С довольно широкого Днепра входим в ещё более широкое болото. Из воды торчат какие-то палки, кусты… Полоса чистой воды постепенно сужается, и вёрст через пять идём уже по нормальному руслу.
— И долго нам так ещё?
— Греби боярич. Сам на вёсла напросился. Ещё сто вёрст. С гаком.
Гребу. «Эх раз, ещё раз, ещё много-много раз» — наше исконно-посконное занятие.
Можно, для забавы, пересчитать гребки в вёрсты. Ежели, к примеру, считать гребок за 4 метра хода, то получается… много. А ежели за 10 метров — то меньше. Но всё равно — дофига. Ежели считать гребок в 2 секунды, то получаем на сотню вёрст часов 14. Непрерывной… гребли. Штатный вопрос: кто такой «гр»? Штатный ответ: гражданин. Который исполняет свой гражданский долг: выгребает. Или — угрёбывает.
Вроде бы, можно к ночи до волока дойти. Но считать надо, наверное, вдвое. И интересно: велик ли «гак»?
Течение слабенькое, вниз почти не сносит. Это радует. Но дальше речка станет поуже, придётся убрать вёсла и идти на шестах. По этим… лукам речным. Это тревожит.
Шесты у нас запасены — пойдём в два шеста. Это хорошо — остальные уставать не будут. Можно сменами, без остановок на берегу…
Но очень хочется знать: а велик ли там, в конце — «гак»?
Нудное, однообразное занятие. Весло опустил, «навалился». Хотя правильнее — «отвалился». Весло тянут более всего спиной, откидываясь, «отваливаясь» назад. Весло поднял, перекинул вперёд, снова упёрся. Точнее — «утянулся».
Говорят, где-то во Вьетнаме на Меконге есть какой-то народ, который гребёт не руками, а ногами. Может мне какой «ногогрёб» спрогрессировать?
Совершенно потерянное время. Ни поговорить, ни почитать, даже — не подумать толком.
Мономах в своём «Поучении» пишет:
«Если и на коне едучи не будет у вас никакого дела и если других молитв не умеете сказать, то «Господи помилуй» взывайте беспрестанно втайне, ибо эта молитва всех лучше, — нежели думать безлепицу, ездя».
Умный мужик был, много по Руси мотался, знал, что от «бездумья» люди дохнут.
Не он один. Артур Кларк, «Лунная пыль»: «скука убивает не менее гарантированно, чем неисправный воздухопровод. Только медленнее».
Мне взывать беспрестанно: Господи помилуй, Господи помилуй, Господи помилуй… — задалбывает. Лучше я какую «безлепицу» подумаю.
Например, об этом, совершенно повсеместном, «загребущем» занятии. Почему попаданцы академической греблей не занимаются — не знаю. А мне бы чего тут… уелбантурить? Банки-сидения на колёсиках? Поломают же… но попробуем. Выносные уключины… Аналогично. Рассадка… Загребные, которые на правом весле, должны быть на 5 % мощнее левых, баковых. Это чтобы лодка не вихляла. Но как «поймать» 5 %? Да и надо ли? У нас и так — сплошное вихляние. То поворот русла, то мель, то коряга… Кормщик уже не сидит — стоит, чтобы лучше под носом видеть. Под носом лодки, естественно.
Ага, а вот теперь ему ничего не видно — Курт вылез. Вылез на нос лодки и оттуда зевнул в лицо кормщику. И кормщик у нас стал сидящий. Хорошо, что не ныряющий.
— Курт, слезь. Иди ко мне под лавку.
Умная зверюга. Ежели бы у нас князья-люди были бы такие же умные как князь-волки — на Руси давно бы коммунизм наступил. Потому как «по способностям» — он сам работает. В удовольствие. А по потребностям — я даю. А больше ему не надо.
Волчицу-то ему ещё рано, а корм, кров и развлечения у меня есть. Исполняет сотню команд, лазает по деревьям, ловит мышей… А главное — понимает. Меня понимает! Хоть кто-нибудь здесь меня понимает!
Я в эту зиму свисток «молчаливый» сделал. Ну это ж все знают! Ультразвуком свистит. Я — не слышу, и никто не слышит. Только собаки воют, кони шарахаются… и Курт прибегает. Ты куда прибежал, волчара? Ноги мне босые греть? А что я этими ногами при гребле в днище упираюсь — не подумал? Поломаю тебе чего-нибудь. Рядом ложись.
Интересно: а можно собак к гребле приспособить? Индейцы на них вьюки вьючили, эскимосы в упряжки запрягали, ацтеки и корейцы просто кушали… Может какое колесо уелбантурить? Типа беличьего. Как на яхте «Беда» капитана Врунгеля?
