— У меня эозофобия, — однажды сказал он. — Противоречащая здравому смыслу боязнь рассвета.
Зоси сходила вниз за молоком. Она поменяла ребенку подгузник — девушка умела это делать, ее научили в хостеле; она меняла подгузники собственному ребенку, хотя знала, что скоро его заберут на усыновление. Они снова заснули, все трое. А снаружи мир сходил с ума, разыскивая этого ребенка, снаружи заколдованного круга с центром в Отсемонде, за пределами невидимых стен, возведенных с помощью затворяющего заклинания.
К тому моменту, когда они встали, в ведре, которое Зоси принесла с кухни, было уже четыре подгузника. Вивьен выстирала их, потому что стирала свое бирюзовое платье. Она разговаривала с ребенком, протягивала ему свой палец, за который он тут же хватался крохотной ручкой, но не задавала вопросы — в общем, вела себя как заботливая и понимающая мать. И даже тогда Эдам ни разу не задумался над тем, что все это значит, почему Вивьен с таким одобрением это воспринимает.
У них не было газет, а если бы имелось радио, никто все равно не слушал бы новости. А если бы Вивьен, придя на работу, услышала разговоры о пропавшем ребенке, сопоставила бы она одно с другим? Она и Руфус верили, что ребенок Зоси; вероятно, они пришли к выводу, что ей удалось отклонить ордер на усыновление на основании того, что теперь у нее есть свой дом и свой мужчина.
В тот день Эдам испугался только чуть-чуть. Когда на проселке появилась машина с огоньком на крыше — желтым, а не синим, — он на мгновение подумал, что это полиция. Оказалось, что это всего лишь Руфус, у которого нет денег, чтобы рассчитаться с таксистом. А еще на него как-то странно действовала погода. Дико так говорить, но она пугала его, потому что менялась. Ночью похолодало, температура упала с более чем девяноста градусов — тогда они еще пользовались шкалой Фаренгейта — до менее чем шестидесяти.[85] И он не мог не увидеть в этом предзнаменования перемен, конца хороших времен и приближения беды.
Что еще они делали в тот день? Ничего особенного. Оглядываясь назад, Эдам вспоминал, что Зоси была неразлучна с ребенком, качала его, кормила, меняла ему подгузники, а он сам нервничал и не находил себе места, радовался, что наступает ночь, что можно рано лечь спать. Ребенок просыпался и плакал, и Эдам думал: «Господи, какой ужас, неужели у меня вся жизнь будет такой?»
Похолодание сделало его раздражительным. Утро было мрачным и ветреным. Зоси прижимала к себе ребенка и что-то ему говорила, и он вдруг понял, что ребенка нужно обязательно вернуть. Заставить ее вернуть. Как он мог хоть на минуту поверить, что им удастся оставить себе похищенную девочку, что их не найдут?
Эдам задумался над тем, как урезонить Зоси — бессмысленная задача даже в самые счастливые моменты. Он не может просто взять ребенка и самостоятельно отвезти в Лондон. Нужна помощь остальных, хотя остальные ничего не знают.
Но скоро они узнают. Как только Шива даст ему шанс, он не будет молчать. Даже ради Зоси. К тому же это надо сделать именно ради Зоси, ей же будет лучше, если вернуть ребенка — во всяком случае, Эдам так думал, он не умел заглядывать наперед, дальше холодного, чрезвычайно тревожного настоящего.
Шива задал вопрос:
— Зоси, чей это ребенок? Твой?
Вивьен улыбнулась и кивнула. Руфуса не было, он лежал на террасе, которая когда-то была залита солнцем. Шива сидел на кухне за столом и переводил взгляд с одной на другую. Эдаму был дан шанс, и он им воспользовался.
— Нет, не Зоси, — произнес он. — Это чужой ребенок.
— Она моя, — сказала Зоси.
— Только в том смысле, — возразил Эдам, педант до мозга костей, — что в настоящий момент она находится на твоем попечении.
Шива проговорил:
— Не понимаю, о чем ты.
Зоси, гревшая молоко в кастрюльке, отошла от плиты. Она сгорбилась, взгляд стал как у мышки, загнанной в угол. Ребенок был на руках у Вивьен. Она и Зоси превратились в жриц секты материнства, они вместе исполняли ритуалы этого древнейшего культа, и Вивьен с улыбкой поддерживала Зоси в ее материнстве. В итоге Вивьен оказалась обманутой. После слов Эдама она попятилась, крепко прижимая к себе ребенка, на ее лице отразился шок. Эдам тогда подумал, что кто другой, услышь он такое заявление, уронил бы ребенка; Вивьен же только крепче ухватила малыша, как будто ему грозила опасность от самих произнесенных слов и он настоятельно нуждался в ее особой защите.
Он говорил твердо, без эмоций:
— Это ребенок, которого Зоси забрала из чужой машины, когда мы были в Лондоне. Она, если хотите, похитила его.
— Она просто вытащила ребенка из машины? И никто не видел, как она это делает?
