Если бы гуннское царство не рухнуло так неожиданно, гунны рано или поздно, безусловно, приняли бы арианство. Готы-ариане были им ближе, чем римляне. В сравнении с несчастными католиками в умирающих городах Паннонии, не говоря уже о военнопленных, готские вожди были почти что равными гуннской знати. Но два поколения медленно растущего симбиоза между верхними слоями гуннского и германского общества – слишком короткий срок, чтобы привести гуннов к религии готов.
Сальвиан, писавший около 440 г., так классифицировал гуннов среди язычников: «Я скажу сначала о варварах, поскольку их заблуждения старше: саксонские люди жестоки, франки коварны, гепиды безжалостны, гунны бесстыдны – иными словами, мы видим, что жизнь всех варваров полна порока… Но столь ли предосудительны их пороки, как наши? Так ли предосудительно бесстыдство гуннов, как наше? Заслуживает ли коварство франков такой же хулы, как коварство христиан? Достоин ли жадный алан такого же порицания, как скупой христианин? Удивителен ли обман гунна или гепида, если они не знают, что это грех? Что поразительно в ложной клятве франка, если он считает это обычным делом? Посмотрите, что за люди те, кого называют христианами?»
Единственными гуннами, которых знал Сальвиан, были те, кто служил при римлянах в Галлии. Но гуннские цари определенно не набирали только язычников во вспомогательные войска, которые посылали своим римским «друзьям». Гунны, как народ, оставались такими же язычниками в середине V в., как и были, когда переправились через Дон.
Мнение Сальвиана отличается от заявлений Иеронима и Орозия. Более того, оно противоречит часто цитируемому фрагменту из Феодорита об успехах духовенства, которое Иоанн Златоуст якобы послал к гуннам. Никета (Никтита) из Ремезианы тоже, как утверждают, вел миссионерскую деятельность за Дунаем в стране гуннов. Таким образом, ближайшее рассмотрение свидетельства приводит к выводу, что оно или ненадежно, или неправильно понято.
В 399 г. Иероним назвал гуннов «дикими зверями». Но, описывая в письме вскоре после этого триумфальную победу христианства над демонами, он сообщал: «Из Индии, из Персии, из Эфиопии мы каждый час приветствуем толпы монахов. Армяне отложили свои колчаны, гунны учат Псалтырь, холод Скифии согревает огонь веры». Примерно в это же время Иероним объяснял Псалтырь двум готам по имени Сунния и Фретела. Возможно, он объединил гуннов и готов, оба скифских народа, но, вероятнее всего, он просто придумал поющих псалмы гуннов, как изобрел толпы монахов из Индии.
Гунны, писал Орозий в 418 г., заполняли церкви Запада и Востока. Это заявление теолога. Ранняя вера христиан в неминуемый конец света подразумевала уверенность в том, что Евангелие будет доведено до всех народов. Что Тертуллиан и другие поборники христианства III в. говорили о распространении христианства скифам, парфянам и индийцам, было выводами, сделанными на основании Священного Писания. Знали бы они гуннов, непременно включили бы их в число крещеных варваров. Если списки обращенных варваров у Тертуллиана и Арнобия были продуктами экзегезы, постникеевские отцы увлекались риторикой. Поэтам и теологам нравились экзотические названия. Скифы, массагеты, савроматы, гелоны, мавры, эфиопы, бактрийцы и кимбры теперь стали христианами. Орозий был учеником святого Августина, который радовался тому, что «все, что пока закрыто для тех, кто сражается с железом в руках, теперь открылось ему, кто сражается с деревянным крестом». В каком-то смысле Орозий был прав: гунны действительно заполняли церкви, но только для того, чтобы их грабить. На востоке, во Фракии, они убивали монахов, насиловали монахинь и жгли церкви, но сначала, разумеется, выносили все ценное. Они занимались тем же самым на западе, в Галлии.
Об отношениях между гуннами и христианскими священнослужителями в пограничных провинциях только у Созомена (VII. 26, 6–8) есть для нас информация: «…Церковью Томиса и прочей Скифии управлял Феотим, родом скиф, человек, воспитанный в любомудрии, которого придунайские варвары, гунны, дивясь его добродетели, называли римским Богом, потому что и в самом деле видели от него опыты дел божественных. Рассказывают, например, что однажды он путешествовал по тамошней стране варваров и встретил несколько туземцев, шедших в Томис. Бывшие с ним стали плакать, полагая, что они будут убиты; но он, сошедши с лошади, начал молиться, – и варвары миновали их, не заметив ни его самого, ни спутников его, ни лошадей, с которых они сошли».
