвычайных мер“, которые оно необдуманно провозгласило в середине 70-х годов, общество на проведенных выборах разделилось именно по вопросу о правах и свободах. На тех судьбоносных выборах, с помощью которых правительство намеревалось подтвердить приемлемость „чрезвычайных мер“, подавлению фундаментальных политических и гражданских прав был дан твердый отпор; индийский электорат – один из беднейших в мире – протестовал против ущемления фундаментальных прав и свобод с тем же пылом, с каким жаловался на экономические лишения» (Сен 2004: 174—175).
«На резкое падение рождаемости, наблюдаемое в более образованных штатах Индии, во многом повлияли публичные дискуссии о тяжелых последствиях высокого уровня рождаемости… В штате Керала уровень рождаемости ныне 1, 7 (близкий к уровню рождаемости Британии и Франции и много ниже китайского 1, 9) был достигнут без всякого принуждения, в основном по причине возникновения новых ценностей – процесса, в котором политические и социальные диалоги сыграли огромную роль» (Там же, 177).
«Демократия дала Индии определенную стабильность и безопасность вопреки пессимистическим прогнозам, звучавшим в 1947 году, когда страна стала независимой. В ту пору в Индии было неопытное правительство, смута по поводу раздела территорий и несформировавшиеся политические блоки в сочетании с широко распространенным насилием в общинах и общественными беспорядками. Тогда нелегко было поверить в будущее объединенной и демократической Индии. И все же полвека спустя мы видим демократию, добившуюся путем проб и ошибок немалых успехов. Политические различия были смягчены посредством конституционных процедур. Правительства приходили к власти и смещались в соответствии с электоральными и парламентскими правилами. Индия – огромный, невероятный, удручающий клубок противоречий – выстояла и функционирует достаточно успешно в качестве политического единства с демократической системой – по сути, действующая демократия и держит ее на плаву» (Там же, 180).
Правда, Ф. Закария считает, что в Индии бедность сочетается с демократией, потому что в этой стране благодаря англичанам привился конституционный либерализм. Он ссылается на работу М. Вайнера 1983 года: все без исключения страны «третьего мира», приобретшие достаточно продолжительный демократический опыт, являются бывшими колониями Великобритании, которая оставила наследие права и капитализма (Закария 2004: 50—51). Но мы договорились включать в минимальный набор признаков демократии, кроме выборов, те, которые составляют содержание конституционного либерализма.
«Когда я сам рос в Индии, – пишет Закария, – я не считал индийцев способными к большим успехам в экономике. Помню день, когда в Нью-Дели легендарный член индийского парламента Пилу Моди во время „часа вопросов“ задал премьер-министру Индире Ганди следующий вопрос: „Может ли госпожа премьер-министр дать ответ, почему индийцы, как можно наблюдать, процветают в материальном отношении при любом правительстве в мире, за исключением своего собственного?“»
Интересный вопрос, его можно поставить и в отношении русских. Но если Индия в 2001 году экспортировала программных продуктов на 14 млрд. долларов, то Россия – на 0, 5 млрд. Повод подумать.
Неравенство
У нас считается общепризнанным, что в России уровень неравенства очень высок, в 3–4 раза выше, чем в Европе. Выводы доклада Всемирного банка иные: «В сравнении с другими развивающимися странами со средним уровнем доходов уровень неравенства в России является умеренным» (Всемирный банк 2004б: 72). Чтобы подтвердить это, в таблице 12. 7 мы приводим данные о коэффициенте Джини (степени отклонения фактического распределения доходов от абсолютно равного их распределения между жителями страны), которым обычно измеряют неравенство в распределении доходов, и доле доходов по 20-процентным группам в ряде стран.
На самом деле проблема заключается в резком переломе в распределении доходов, который произошел в 90-х годах. В 1992 году, по официальным данным, коэффициент Джини у нас составлял 26%, а в 2002 году – 40%. По данным RLMS он подскочил с 37% в 1992 году до 46% в 1994-м и к 2002 году снизился до 42%. А по расчетам Всемирного банка с поправкой на различия в ценах по регионам в 2002 году он снизился даже до 35%. Другой показатель – коэффициент фондов (децильный коэффициент дифференциации доходов – показатель отношения доходов 10% самых богатых к доходам 10% самых бедных) – до реформ составлял 4, 9, сейчас уже несколько лет, по официальным данным, составляет 14—14, 5 (уровень США), а по расчетам, основанным на данных RLMS, – до 20 (Овчарова 2004: 19). Другие исследователи дают еще более высокие цифры, но обычно используют менее представительные выборки.