— Очевидно, нет. Послушайте, мы уже сто раз это обсуждали. Я сыт по горло. Знаю, что это плохо, ужасно и все такое. Знаю. Я не придурок. Я знаю, что ребенка надо вернуть, и чем скорее, тем лучше.
Заговорила Вивьен. Она все еще держала ребенка на руках. И не хотела его выпускать.
— Это дурной поступок, порочный. Думаю, вы кретины, оба, вот кто вы такие. Этого ребенка нужно вернуть родителям, немедленно. Езжайте в Лондон и отдайте его.
— Я полностью согласен, — устало сказал Эдам.
— Тебе известно, кто ее родители? Полагаю, что нет. Ты говоришь, что вытащила ее из чьей-то машины? Ты совершенно сумасшедшая, у тебя плохо с головой.
— Ой, заткнись.
— Надо рассказать Руфусу. Он тоже должен участвовать в принятии решения.
Вероятно, то был первый раз, когда Вивьен сделала шаг навстречу Руфусу. Не выпуская ребенка из рук, она высунулась из окна и позвала его:
— Руфус, ты не мог бы прийти сюда?
Зоси наполнила бутылочку и подержала ее под холодной водой, чтобы слегка остудить. Затем она вытерла ее полотенцем и подошла к Вивьен, выставив вперед руки. На мгновение показалось, что Вивьен не отдаст ребенка: она подняла левую руку, как бы прикрывая лицо и голову от Зоси.
— Ты же украла живое существо, — не без удивления проговорила она. — Это человек, а не животное или игрушка. Ты хоть понимаешь это? Ты хоть немного задумывалась над этим?
При виде еды, маячившей в ярде от нее, девочка разразилась громкими воплями. Вивьен сказала:
— Я думала, она твоя, что это твой собственный ребенок, которого тебе каким-то образом удалось вернуть.
— Пожалуйста, Вивьен, отдай ее.
Руфус, с сигаретой в зубах, вошел именно в тот момент, когда происходила передача, когда Вивьен, отвернув голову, перекладывала ребенка на руки Зоси. Шива начал смеяться, не хохотать, а тихо, горестно посмеиваться, сокрушенно качая головой. Руфус сказал:
— Что происходит?
— Вчера днем Зоси похитила ребенка из чьей-то машины. Она сумасшедшая, это точно. Считает, что можно так просто похитить ребенка. Я знаю, ты думал, что это ее ребенок, мы все так думали, а оказывается, что нет, это чужой ребенок. Они даже не знают чей, не знают, кто его родители.
— Ой, да знаем мы. Татиан, тот мужик, у которого ты собираешься работать.
Вивьен посмотрела на Эдама и прижала ладони к лицу, вдруг ставшему таким же бледным, как ее платье. Ребенок на руках у Зоси сосал молоко, крохотными пальчиками с розовыми ноготками сжимая бутылку. Вивьен сделала шаг к Зоси, при этом вид у нее был угрожающим, как показалось Эдаму, он даже привстал, однако она лишь внимательно взглянула на лицо ребенка.
— Ты утверждаешь, что этот ребенок — Николя Татиан? Ты это имеешь в виду? Николя девять месяцев, она уже большая и может ползать. Я знаю, я видела ее. Одному Богу известно, чей это ребенок, одному Богу. Почему ты решила, что берешь ребенка Робина Татиана?
Зоси не ответила. Ей плевать, подумал Эдам, ей плевать, чей это ребенок, сейчас он ее, и только это имеет значение.
— Он был в машине у его дома. Зоси вполне естественно решила, что и ребенок его.
Шива, который до этого нервно хихикал, замолчал, но продолжал качать головой. Зато кухню огласил пронзительный хохот Руфуса. Он так сильно сотрясался от этого хохота, что ему пришлось сесть за стол.
— Включи радио, — сказала Вивьен. — Не выключайте, пока не услышим какие-нибудь новости. Наверняка об этом что-то скажут. Что ты ржешь, а? — набросилась она на Руфуса. — Тебе все это кажется забавным? Тебе бы даже убийство показалось забавным?
— Может быть, — сказал он, тряхнув головой. — Может быть.
Но когда пришел срок, ему так не показалось.
Шива включил радио, и всех оглушил рок. Почти одновременно в отдалении прогрохотал гром, как будто груда камней скатилась в яму. Затем музыка прекратилась, и мужской голос стал зачитывать сводку новостей.
* * *
Его тесть говорил об Уайвис-холле. Эдам, погруженный в воспоминания, на время отключился и упустил тот момент, когда разговор перешел на эту тему. Однако он догадывался, что толчком послужила новость, прочитанная или услышанная тестем, какая-то новая подробность, которую удалось раздобыть СМИ, и пока одна его часть жаждала узнать, о чем речь, другая шарахалась от этого, готова была отдать все, чтобы не знать, закрывала глаза и затыкала уши. Не хотел Эдам и отвечать на вопросы, которые ему сейчас задавались — о том, как он стал владельцем поместья, что собой представлял дом, какова была площадь участка, какие люди жили по соседству.