Что-то мои спутники притихли. То болтали-балагурили, а то скисли. Мне-то пофиг — я же генномодифицированный. Сухану — тоже. Он же хвостиком ходит — натренировался, за мной бегаючи. А вот Николай… брюшко наел. Сегодня точно похудеет. И Терентий похудеет. Так-то он отъелся, окреп с тех пор, как я его купил. А вот мышцы… а зачем боярскому тиуну мышцы? Дворне морды бить? Так это не труд, а забава. Ручки мягонькие, кожа нежненькая. Сегодня волдырями кровавыми пойдёт. Ивашко отдуваться перестал, по берегам посматривать начал. Он сегодня не только похудеет, но и запор свой победит. Согнуться-разогнуться часами… такой эффективный массаж всех внутренностей получается! Ряха сперва всё случаи из жизни рассказывал, а теперь притих. Мичура покрепче оказался, но тоже — только отфыркивается, когда пот глаза заливает. Выдохлись ребятки мои с отвычки. Слабаки.
Можно возгордиться, можно пяткой себя в грудь постучать: во какой я выносливый! А можно подумать: загоню людей — дела не сделаю.
— Эй, кормщик! Приглядывай место на берегу, станем на полчасика.
— С чего это? Нам ещё гребсти да гребсти.
— Давай, дядя, к берегу. Волки с борта писать не умеют.
Вот так правильно: не по усталости людей, а по нужде божьей скотины. Никому никакой обиды.
Если лошадь под подкову в копыто камешек поймала — она ж тебе не скажет. Она просто будет хромать. Так и многие люди. А потом что? На хромой кобыле — далеко не уедешь, с больными людьми — серьёзного дела не сделаешь.
Странно мне: многие попаданцы как-то используют аборигенов, как-то их применяют для достижения своих целей. А вот то, что для этого нужно туземцев понимать, видеть их болячки, особенно — не сказанные, заботится об аборигенах… мимо.
Глава 258
Мы махали вёслами, потом упирались шестами, то — в илистое дно, то — в болотистые берега, потом перетаскивали лодку через камни и коряги по колено в воде, потом… весь день. Уже в темноте Николай со злобой сказал:
— Всё. Нахрен. Пришли. Вот за этим мыском, вон за тем леском…
Кормщик начал возражать:
— Дойдём до конца. До бобылей.
— Нахрен нам бобыли. Тута переволочимся.
У меня, кажется — единственного в команде, оставались ещё силы на проявление интереса к окружающей среде:
— Погодите мужики. Что за бобыли? На что они нам?
— Тама… ну… впереди… наверху, на сухом… у самого истока… селище такое. Бобыли называется. Когда князь, не помню какой, вроде — Мономах, тута волок делал — поселил бобылей. Чтобы они, значиться, волок держали. Тама — стража. Погост княжий. Вот. Ну. Теперича, само собой, они, стал быть, переженивши. Давно уже. А названьеце осталось.
— «Переженивши» — между собой?
Идиотизм автоматически выскочившего уточняющего вопроса дошёл до меня быстро. Но — «слово не воробей — вылетит, не поймаешь». Народ предсказуемо заржал:
— О-хо-хо! А-ха-ха! Тягуны на стражниках… В платочках! Не, наоборот! Тягуны в платках! А стража им подолы… Гы-гы-гы… А те им говорят: не лезь, охальник, гости купецкие идут…! А нарожали они мытарей…! Прям готовых! Ой, держите меня! Ой, животик надорвал!
Приступ общего хохота несколько поднял дух замученных людей. Отсмеявшись и утерев слёзы, уже более оптимистично вернулись к реальности наступившей на нас ночи в этом полу-лесном полу-болоте.
— А волок-то где?
— А вона, за кустиками.
Ивашко в темноте хорошо видит. Особенно — кустики. Когда в животе третий раз за день кишки увертюру играют — кустики очень хорошо примечаются.
— Низя! Надо волоковщиков звать! Самим — не, нельзя! Собак спустят! Драться будут!
— Бобылей — в задницу! Курт, увидишь собаку — рви в клочья. Да не лижись ты так! Я знаю, что ты чужих собак рвать любишь. Давай к берегу, дядя.
Не знаю, с какого из смоленских волоков писатель В.Д. Иванов срисовывал свою благостную картинку, у нас тут проще.
Темно. Невысокий берег, поросший густым лиственным лесом. На опушке, в береге — промоина, заваленная лесным мусором. Поверх мусора, от уреза воды в микро-заливчике, пяток жердей без коры, отпавшей от сырости. Чуть в стороне — тропка натоптанная белеет. Всё барахло из лодки вынимается и выносится по тропке наверх.
Барахла… много. Включая вёсла и шесты. Так это мы ещё налегке идём. Товара у нас — чуть, только образцы для прикрытия легенды.
Как у писателя Иванова две княжеские лодии разгрузили, загрузили, выволокли, перетащили, спустили, прогулялись за 10 вёрст и всё это, «от воды до воды», за три часа…? Десятку мужиков только свои сапоги найти да надеть — уже времени нужно! Гребцы на лодейках — всегда босые. Почему? — Обычай такой. Наверно — правильный: нефиг в лодку грязь тащить.
