Сначала одному князю свои услуги продадут, потом другому, а в промежутках между службами князьям сами за себя воюют.
Государю нашему отправить бы войско в Европу да выжечь всю эту скверну каленым железом, пока она еще не разрослась. Но в том-то и беда была, что государь наш Иван Васильевич еще младенцем был. А бояре почему-то не очень-то и торопились свой долг исполнить. Атаманские турки, наши союзники извечные, попытались, правда, в одиночку порядок в Европе навести, но дальше Вены не прошли, застряли.
Наконец достиг Иван Васильевич совершеннолетия, венчался на царство и так за дело взялся, что все честные люди возликовали. Но не успел он подготовиться к походу в Европу, как проклятая лютерская ересь у нас дома объявилась. Жидовствующие[14] размножились вдруг в Казани несть числа. Хана булгарского прогнали из Казани и объявили там хазарский каганат. Пришлось Ивану Васильевичу Казань замирять, а потом и Астрахань, куда из Казани остатки жидовствующих бежали.
Думали мы, что великий царь, разгромив еретиков дома, двинет свои орды, чтобы покончить с ними по всему миру. И начались уже приготовления к большому походу, но наш царь внезапно заболел. Все лекаря говорили, что царю жить осталось несколько часов, вот и возжелал он перед смертью согласно царской традиции принять монашеский постриг. Так царь Иван Васильевич стал монахом Василием, а бояре принесли присягу его сыну царевичу Дмитрию Ивановичу.
Эх, поторопился, как оказалось, Иван Васильевич. Болезнь его отступила, но было уж поздно. Из монахов в цари не возвращаются. И опять мы остались с малолетним царем. Бояре наши еще лет пять собирались и готовились и наконец начали поход в Европу. Так началась Ливонская война.
Поначалу наши орды вихрем пронеслись через Польшу и Германию, раздавая тумаки налево и направо. Казалось, на том и всем войнам конец. Ан нет. Чертовы еретики опять начали головы поднимать. Тогда стали разбираться, кого ж там надо бить, а кого поддерживать. А как только стали это делать, то раздробили силы и оказались втянуты в бесконечную междоусобицу, в которой Европа уже много лет маялась.
А в шестьдесят третьем году царь Дмитрий Иванович, так и не достигнув совершеннолетия, погиб как-то совсем нелепо. То ли утонул, то ли из окна выпал… Принесли, значит, бояре новую присягу младшему брату его, царевичу Ивану Ивановичу. Лет десять ему, может, двенадцать тогда было. Про него и вспомнили-то, только когда старший брат погиб. Воспитывался он у родственников матери своей покойной, у Захарьиных-Юрьевых[15]. Воспитания и образования, достойных царя, мальчонка, как говорят, не получил. Захарьины же сами – рода незнатного и небогатого. Побоялись они, что другие бояре их от трона ототрут, как было со старшим царевичем, Дмитрием Ивановичем, вот и решились племянника своего, царя Ивана Ивановича, увезти и спрятать от всех. Бросили они царский стольный град Суздаль, забрали с собой всю царскую казну и уехали в Москву, в которой Захарьины жили. Но того не учли, что в Москве той и жилья даже, подобающего царю, нет. Кремль, построенный еще Дмитрием Ивановичем Донским, сильно обветшал и местами даже разрушился. Поэтому решили они остановиться за сто верст от Москвы, в путевом дворце деда нынешнего молодого царя, в Александровской слободе. А тем временем мастеров иноземных выписали и по новой начали кремль московский отстраивать.
Пока бояре наши думали, как им толковать такое поведение молодого царя и что им в связи с этим делать, пришел указ Ивана Ивановича. Этим указом царь выделил себе небольшой опричный удел, а всем остальным велел Боярской думе руководить. Почесали бояре затылки – ничего не понятно. Царь, великий князь, владыка мира от всего отказывается, предпочтя участь удельного княжонка.
Вот и подумай сам, Михайла, как же не быть при таких делах смуте? Не только в Европе, но, боюсь, как бы и у нас не началось… Больше тридцати лет, считай, без царя нормального живем. В таких условиях, слава богу, что хоть какая-то торговля есть.
За неполные десять месяцев, что провел Валентин в этой реальности, ему неоднократно доводилось слышать от разных людей упоминания о недавнем прошлом этого мира, но вот так последовательно и более-менее связно историю последних тридцати – сорока лет ему изложили впервые. Главное отличие от версии, с которой Валентин познакомился еще в школе, – три царя, правивших последовательно друг за другом, вместо одного Ивана Грозного. Но сейчас для него важнее было другое – Прозоров, рассказывая о событиях недавней истории, фактически лил воду на его, Валентинову, мельницу. Чем Валентин не преминул тут же воспользоваться.
– Что же получается, Гурьян Гурьяныч?! – с возмущением воскликнул он. – Почему же боярство так скверно исполняет долг свой перед государством? Ну мал царь, неразумен… Но среди первых бояр, думаю, и в летах люди есть, и разума немалого. Чего ждут они? Чего время впустую тянут? Плохи Захарьины? Так соберитесь, поезжайте в Александровскую слободу да и укажите этим Захарьиным их место!
– Ну ты сказал, Михайла… – Прозоров не смог удержаться от усмешки. – Они же там не просто так сидят… За эти годы дружину свою опричную собрали. Боярин Адашев на что уж отчаянной доблести человек был… Поехал к Захарьиным, чтобы все с головы на ноги вернуть… И чем кончилось? Убили его, и все тут.
