— Доброе утро, Симо. Я вижу, ты уже нарядился для воскресного променада?
Вместо обычного костюма на японце были мешковатые черные штаны, черная футболка и черные тенниски на рифленой подошве. Это была его бойцовская униформа — брюки достаточно свободного покроя, чтобы не сковывать движения ног, рифленая подошва — для лучшего сцепления с полом. Хотя По и не ждал неприятностей от их маленькой экспедиции, Симо был всегда к ним готов. Поэтому, собственно, По и был до сих пор жив.
Симо склонил голову:
— Доброе утро, мистер Джулиан. Ваш завтрак готов.
— Прекрасно! — По потрепал Симо по плечу, даже через одежду чувствуя напряженные мускулы его спины и шеи. — Полагаю, ты не согласишься разделить со мной колбаски? М-м-м, они такие вкусные!
Симо отрицательно покачал головой:
— Я позавтракал в шесть. Рис и суп мисо. Вкусная и полезная еда.
Как всегда, По почувствовал в голосе японца легкое неодобрение. Симо поддерживал своего господина во всем, кроме диеты. Конечно, если По в своем рационе полностью перешел бы на проросшие побеги фасоли, он осчастливил бы Симо, но пока По был к этому не готов. С кухни донесся запах поджаренных на гриле колбасок, и чувство вины сразу же улетучилось.
— Ты прав, — сказал По. — Я знаю, что ты прав. Но я обожаю колбаски.
С этими словами он уселся за стол, наслаждаясь приятной прохладой льняной салфетки у горла, прозрачностью лиможского фарфора, солидной тяжестью столового серебра — удивительным, полным роскоши, привилегированным порядком собственной жизни. А говорят, что краденые деньги — горькие деньги, подумал он. Вот идиоты.
* * *
Жоржет встала задолго до рассвета, от любопытства и беспокойства она с вечера не находила себе места. Сейчас она уже точно не заснет. Она быстро оделась и отправилась в дом Беннетта, чтобы проверить, не залетела ли какая-нибудь наглая муха в дом за время ее отсутствия или не зашел ли из соседнего дома таракан? Да она умрет со стыда, если негодяи, втянувшие ее маленького милорда в неприятности, увидят, что она плохо отполировала кафельную плитку или забыла натереть паркетные полы в гостиной. Да пусть хоть сам президент придет за дипломатом — он не должен увидеть ни пылинки, ни соринки, ни грязинки! В конце концов, это не только ее честь — она отвечает за честь всей деревни.
Еще раз все хорошенько помыв, Жоржет вернулась домой, спустилась в подвал и вытащила кейс из-под гравия. Потратив еще полчаса на тщетные попытки открыть крышку, она тихо выругалась и, вздохнув, достала пасту для полировки металлических поверхностей. Еще через пятнадцать минут алюминиевый чехол кейса блестел так, что солнечные зайчики отражались от его ребристой поверхности. Она поставила кейс на кухонный стол и села пить кофе, задумчиво макая кусок вчерашнего багета в свой café crème[86] и следя за стрелками часов, которые медленно, но неуклонно ползли по циферблату. Какие лица будут у ее подружек, когда она расскажет им, что произошло здесь сегодня утром! А у этого придурка Папина? Да он умрет от зависти! Она чуть не рассмеялась вслух. А она-то уж торопиться не будет — им придется все сведения из нее выжимать по словечку, а самое интересное — что бы это ни было — она оставит на сладкое. Она закончила завтрак, убрала со стола, вымыла посуду и села ждать.
* * *
Один за другим утренние посетители, шаркая ногами, хрипя и кашляя, заходили в кафе «Крийон». Анн-Мари и Леон стояли за стойкой бара, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не происходит. На самом деле они все время прислушивались, не раздастся ли шум приближающейся машины. Конечно, их вид не смог обмануть бдительности самого старого из стариков, восьмидесятилетнего деспота, которого Леон за глаза звал chef des pépé.[87] Он и в самом деле пользовался безграничным уважением других игроков в домино и даже имел негласный статус «шефа домино».
Он сразу почувствовал, что здесь что-то не так, как только порог переступил. Он остановился и медленно, с глубоким подозрением огляделся по сторонам, подобно старому псу, внезапно почуявшему кошачий запах.
С тех пор как доктор запретил ему пить коньяк после обеда, у него совсем разладился сон, и он вставал ни свет ни заря. Отсутствие алкоголя в крови и бессонница сделали его характер еще более невыносимым, чем раньше. Он стоял, опираясь на палку, вытянув вперед голову на тощей шее, а его уши с отвисшими мочками вздрагивали в ожидании дурных новостей.
— Eh, alors, — сказал он. — Eh, alors. Ну и что здесь происходит?
