что было бы куда лучше и безопасней послать сюда Соболя со взводом стрелков. Но сегодняшний бой уже финальный, и есть риск, что по окончании булгарин попросту исчезнет с деньгами. А тогда предъявить его крыше, то бишь тысяцкому Луготе, будет нечего. Он вмиг открестится, мол знать ничего не знаю и ведать ни ведаю!
В это время начался следующий раунд, и решив все же дождаться конца боя, я вновь принимаюсь следить за событиями на ринге. Рисунок схватки практически не меняется, богатыри лупасят друг друга размашистыми ударами, почти не защищаясь, и мне остается лишь удивляться, как они до сих пор еще стоят на ногах.
Раунд идет за раундом. Их тут никто не считает, поэтому и я сбился. Удары нашего бойца все ж достигают цели почаще, и дело явно идет к его победе. Кабан уже еле двигается, а Кувалда с пренебрежительной вальяжностью вбивает в него удар за ударом. Публика ревет от восторга, но тут неожиданно случается то, что заставляет ее умолкнуть. Степной батыр вдруг ныряет противнику в ноги и, обхватив их, резко подсекает на себя. Кувалда, явно не ожидая такого подвоха, летит с высоты своего немалого роста и жестко прикладывается затылком о землю. На миг он теряет сознание, а Кабан, насев на него сверху, наносит удар за ударом прямо в лицо.
К тому моменту, когда судья все же смог оттащить Кабана, лицо Кувалды уже представляет одну кровавую маску, а сам он лежит без движения.
Тут гробовая тишина взрывается возмущенным ревом.
— Нечестно! Не по правилам!
Куранбаса вопит у моего уха тоже самое.
— Не по правилам!
А я удивляюсь про себя.
«Вот же странные люди! Правил никто не знает, нигде они не записаны, а все орут, что они нарушены».
В этом закладывающем уши гвалте замечаю, как судья бросил взгляд на хозяина заведения, и тот утвердительно кивнул. Словно почувствовав это, Кувалда зашевелился, попытался встать, но не смог и вновь бессильно рухнул на песок.
Судья объявил Кабана победителем, и тот под возмущенный рев толпы обошел ринг. Со всех сторон в него полетели оскорбления, а он, зарычав как зверь, бросил в ответ.
— Чего орете, как шакалы?! Ежели есть из вас тот, кто готов бросить мне эти слова в лицо, один на один, то пусть он поднимется сюда и мы сразимся, как мужчины!
«Справедливо!» — Бормочу я про себя и обвожу взглядом толпу.
Над зрительскими головами вновь повисла тишина, и никто желания лезть на ринг не выказывает, а Кабан, разойдясь ни на шутку, саданул себя в грудь кулаком.
— Ну что, нет среди вас смельчаков?! Трусы! Ну, поднимайтесь! Тот, кто одолеет меня, получит все, что мне причитается за победу! Ну…!
«А вот это ты зря! Перегнул малость!» — Вновь шепчу про себя и вдруг решаюсь.
Нагнувшись, я черпаю с пола грязную жижу и вымазываю ею лицо. Не хочу, чтобы хоть кто-нибудь меня узнал.
Калида, раскусив мой замысел, шипит мне в спину.
— Не дури, оно того не стоит! Ты консул, а не уличный боец!
Улыбнувшись, оборачиваюсь к другу и сжимаю его ладонь.
— Не переживай, я знаю, что делаю!
В этот момент под гробовое молчание взгляд Кабана обходит толпу. Никто не рискует с ним встречаться, и все опускают глаза. Лежащий на песке Кувалда слишком уж убедителен.
Рот Кабана кривится в презрительной ухмылке, а сам он уже поворачивается к выходу, и вот тут, приподняв канат, я выскальзываю на ринг.
— Погоди, дружище! Ты куда?! — Держу на лице издевательскую улыбку. — Испугался что ли?!
— Чтооо?! — Возмущенно зарычал Кабан, а я завожу его еще.
— Ежели денежки свои пожалел, то так и скажи! — Оборачиваюсь к зрителям и призываю их поддержать меня.
Толпа вновь взрывается ревом, и отовсюду несется.
— Что, струхнул, Кабан!
— Давай, чумазый, покажи узкоглазому, где раки зимуют!
Замечаю, как судья вновь бросил взгляд на хозяина и получил утвердительный кивок. После этого он снял перчатки с Кувалды, которого как раз стали выносить с ринга, и надел их мне на руки.
Сжав кулаки, чувствую, что перчатки даже тоньше, чем я ожидал.
«Ну и ничего! — Взбадриваю себя. — Не для того я на ринг вылез, чтобы морду свою подставлять!»
Загремел гонг, и Кабан сразу же двинулся на меня, намереваясь закончить все сразу одним ударом. Пришлось его разочаровать!
Легко ухожу от широченного замаха и всаживаю ему кулак в печень. Кабану ухнул, а зрительская толпа завыла от восторга.
— Давай всыпь ему, чумазый!
Я двигаюсь по рингу, а Кабан бегает за мной и рычит от бешенства.
— Ты чего скачешь, как козел?! Стой! Будь мужиком и прими удар!
«Счас!» — Смеюсь я про себя и достаю его правой в скулу.
Я понимаю, ежели Кувалда гвоздил Кабана столько времени и тот все выдержал, такие удары ему, как слону дробина. Понимаю и потому держу в голове другой план. Я хочу вывести его из себя и заставить совершить нечто подобное тому, чем он одолел своего предыдущего соперника.
Проходит один раунд, второй, удары сыпятся на Кабана один за другим, и я вижу, что тот все-таки не железный. Предел у него есть, и тот его уже чувствует.
Громко сопя, он топочется за мной, пытаясь загнать в угол и прижать к канатам. У него ничего не получается, и закипающее бешенство уносит его последние силы.
Я цепко слежу за его глазами и вижу. Все, он решился! Подпускаю его чуть ближе, ровно на расстояние броска, и жду.
Тук! тук! Тук! Стучат секунды у меня в висках. Вот он момент истины, если я промахнусь, эта машина свалит меня и, как минимум, покалечит. Никогда еще ставки не были так высоки, и мне не хочется думать, что из-за глупой ерунды.
Вижу, что внутренне Кабан уже решился. У него попросту нет сил, чтобы хоть как-то замаскировать эту решимость. Его взгляд нацелен мне в ноги, колени подпружинились, не хватает только удара копытом.
Еще миг, и вся туша, мгновенно согнувшись, пошла головой вперед. Это слишком очевидно, чтобы застать меня врасплох, мое колено встречает его движение с разворота встречным жестким ударом.
Хрусть! Жутковатый хруст, и Кабан все же добирается до моих ног, но уже бесчувственным мешком. Его лицо уткнулось в мои босые ступни, а неестественно длинные ручища раскинулись, как плавники акулы.
Над рингом зависла полнейшая тишина, а я замер в максимальной концентрации, все еще готовый к продолжению боя. Еще несколько секунд, и всем становится очевидно, что Кабан уже не поднимется.
Публика взрывается радостным ревом, а я смотрю на неподвижно
