Мы шли через холл, половицы скрипели под нашим весом. Лукрея заговорила, стала задавать вопросы, но Лайтберн приказал ей умолкнуть.
Темнота казалась неестественно-плотной. За стенами старого дома ночь укрыла черные деревья, сплетя их ветви в вуаль непроницаемой тьмы. Мы слышали, как ветки царапают по крыше и оконным стеклам под порывами ветра с болот, раскачивавшего невидимые во мраке деревья. Звук был словно от полчищ крыс, покидающих гибнущий в пучине корабль. Или словно маленькие дети играют в догонялки в комнате, расположенной этажом выше.
Мы подошли к закрытым двустворчатым дверям. При свете свечей было заметно, насколько они старые – потускневшие медные ручки, потертые и поцарапанные наличники.
- Открывайте, - приказал Юдика. Ему стоило немалого напряжения держаться прямо – и от этого он снова раскашлялся. Я вздрагивала каждый раз, когда слышала колючее статическое потрескивание, исходящее из его горла.
- Констан? – произнесла Элаис Каторз. Лайтберн позволил пьяному художнику выйти вперед. Он вытащил из кармана плаща большой тяжелый ключ и отпер двери. Мы вошли внутрь.
- Aula magna*, - произнесла она.
*Aula magna – большой зал, большая комната, гостиная
За дверями располагалось большое просторное помещение. Я вообразила, что когда-то это был банкетный зал или официальная столовая, где проводились приемы – но сейчас большая часть мебели, включая и большой банкетный стол, отсутствовала. Именно здесь хозяева имения хранили работы Шадрейка.
Стены были сплошь увешаны картинами. Элаис Каторз велела Лукрее обойти весь зал и зажечь множество свечей от ее канделябра. Свет становился все ярче, и мы смогли разглядеть многоцветное безумие окружавших нас творений.
Я не могу описать эти картины. Сказать по правде, у меня нет ни малейшего желания делать это – но даже если б я хотела, вряд ли мне удалось бы найти подходящие слова. Реальность, изображенная на них, была искажена, словно ее наблюдали через его зрительное стекло. Эти картины были плотью и кровью – но эта плоть и кровь превращалась в неодушевленное мясо, в жидкость, в дым. Серые фигуры, темные, как графит, и плоские, как сланцевые плитки, корчились и извивались. Их анатомия при ближайшем рассмотрении, выглядела мало похожей на человеческую, хотя фигуры явно принадлежали людям. Они казались древними, примитивными, словно некие изначальные органические формы, застигнутые в разгар разнузданной оргии, безумного и бездумного совокупления, свившиеся клубком среди дыма и ила, из которых возникал изломанный новорожденный мир.
И вместе с тем, эти картины, казалось, изображают знакомые мне места и людей, которых мне приходилось видеть – это были словно какие-то смутные воспоминания, которые я не в силах определить, сделав более ясными. Я бы сказала, что это были картины мира, который мы знаем – но в облике, который мы не в силах увидеть. Это были изображения вожделения и алчности, скупости и невоздержанности – низменных желаний, воплощенных в зримом облике, который человеку не дано увидеть.
И слава богу, что не дано.
- Что за мерзость вы сотворили? – судорожно выдохнул Лайтберн. Даже Лукрее было отчетливо не по себе. Шадрейк выглядел весьма довольным своей работой, но общая реакция, похоже, смутила его.
- Я лишь рисовал, то, что мне позволили увидеть, - ответил он.
- Тогда у вас не должно быть права видеть, - заявил Проклятый.
- Но именно этого они хотели! – жалобно взвыл Шадрейк.
- Кто? – не поняла я. – Владельцы Лихорадки?
- Вообще все, - запротестовал Шадрейк.
- Зачем вы привели нас сюда? – спросил Юдика. - Чтобы вызвать у нас тревогу? Отвращение? Или просто чтобы отвлечь нас?
Он прицелился из своего пистолета в голову мамзель Каторз.
- Покажите нам дитя!
- Это я и собираюсь сделать! – заверила она. – Он находится дальше! К нему надо идти через этот зал, мимо картин.
Она печально посмотрела на меня.
- Они его успокаивают, - добавила она.
Потом она двинулась дальше, к концу галереи aula magna, открыла расположенную там дверь. Я услышала, как она говорит что-то, обращаясь к невидимому собеседнику.
А потом прозвучал ответ.
Мужской голос, мягкий и мелодичный, как негромкая музыка, произнес:
- Ну конечно, Элаис, пусть войдут, если хотят посмотреть.