– Понятное дело, – согласился с ним Валентин. – Так и будет, если действовать поодиночке. Но если бы бояре сговорились вместе действовать, ну хотя бы самые наипервейшие десять человек, и собрали вместе свои дружины да прокатились бы до Александровской слободы… Они бы и дружину эту опричную, и Захарьиных этих самых в порошок стерли бы. Остался бы мальчишка-царь с ними один на один. Вот и учи его тогда уму-разуму.
– Согласен. Но это если сговорились бы… Но они почему-то никак не хотят сговариваться. Сидят себе в Ярославле и ждут чего-то.
– А дружина опричная меж тем с каждым днем все сильнее становится, – добавил Валентин. – На пользу ли это государству Русскому? Вряд ли. Ведь Захарьины, как народ говорит, еретики известные, давно в ереси жидовствующих замечены были. Да и с происхождением у них не все ясно. Родоначальником их был, как я слышал, некто Андрей Кобыла, родом из Пруссии. Так?
– Верно, – согласился Прозоров.
– Вот и получается, что непонятно, в чьих интересах Захарьины действуют. Вы, Гурьян Гурьяныч, сказали, что не купеческое, мол, это дело об интересах государства печься. Боярское, мол, это дело. А между тем бояре сидят себе преспокойненько и затылки даже не чешут, когда в государстве невесть что происходит. А все потому, что живут они от земли своей. И что ни случись, земелька худо-бедно родит и крестьяне им их долю отдадут. А то, что царь куда-то сбежал и их не трогает, то даже к лучшему. Живется спокойнее. Подрастает же царь, все одно, бояре ему и так и так понадобятся. Одними Захарьиными не обойдется. Вот так примерно наши бояре рассуждают, Гурьян Гурьяныч. – Валентин взял со стола бокал и сделал глоток, исподволь наблюдая за реакцией Прозорова. Тот молчал, потягивая портвейн, и смотрел куда-то в сторону, будто Михайлы Митряева и не было рядом с ним. – Мы же, купцы, живем торговлей. От неурядиц, войн, междоусобиц всяких всегда торговля страдает. Да вы и сами говорите, что торговля год от года хуже становится. Вот и получается, что купечество в первую голову заинтересовано в порядке, а следовательно, в сильном, желательно толковом, царе. И если никого это не беспокоит, никто ничего не предпринимает, чтобы сделать государство сильным, то придется нам, купечеству, этим озаботиться. – Прозоров продолжал молчать, и Валентин решил добавить еще один веский аргумент. – Есть еще одно соображение, Гурьян Гурьяныч. Мы привыкли к тому, что иноземцы все не только для торговли с нами, но и для торговли между собой в Ярославль едут. И покупают-продают здесь только на русские деньги. А ведь они на этом четверть оборота теряют. На денежном обмене-то. Продал – четверть потерял. Купил на вырученное и опять же четверть потерял. Вам бы понравилась такая торговля, Гурьян Гурьяныч?
– Так испокон веку было, – нехотя выдавил из себя Прозоров. – Мне бы, конечно, не понравилось бы. Но я ведь русский, а они иноземцы.
– Правильно, Гурьян Гурьяныч. Они вынуждены так вести торговлю, потому что мы их к этому принудили. Сильное Русское государство, подчинив их себе военной силой, продиктовало иноземцам правила жизни и правила торговли в том числе. Теперь же, когда мы слабеем на глазах, а они пытаются вырваться на волю, иноземные купцы первым делом постараются установить между собой связи в обход Руси. Не удивлюсь, если выяснится, что какие-нибудь португальцы или англичане уже ищут дорогу морем и к арабам, и в Индию, и в Китай.
Прозоров допил вино, поставил бокал на стол, и освободившаяся рука автоматически ухватила в горсть бороду, принявшись ее оглаживать. При всей бредовости своих намерений, мальчишка, мать его перемать, похоже, весьма близок к истине. Свояк Гурьяна Гурьяныча торгует вином, в том числе и тем замечательным портвейном, который они сейчас пьют. У свояка с португалами хорошие отношения, одним лишь делом не ограничиваются. Бывает, что и посидят за бутылочкой доброго вина, покалякают… Так вот свояк Гурьяну Гурьянычу еще пару недель назад сказал, что португалы уже проложили морской путь в Индию. Прозоров тогда этому и значения не придал, впрочем, так же, как и его свояк. А мальчишка-то митряевский, не зная ничего, прозрел это дело насквозь. И к чему это приведет, и от чего это происходит. Получается, зря дулся на него Гурьян Гурьяныч, решив, что этот недоросль его жизни учить собрался. И о государстве, опять же получается, кроме купечества, позаботиться некому. Эх, был бы жив боярин Алексей Адашев, к нему можно было бы прислониться и предводителем своим сделать. Купечество все-таки лишь в деньгах толк знает. Деньги – его стихия, а вовсе не государственные дела. Деньги-то собрать можно. Гурьян Гурьяныч уже представлял даже, как и какими словами будет убеждать коллег дать денег на святое дело. И те дадут денег, никуда не денутся. Но кому их доверить? Князю Старицкому Владимиру Андреевичу?[16] Так он даже тени своей боится. Боярской думе? Услышав такое предложение от Прозорова, каждый из думских бояр первым же делом примется строчить донос на Гурьяна в Александровскую слободу.
