Одним словом, к месту встречи я подошла в половине шестого…
Уже основательно смеркалось, но в патиновой дымке величественных парижских домов византийские купола Сакре-Кер белели, как женские лица на картинах Модильяни. Задрав голову, я уставилась на купола базилики и на какое-то мгновение полностью выключилась из реального мира проблем и вопросов. Зрелище было настолько впечатляющим, что перехватило дыхание… На землю меня вернуло чье-то легкое прикосновение к рукаву плаща.
— Простите, мадам…
Я вздрогнула и опустила голову. Передо мной стояла девочка лет тринадцати в красной беретке, кокетливо сдвинутой на ухо, и в смешном пальто в красную и синюю клетку.
— Ты что-то хочешь, девочка?
— Да, мадам… — Девочка в беретке протянула мне рекламную брошюрку. — Если у вас есть время и настроение, вы могли бы посетить павильон мадам Моник на Елисейских полях. Это в ста метрах от Триумфальной арки. Там как раз скидка на косметику. На целых пятьдесят процентов, мадам!..
Я поежилась от резкого порыва ветра и испытывая непреодолимое материнское желание поправить беретку на ее голове, сказала:
— Спасибо, дорогая, но мне сейчас не до косметики. Даже по такой скидке…
— И все-таки, возьмите, мадам, — девочка улыбнулась. — Может быть, хорошие духи или крем для лица поднимут вам настроение…
— Ну, это вряд ли, — пробормотала я и взяла протянутую брошюрку, ощутив капли на глянцевой бумаге. — Сколько я тебе должна, девочка?
— Это рекламный проспект, мадам. Бесплатно…
Я взглянула на часы — было без пяти шесть — и обернулась. Девочка в клетчатом пальто, смешно семеня, отчего ранец на ее спине смещался то влево, то вправо, постепенно растворялась в сгущавшихся сумерках. Вдруг повалил мелкий снег. Не хлопьями, а мелкими точечками, словно манная крупа. Я чувствовала, как внутри нарастает напряжение. Что-то меня определенно настораживало, и я пыталась прислушаться к этому чувству, определить, что это — ложный сигнал тревоги или то самое «шестое чувство пограничника»? В ситуациях, когда нервы натянуты, восприятие настолько обостряется, что любой, даже самый естественный факт или жест, приобретает как-бы второй, скрытый смысл. К сожалению, у меня были возможности неоднократно убеждаться в этом. И лишь пару минут спустя, когда мелкие точки снега превратились на глазах в плотную стену, скрывшую от меня и девочку в беретке, и туристов с фотоаппаратами, и как-то сразу погасшие, как в театре после третьего звонка, купола Сакре-Кер, до меня дошло: в руках у девочки был только ОДИН буклет. И стоя перед лестницей почти двадцать минут, я ее не видела. Следовательно, она появилась не для того, чтобы раздавать туристам проспекты, как это делают, подрабатывая на мороженое и сладости, ее сверстники во всем мире. Она появилась у лестницы перед Сакре-Кер с одной целью — вручить этот буклетик именно МНЕ. Стало быть…
Я раскрыла сложенный вдвое кусочек глянца и сразу увидела записку на неровно вырванном из блокнота листке. Записка состояла всего из нескольких строк, написанных по-английски твердым мужским почерком: «За вами следят. В таких условиях встреча состояться не может. Подождите еще несколько минут, затем пешком, не, торопясь, спускайтесь к бульвару Монмартр. Правая по ходу сторона, дом 214. У этого дома остановитесь у обочины. Напротив красивое здание. Сделайте вид, что любуетесь. Но как только возле вас притормозит синий „ситроен“, сразу же садитесь. Записку незаметно спрячьте, а буклет выбросите в урну. Остальное при встрече».
В семьдесят восьмом году, когда я казалась себе достаточно взрослой девочкой, подобное послание, причем переданное при столь странных обстоятельствах, вызвало бы во мне лавину вопросов и мучительную внутреннюю борьбу с чисто русским вопросом в конце — «Что делать?» В восемьдесят шестом я уже была совсем другим человеком. Вернее, даже не я, а женщина с лицом Роми Шнайдер и жутким именем Гортензия…
В точности выполнив все инструкции, примерно через сорок минут я стояла возле дома под номером 214 и, задрав голову, обозревала действительно красивый шестиэтажный дом девятнадцатого или даже восемнадцатого века, в центральной части которого два пузатых, не по погоде обнаженных кариатида в легкомысленных накидках, прикрывавших мощные бедра, поддерживали огромный балкон. Снег валил не переставая, вдобавок задул пронзительный ветер. Монмартр выглядел безлюдным, так что, роль отчаянной туристки в моем исполнении, скорее всего, выглядела малоубедительной. Вдобавок ко всему я основательно продрогла, а ноги от затянувшейся пешей прогулки по достопримечательностям Парижа были тяжелыми, как два дореволюционных утюга, брошенных на свалку за ненадобностью. Так что, в предусмотрительно распахнутую дверь притормозившего «ситроена» я бы юркнула в любом случае, даже не получив предварительного оповещения.
