собрание, – она любовно погладила боковину шкафа, – может храниться многие годы.
Вадима фантастический прожект изумил, но в то же время позабавил.
– Долго же придется ждать, пока хирурги научатся вкладывать старые мозги в новые тела!
Эмили была настроена серьезнее некуда.
– Ты слышал об опытах Брюхоненко? Он изобрел автожектор, аппарат, поддерживающий искусственное кровообращение. С его помощью можно проводить операции, которые еще вчера казались нереальными. Ай билив… скоро пересадка мозга станет обычным делом.
– Я бы не был так уверен…
– От тебя и не требуется. Главное, что поверили там. – Эмили возвела ствол револьвера к потолку, над которым находилась покойницкая. Жест выглядел двусмысленно, но Вадим истолковал его правильно.
– Как же я сглупил! Надо было сразу понять, что вас поддерживают наверху. Иначе черта лысого ты устроилась бы в ОГПУ и втерлась в доверие к Менжинскому. И Гловскому не поручали бы вскрытия всех этих людей. – Он взглянул на шкаф-мозготеку почти с ненавистью.
Эмили сохраняла невозмутимость.
– Зэтс райт. Нам удалось заинтересовать нашими идеями кое-кого из верхушки. Нас поддержали. Но сам понимаешь, внедрять такой план на официальном уровне было невозможно. О нем знают считаные персоналии, этого достаточно. То есть было достаточно, пока не появился ты и все не испортил. И теперь из нашего врага ты должен стать союзником.
– Почему?
– Как видишь, замыслы у нас благие. Кстати, знаешь, при чем здесь Авалон? Это остров блаженства из кельтской мифологии, место, где король Артур ожидает своего воскрешения. Символично, правда? Я сама подобрала песенку, со мной согласились…
Упоминая своих высоких покровителей, Эмили всячески избегала конкретных фамилий, но Вадим и так знал, кто над ней стоит. В начале прошлого года был смещен с ключевых постов один виднейший большевик, соратник Ленина, его позиции изрядно пошатнулись, и он пытался сколотить собственную оппозиционную группировку. Политический авантюрист, революционер-романтик, он вполне мог предпринимать самые экстраординарные шаги для достижения цели.
– И это все, что ты хотела мне сказать?
– Да. Больше тебе пока знать не нужно. Но если ты согласишься сотрудничать с нами и докажешь, что тебе можно доверять…
– Ничего я не собираюсь доказывать. Даже если у вас и получится воскресить этих людей, – он с силой захлопнул раскрытую дверку шкафа, ввергнув Эмили в сильное беспокойство, – то они уже не будут такими, как прежде. Вы сделаете из них р-ручных терьеров, и под р-руководством твоего хозяина они натворят немало бед… Нет, я не с вами.
– Ты хорошо подумал? – задала вопрос Эмили, и ее тон Вадиму не понравился. Так говорят игроки, у которых в рукаве припрятан убийственный джокер.
Она подошла к кулисе и отдернула ее.
Вадим похолодел. В той части подвала, которая раньше была скрыта, стояла больничная каталка, а на ней лежала Аннеке. Истощенная, с кожей землистого оттенка, но все равно узнаваемая. Любимая, родная, единственная в мире…
Он дернулся к ней, но Эмили перенацелила револьвер на каталку и глухо промолвила:
– Еще один стэп, и я ее убью.
Вадима из холода кинуло в жар. Он готов был поставить на кон собственную жизнь и, если не повезет, погибнуть. Но погубить Аннеке?..
– Если ты в нее выстрелишь, тебе конец, – пообещал он. – Зэ энд. Я задушу тебя голыми руками, сверну шею, загрызу… Тебе не жить!
В зрачках Эмили сверкнуло любопытство. Она никогда еще не слышала от него ничего подобного. А он воспользовался заминкой и отчаянно поддал ногой снизу по ее локтю. Выбить револьвер удалось – тот отлетел за каталку.
Вадим протянул пятерню, чтобы схватить Эмили за горло, но был обезоружен ее кротким, по-детски невинным взглядом.
– Я тебя люблю, – сказала она то, что в настоящей ситуации прозвучало совершенно дисгармонично. – Но ты любишь эту бедную девочку. Я не стала бы в нее стрелять. Если бы я ее убила, это причинило бы тебе невыносимую боль. А тому, кого любишь, нельзя делать больно. Дай мне слово, что ты никому не расскажешь о том, что увидел и услышал здесь, и мы расстанемся. Забирай свою лопарку и уходи.
Так просто? Вадим не верил своим ушам. А Эмили протянула ему руку в знак примирения.
– Не трогай!
Кто это сказал? Вадим инстинктивно отдернулся от Эмили. Она разом утратила кротость, с хищным оскалом подалась к нему, и он заметил у нее на ладони что-то маленькое, игольчатое. Понял: это рукопожатие стало бы последним в его жизни. А потом она перетащила бы его труп в морг, вложила в руку револьвер и убедила бы всех, что гражданин Арсеньев застрелил анатома Гловского, после чего скончался от апоплексии. Воображения у нее хватит.
Вадим метнулся к упавшему револьверу, но Эмили устремилась к каталке, на которой Аннеке – невероятно! – уже не лежала, а полусидела, опершись на подушку. Эмили занесла над ней ладонь со смертоносной колючкой, однако Вадим ткнул каталку пяткой в колесо, и она отъехала в другой конец подвала, врезавшись в шкаф. Загремели банки, послышался звон разбитого стекла.
– Ноу!
Эмили сорвалась с места, пытаясь спасти сосуды с бесценным содержимым. Вадим не стал мешкать, схватил револьвер и выпустил в нее весь барабан.
Она зашаталась, бессознательно ухватилась за ручку дверцы с номером 13, повисла на ней. Шкаф, и без того раскачанный, окончательно утратил устойчивость и всей своей массой опрокинулся на Эмили, подмяв ее под себя. Банки вывалились из ниш, покатились по полу, выплескивая чудо-раствор и склизкие сгустки.
Вадим успел подхватить Аннеке, сдернуть с ложа и отскочить с ней вбок. Когда раскололась последняя банка и все стихло, он пересохшими губами коснулся бескровных губ любимой и прошептал:
– Все! Авалон исчез в волнах, но мы с тобой спаслись…
Заключение
Едва отгремел погребальный салют по Дзержинскому, его преемник был приглашен в Кремль. Там, в просторном – на полтораста квадратных метров – кабинете с пятью окнами, прохаживался возле стола моложавый осетин, который держал английскую курительную трубку и всыпал в нее табак из переломленной пополам папиросы.
– Присаживайся, Вячэслав Рудольфович, – произнес он с мягким кавказским акцентом. – Докладывай по сущэству.