Отрывок, который касается последних лет правления Феодосия I, не только бросает свет на неэффективность пограничной обороны, но также показывает, что император не мог иметь такого успеха с гуннами, как утверждалось. Миссионер, который должен сделаться невидимым, встречая того, кого обязан обращать, не сможет окрестить многих. Если бы Феотим (Феотимий)[116], его преемники или любой другой епископ в Восточной империи сумели обратить в христианство больше, чем единичных гуннов, историки византийской церкви не преминули бы доложить об этом успехе.
Некоторые ученые приводят поэму, в которой Полен из Нолы восхваляет рвение своего друга Никеты из Ремезианы за распространение Евангелия среди скифов, гетов и даков, как еще одно доказательство обращения в христианство гуннских племен к северу от Дуная. Но ведь скифы, геты и даки – всего лишь устаревшие названия бессов и других племен, живших в Балканских горах и Родопах.
Остается Феодорит. Иоанн Златоуст, константинопольский епископ, говорит Феодорит в своей «Церковной истории» (V. 31), знал, что некие скифы-кочевники, ставившие свои палатки вдоль берегов Истра, жаждали спасения, но некому было дать его им. Иоанн стал искать людей, которые смогли бы повторить труд апостолов, и послал их к этим людям. Феодорит сам видел письмо, которое Иоанн написал Леонтию, епископу Анкиры в Галатии. В нем Златоуст сообщал об обращении скифов, просил отправить к ним людей, способных направить их на путь истинный.
Скифы-кочевники – это, предположительно, гунны. Правда, в другом отрывке Феодорит называет кочевых скифов гуннами (V. 37), но из этого вовсе не следует, что все скифы-кочевники обязательно были гуннами. Астерий Амасийский, современник Иоанна Златоуста, писал о скифах-кочевниках Киммерийского Боспора и Рейна. Перечисляя народы, среди которых распространилась слава Симеона Столпника, Феодорит назвал, помимо персов, индийцев и эфиопов, также кочевых скифов. Ясно, что это собирательный термин, лишенный четкого этнического или лингвистического деления. В Vita Athonitae (Житие святого Афанасия Афонского) мадьяры были названы скифами-кочевниками. В одной из речей об Иоанне Златоусте Феодорит снова упомянул скифов, которых обратил епископ, ставший святым. Там он их назвал жителями кибиток – еще одним стереотипом, касающимся скифов, который переходил от одного автора к другому. В «Церковной истории» Феодорит писал о руководстве, в котором скифы продолжают нуждаться. В речи они уже примерные христиане: «Варвар слез с лошади, научился преклонять колени, и он, кого не трогали слезы пленников, научился плакать над грехами». Феодорит не удовлетворился всего лишь одним народом, обращенным в христианство его героем. Он позволил ему принести Евангелие еще и к персам, и они тоже стали поклоняться Христу.
Но рассказ Феодорита нельзя просто отбросить, посчитав выдумкой. Он, конечно, приукрасил то немногое, что знал, но у него имеется по крайней мере один достоверный источник информации – письмо Иоанна к Леонтию. Его Феодорит придумать не мог. Содержание письма представляется странным, а получатель – непригодным для такого допущения. Таким образом, Иоанн писал письмо в Константинополь между февралем 398 г. и июнем 404 г., вероятнее всего ближе к последней дате, поскольку в первые годы своего епископства он был слишком занят реформами в столице. Леонтий играл важную роль в интригах, результатом которых стало падение Иоанна. Ненависть коварного негодяя едва не стоила Иоанну жизни во время путешествия в Кукус. Значит, должны были существовать веские причины, заставившие константинопольского епископа просить епископа Галатии послать священников к варварам на Дунай. Почему люди этой провинции в Малой Азии были лучше приспособлены для такой работы, чем духовенство диоцеза самого Иоанна?
На мой взгляд, существует только один возможный ответ на такой вопрос. Иоанн, должно быть, считал, что из всей Восточной империи только галаты могли проповедовать «кочевникам-скифам» Евангелие на их собственном языке. Миссионеры, которых Иоанн посылал к готам, говорили на том же языке, что и они.
Помимо греческого, в конце IV столетия не так уж мало галатов говорило на кельтском языке. Иероним признавал тесную связь языка гагатов и кельтского диалекта, который он слышал в Трире. Был всего лишь один народ на Дунае, говоривший на языке гагатов, – это бастарны. За исключением Страбона, у которого имелись некоторые сомнения, все греческие авторы считали их кельтами. Плутарх говорил о «гагатах на Истре, которых еще называют бастарнами».