Первые несколько минут, проведенные в машине, ушли на восстановление теплового баланса в организме. И только потом я обратила внимание, что меня, как в приступе тропической лихорадки, бросает по сторонам: водитель, очертания которого весьма смутно проглядывали в сумраке салона, несся по улицам с бешеной скоростью и закладывая такие виражи, словно был участником ралли Париж-Дакар.
— У меня дома дети, — я постаралась придать голосу максимально возможную убедительность.
— У меня тоже, мадам, — не оборачиваясь ответил водитель.
Сказано было по-французски, но с ощутимым акцентом.
— Хочу предупредить: от быстрой езды меня тошнит.
— Мою жену тоже, — сообщил водитель и так резко свернул в проулок между двумя домами, что я отлетела к двери и стукнулась головой о какой-то выступ.
— Вам приказали меня убить?
— Как раз наоборот.
— Вы давно женаты?
— Около трех лет.
— Жена о разводе еще не говорила?
— Н-нет.
— Срочно переходите на пешие прогулки. Иначе она от вас уйдет.
— Вряд ли. Она работает испытателем на «Рено».
— О, господи! — я вцепилась в спинку переднего сидения.
— Потерпите, мадам, скоро приедем.
— Куда?
— Увидите…
Этот псих меня обманул — ничего я не увидела. Потому, что в какой-то момент машина внезапно оторвалась от земли и взлетела. Я в ужасе зажмурилась и только ощутила страшный удар приземления, потом меня поочередно швырнуло вначале влево, потом вправо, тормоза истерично завизжали и внезапно наступила тишина. И только тогда я потихоньку открыла глаза. Судя по скоплению машин и тусклому, словно в прозекторской, освещению, мы находились в подземном гараже.
— Побыстрее, мадам, вас ждут, — бросил водитель не оборачиваясь и вылез из машины.
Я последовала его примеру и увидела наконец, что человек, чуть было не загнавший меня в могилу своей ездой, довольно молод — черноволосому мужчине итальянского типа в кожаной коричневой куртке, из-под которой на метр вылезал подол вязаного черного свитера было не больше двадцати пяти. Всем своим независимо-разгильдяйским обликом, длинным, иссиня-черными волосами и выражением небритого лица он напоминал развозчика пиццы на мотороллере, мечтающего сделать карьеру в Голливуде на ролях телохранителя или шофера какого-нибудь дона Карлеоне.
— Вы можете взять меня под руку? — спросил он.
— А что по этому поводу скажет ваша жена?
— Что у меня хороший вкус…
Улыбка резко преобразила его широкое лицо. Я вдруг подумала, что природа его двухдневной щетины так же искусственна, как и моя внешность.
Молча взяв его под руку и, стараясь приноровиться к широкому шагу (он ходил так же, как ездил — стремительно, резко лавируя между скоплением машин), я вскоре очутилась в кабине лифта.
— Сейчас мы поднимемся в холл отеля, — негромко сообщил парень, нажимая кнопку. — Нам надо пересечь его и выйти через главный вход, по возможности не привлекая внимание. Постарайтесь изобразить из себя мою девушку…
— Побойтесь бога, — пробормотала я. — Вы мне в сыновья годитесь…
— Моя жена с вами бы не согласилась…
Холл, в отличии от Монмартра, был многолюдным, оживленным и прекрасно натопленным. Судя по роскошной кожаной мебели, экзотическим растениям и обилию мрамора с позолотой у стоек регистратуры, вследствие чего последние напоминали дорогой фамильный склеп, отель явно не относился к разряду придорожных кемпингов.
Стоило нам оказаться среди постояльцев и гостей, фланировавших по холлу с непринужденностью истых французов, как мой водила сразу же утратил все свои лихаческие замашки и неторопливо, в ритм общего движения, повел меня к выходу. Думаю, его маскировочные ухищрения были обычной перестраховкой — на нас никто не обращал внимание. Или мне хотелось думать, что все обстоит именно так.
Стеклянные двери на фотоэлементах плавно разошлись, и мы оказались у главного входа в отель, под переливавшимся всеми цветами радуги полукруглым козырьком. Мой небритый провожатый кивнул швейцару в берете с помпоном и тот тут же пронзительно свистнул. Через секунду у входа притормозило такси.
