Менжинский подрастерялся. Он догадывался, по какому вопросу его вызвали, но не имел понятия, о чем докладывать, поскольку все перипетии «ленинградско-московского заговора» были изложены им накануне в сорокастраничном докладе. Этот доклад лежал сейчас между пепельницей и стаканом чая и был, судя по чернильным пометкам на верхнем листе, внимательнейше изучен.
Хозяин кабинета почувствовал замешательство Вячеслава Рудольфовича и подсказал нужное направление разговора:
– Вот ты человэк образованный, унивэрситет окончил… Скажи: развэ возможно из головы в голову мозги пэресадить?
Менжинский откашлялся, заговорил с осторожностью:
– Товарищ генеральный секретарь, я консультировался с ведущими учеными. Они утверждают, что это перспектива весьма отдаленная. Лет сто, двести… не меньше.
– Так и сказали? – Над трубкой воскурился дымок, закачался синеватым облачком. – Ну, это, как говорится, бабка надвоэ… Ладно, нэ будэм гадать на кофейной гуще. Мэня больше другое интэрэсует: сможете ли вы у себя в управлении доказать причастность к заговору молодчиков из левой оппозиции?
Этого вопроса Менжинский ждал, ответ заготовил заранее, но на всякий случай заговорил еще осторожнее, взвешивая каждое слово:
– По моему мнению, найти веские доказательства будет крайне затруднительно. Непосредственных заговорщиков в живых не осталось. Все выводы строятся на косвенных уликах и на показаниях этого… Арсеньева. А у него за плечами клиника для помешанных, бздура песья! Извините, сорвалось…
– Ничего, продолжай.
– Если всплывет, что мы возводим обвинения на таком сомнительном фундаменте, то оппозиция может использовать это против нас.
Генсек погладил прокуренные усы, кивнул, соглашаясь.
– Так я и прэдполагал. Они нэ лыком шиты, только и ждут, что мы опростоволосимся. Поднимут на смэх, дискредитируют… Так что дэло это лучше замять, а документы по нему убрать в секрэтный архив. Или нет… – Дым из трубки обволок покрытое оспинами лицо. – Уничтожить.
– А Арсеньев? – напомнил Вячеслав Рудольфович. – Может, его тоже?..
Сухопарый кавказец сделал длинную затяжку, рассудил:
– Нэхорошо… Из твоего доклада выходит, что он преданный служака, обэзвредил государственных прэступников. Нужен другой выход.
– Какой? Боюсь, не произошла бы через него утечка информации…
Нависшие над трубочным мундштуком усы встопорщились, зашевелились на манер ползущей мохнатой гусеницы.
– А ты вот что… Отправь его с заданием куда-нибудь подальше. В такое мэсто, откуда бы он вэрнулся очэнь нэ скоро. А если нэ вэрнется – значит, судьба… Есть у тебя что-нибудь на примете?
Ум Вячеслава Рудольфовича заработал с удвоенной силой и быстро выдал решение:
– Есть парочка сигналов из Якутии. Там, в одном из улусов, бесовщина творится. Давно бы разобрался, но больно далекий край, почти необжитой.
Генсек вынул трубку изо рта и подошел к карте Советского Союза, занимавшей половину стены позади стола.
– Якутия? Это хорошо… У мэня с Сибирью много воспоминаний связано, но так далеко забираться нэ доводилось… – Не оборачиваясь, разрешил: – Действуй. Арсеньев из твоего вэдомства, тэбе виднее, куда его направить.
– Будет исполнено, товарищ генеральный секретарь. – Менжинский встал, по-армейски прищелкнул каблуками и покинул кабинет.
А горец с трубкой все стоял и смотрел на правую часть карты, покрытую белыми пятнами оторванных от цивилизации и малоизученных земель.