Анн-Мари притворилась, что не понимает вопроса:
— Что вы имеете в виду, pépé?
Старик потряс палкой в воздухе, как будто разгоняя бесов. Он указал на стоящую на стойке бара вазу с цветами, на необычный порядок в зале, на подметенный пол, на столики, каждый из которых украшала настурция в маленьком бокале для коньяка.
— Вот это все, — выпалил он. — Цветы эти. Все эти безделушки и прочее. — Он медленно прошел к своему столу в задней части зала, стуча палкой об пол и изо всех сил шаркая шлепанцами. — А цены, что это за новости? — продолжал он. — Они что, за ночь так выросли? Вы что, включили в стоимость вина всю эту ерунду? — Он с кряхтением приложил руку к правому боку, где, как он знал, у него находилась печень, и тяжело опустился на стул.
— Вовсе нет, — сказала Анн-Мари. — Просто цветы очень украшают помещение. К тому же сегодня воскресенье.
— Ха! — скривился старик. — Ждете, что Всемогущий заглянет к вам после мессы? Куда они катятся! Цветы, подумать только. Скоро канделябры расставят, не иначе. Принеси-ка мне немного rosé, девочка. Эй, а где мое домино?
Леон пошел было за домино, но тут с улицы раздался шум подъезжающих автомобилей.
— Это они! — Леон выскочил из-за стойки и поспешил на улицу.
— Кто «они»? — Старик забарабанил палкой по полу, но Анн-Мари, не обращая на него внимания, выскочила на улицу вслед за мужем. — Dieu et Jésus, мне что, тут от жажды помереть?
Леон направил все три машины во внутренний дворик за зданием кафе, где разгружались грузовики, доставляющие ему пиво «Кроненберг» из отеля «Мутзиг». Он обнял Беннетта, уважительно пожал руку Моро и повел их за собой через черный ход в кладовую.
— Voilà, — сказал он. — Здесь не очень удобно, зато вас никто не увидит. А отсюда, — он приоткрыл жалюзи на окнах, — можно разглядеть всех, кто въезжает в нашу деревню. — Леон посторонился, чтобы Моро мог лично оценить вид из окна на центральную улицу и парковку. — Видите, месье? Все, как я рассказал вам по телефону. Надеюсь, вас это устроит.
Моро посмотрел на улицу, посасывая трубку и хлюпая горлом, потом удовлетворенно кивнул. Да, это его устраивало.
— Бонфис, пусть люди выйдут из машин. Устрой четверых на улице за столиками, только за разными, понял? А остальные пусть идут внутрь, стоят у двери в зал. — Он повернулся к Анне и Беннетту: — Вы двое останетесь здесь, со мной. — Он сделал паузу и прислушался. — А это что еще за шум?
Стук палки старика становился все более громким и настойчивым. Леон приоткрыл дверь, ведущую в зал:
— J’arrive, j’arrive.[88] Анни, предложи чего-нибудь нашим друзьям, пастиса, а может быть, немного кальвадоса? — Стук нарастал. Леон покачал головой. — Merde! Вот неугомонный старик! J’arrive!
Pépé уже забыл о своем домино и с возмущением разглядывал целую толпу молодых людей с газетами, рассевшихся за столиками снаружи и внутри. Все до единого не местные. Он заворчал на Леона, когда тот поставил перед ним кувшин с розовым вином.
— Сюда уже толпы ходят, — сказал он. — Даже вина нельзя спокойно выпить в воскресенье. Кто это еще такие?
— Туристы, — соврал Леон не моргнув глазом. — Простые туристы.
— Иностранцы небось?
Дневной дозор Сен-Мартина в виде престарелых дам уже давно заступил на свою вахту за кружевными занавесками или на скамеечках перед домами на площади, и теперь их взгляды были также устремлены на нездоровое оживление, царившее перед кафе. Столько молодых мужчин, все такие чистенькие, что они делают здесь так рано? Откуда они взялись? И почему, как только по улице проезжает машина, их газеты, как по команде, опускаются вниз? Что-то тут не так. Что-то ненормальное происходит сегодня в деревне.
Анна и Беннетт стояли на посту около окна в кладовой, пили кофе и пытались не обращать внимания на хлюпы, хрипы и бульканье трубки Моро и на испепеляющие взгляды, которые бросал на них Бонфис. Моро устроился на пивном бочонке, поставил перед собой две винные тары в качестве столика и разложил на них свои записки, мобильный телефон и часы. Он то и дело проверял время, потом, не в силах себя сдержать, схватил телефон и позвонил Шевалье.
После короткого, но, по-видимому, очень удачного разговора, если судить по его ежесекундным вскрикам «Ah bon?», горящим глазам и срывающемуся от волнения голосу, он подошел к окну, чтобы поделиться своей радостью с Анной и Беннеттом.