Я вошла в дверь вместе с Юдикой. Элаис Каторз стояла на пороге большой гостиной. На стенах здесь тоже висело множество картин – безумные фантазии Шадрейка. Комнату заливал свет множества высоких тонких свечей и круглых висячих светильников. Пол, казалось, был устлан лепестками роз – тысячи нежно-розовых лепестков были разбросаны повсюду, покрывая пол, собираясь в кучки, словно сброшенные по осени листья. На полу красовалась огромная керамическая чаша – почти что бассейн, достаточно большой, чтобы можно было стирать в нем одежду; казалось, он был наполнен черными чернилами. Кроме них здесь стояло огромное кресло – настоящий трон из резного дерева обитого богатой тканью, с высокой спинкой и большими, широко распростертыми подлокотниками. Две длинные ленты из золотистого шелка свешивались с одного из подлокотников, вились и петляли по усыпанному лепестками полу.
В кресле устроился мужчина. Он выглядел очень сильным, с великолепной мускулатурой. Он был обнажен, если не считать набедреднной повязки, что прикрывала его чресла. На его теле не было ни единого волоска, а кожа блестела от ароматического масла - он словно только что вышел из купальни, чтобы оказаться в объятиях возлюбленной. В одной руке у него был кубок, в другой - книга; он раскинулся в кресле самым расслабленным образом.
Его зрачки были золотистыми. Он поднял на нас взгляд. На его губах играла улыбка - и при виде нас она стала еще шире, открыв прекрасные, белоснежные, как алебастр, зубы. Я почувствовала, как Элаис Каторз вздрогнула всем телом.
- Вы – парии? – спросил он. Его голос был мягким и певучим, струящимся, словно негромкая мелодия. – Так приятно познакомиться с вами. Бесконечно-приятно.
- Что это такое? – прошипел Юдика. – Вы говорили о детях! Кто это? Здесь нет никаких детей!
- Конечно же, есть, - заметил мужчина. Он поднялся с кресла и отбросил книгу. Только теперь мы поняли, какой он высокий. Это был просто нечеловеческий рост. Простой смертный не мог быть настолько высоким.
- Я – Теке, - представился он, не переставая улыбаться.
ГЛАВА 33
Повествующая о непредвиденных обстоятельствах и внезапных откровениях
- Не причиняй им вреда, Улыбчивый, - попросила Элаис Каторз.
- У меня и в мыслях этого не было, - сообщил гигант. – Вы, Гло, всегда слишком подозрительны. Твой отец был таким же. И его предшественник. Нас создавали для войны, но это совсем не означает, что насилие – единственный возможный для нас образ действий. Я расслаблялся. Я читал. Я пребываю в самом спокойном и умиротворенном расположении духа. Кроме того, это – те двое, кого ты обещала привести ко мне, не так ли?
- Возможно, я сказала им слишком много, - произнесла Элаис Каторз.
- И возможно я накажу тебя за это, - заметило существо, называвшее себя Теке. Его улыбка оставалась неизменной, как свет звезды. – Обожаю смотреть, как у Гло сносит крышу от сознания собственной значимости.
Комнату наполнял сладкий аромат, я решила, что это благоухают лепестки, усеивавшие пол. Запах был сильным и тяжелым, он прямо-таки валил с ног. Юдика снова начал кашлять, на глазах став совсем беспомощным. Статическое потрескивание звучало громче, чем обычно. Я чувствовала, что Юд пытается сделать что-то – возможно, даже напасть на гиганта – но злосчастный кашель полностью расстроил его планы.
Теке глядел на него сверху вниз – его взгляд был исполнен чувства, но улыбка не дрогнула.
- О, - произнес он с неподдельным сочувствием. – Бедняга. Как тебя зовут?
Юдика кашлял так, что не мог ответить.
- Юдика, - произнесла я, стараясь не злить это существо. Впрочем, я не видела в Теке ничего пугающего – кроме, разве что, роста и этой застывшей, тревожащей улыбки.
- Что ж, для несчастного Юдики уже поздно что-то делать, не так ли? – поинтересовался он. – Уже поздно.
- Что вы имеете в виду? – не поняла я.
- О, а ты хороша, - заметил он. – Так же хороша, как этот мальчик. Какие глаза, какие губы. И полное отсутствие души. Какая неприятность, что он пришел в негодность.
- О чем вы говорите? – снова спросила я, на этот раз более настойчиво.
- Как тебя зовут? – спросил он с улыбкой.
- Скажи ему! – быстро потребовала Элаис Каторз. – Ради Трона, скажи ему!
- Я Биквин, - ответила я.
Теке, улыбаясь, приблизился ко мне. Он сделал странный изящный жест левой рукой – и устилавшие пол лепестки поднялись в воздух как стая насекомых, закружились вокруг него и облепили его тело. Во мгновение он оказался облачен в подобие облекающего, как вторая кожа, костюма нежно-розового цвета. Сладкий аромат стал еще сильнее, он наполнил воздух, как некое благоухание святости.
