- Староста здешней камеры, так называемой студенческой. Ваше место, коллега, вон там, у самого окна. Располагайтесь и чувствуйте себя как дома.
Гриша прошел к окну - к свободной койке - и увидел перед собой Притулу.
Главарь университетских эсеров отложил в сторону книгу, которую он читал, и спросил Гришу снисходительным тоном:
- Вы по делу четырнадцатого февраля?
- А я и сам не знаю, по какому делу.
- Правильно, товарищ, - послышался из глубины камеры звучный бас. - В каждой камере могут быть наседки.
Так назывались агенты, подсаживаемые тюремным начальством под видом арестованных.
- Нет, я в самом деле не знаю, - сказал Шумов чистосердечно.
- Я спросил потому, что четырнадцатого видел вас на Невском, - счел нужным объяснить Притула. - Вот я и думал...
- А что слышно на воле? - бодрым голосом задал вопрос светловолосый голубоглазый студент-здоровяк в сатиновой косоворотке.
- Как вам сказать... Во всяком случае, я думаю, сидеть нам здесь недолго, - ответил Шумов.
- Конечно, недолго, - с той же снисходительностью вступил в разговор Притула. - Вот погонят нас всех по Владимирке, тогда и будет "недолго".
- У вас старомодные представления, Притула, - сказал голубоглазый студент. - По Владимирке, видите ли, погонят... И вообще, не каркайте вы, ради бога!
- Я не каркаю, а просто с присущей мне трезвостью оцениваю сложившуюся обстановку. Петроград, как вам, прекраснодушный мой оптимист, известно, объявлен на военном положении, и любой открытый протест расценивается правительством как бунт. А за бунт - Сибирь.
- Скоро будет настоящий бунт, и все полетит к чертям!
- Знаете, коллеги, что знаменательно? - спросил с многозначительным видом длиннобородый староста. - Знаменательно поведение тюремного персонала. Он притих! У надзирателей физиономии стали не то разочарованные, не то растерянные... Я уверен, что кое кто из них уже запасся на всякий случай штатской одеждой.
- Да и вообще: где это видано, чтобы в тюрьме так обращались с арестованными? - сказал юноша, в котором Гриша узнал молоденького юриста, заявившего когда-то, что в лекциях Юрия Михайловича ему чудится что-то некрасовское.
- А вы уже успели побывать в тюрьмах? - ядовито спросил его Притула.
- Нет, но... - юноша покраснел, - представление все-таки имею.
- Большинство из нас не сидели, - поддержал его староста. - Не в этом дело. Даже если считать, что мы - мелкая сошка...
- Говорите о себе. Я не считаю себя мелкой сошкой, - вставил Притула.
Голубоглазый студент расхохотался:
- Вот она, интеллигенция российская: даже в тюремной камере раздоры! А главное - из-за чего?
- Я сказал: мелкая сошка, имея в виду наш удельный вес в качестве преступников. А что касается всего остального, то что ж... возможно, среди нас имеются и будущие академики, и выдающиеся зодчие, и великие ораторы... Вы, Притула, несомненно будете вторым Плевако.
- Не стремлюсь к этому! - надменно сказал Притула-Холковский.
- Ах, да! Ведь вы, конечно, намерены стать политическим деятелем!
Подошел еще один заключенный, всклокоченный, небритый, вида чрезвычайно угрюмого.
- Устроим кордебалет? - предложил он мрачно.
- Сколько можно! Ведь только вчера устраивали. - Староста обернулся к Шумову: - Мы здесь практикуем кордебалет на юридической основе. Никому из нас не предъявлено никакого обвинения. Ссылаясь на законы, мы начинаем требовать вызова прокурора, а так как действуем преимущественно ногами, то это развлечение получило у нас название кордебалета.
- Устроим? - снова спросил мрачный студент.
Не дожидаясь ответа, он подошел к дверям камеры и изо всей силы застучал в нее каблуком.
- А ну, разом! - крикнул голубоглазый здоровяк и забарабанил в дверь кулаками.
В дверном "глазке" что-то мелькнуло.
- Прокурора! Требуем прокурора!!! - завопили все хором.
Грише представилось: вот откроется тяжелая дверь, ворвутся тюремщики, начнется расправа; всех их бросят в сырой, темный карцер...
Но время шло, студенты продолжали неистовствовать - и никто не появлялся.
Наконец зазвенели за дверью ключи, щелкнул замок, и в камеру в сопровождении надзирателя вошел человек в черном мундире с узкими погонами штабс-капитана. Это, как оказалось, был помощник начальника тюрьмы; нервно поглаживая рыжеватую бородку, точь-в-точь такую же, как на портретах Николая Второго, он спросил ровным, тусклым голосом:
- Какие имеются претензии?
Староста вышел вперед и заявил:
- Мы требуем немедленного вызова прокурора. Который уже день нам не предъявляют обвинения! Возмутительно!
- Кроме того, мы требуем доставлять нам почту. Мы желаем читать газеты!
- Да, да! - словно вспомнив о чем-то, крикнул кто-то. - А передачи? Не может быть, чтобы родные не пытались передать нам хоть что-нибудь съестное.
- Правильно! Мы не хотим есть вашу бурду и, поскольку мы не можем считаться заключенными, раз нам не предъявлено обвинения, требуем улучшения рациона!
Помощник начальника тюрьмы, выслушав все возгласы, сказал тем же тусклым голосом:
- Будет доложено, - и, повернувшись на каблуках, вышел.
- Чего же мы добились? - спросил Притула. - Подобные обещания никого ни к чему не обязывают.
- С тюремщиками надо разговаривать другим языком! - решительно сказал мрачный студент. - А мы развели юридическую канитель: "Ах, предъявите нам обвинение..." Лучше бы "Варшавянку" спели им прямо в лицо!
- Ну, и раздражать без нужды тюремных служителей незачем, - возразил Притула.
- "Тюремных служителей"! Терминология-то какова! Пригляделся я к вам, коллега: книжный вы червяк. У вас и революция-то, вероятно, выглядит по-книжному.
- А у вас она как выглядит?
- Началась обычная обедня! - с досадой махнул рукой староста. Бросили бы вы наконец эти стычки... Напоминаю камере: в пять часов будет прочитан реферат о принципах анархо-синдикализма в Италии.
Споры продолжались с утра до ночи. Попытки старосты водворить спокойствие хотя бы часа на два - для чтения книг - не приводили ни к чему.
Тишину вдруг прерывал чей-нибудь голос:
- Эврика? В день моего ареста по городу было вывешено обращение командующего округом генерала Хабалова к населению. Мы - население! Категорически потребуем, чтобы нам прочли его обращение. Из него мы кое-что выудим.
- Пусть нам дадут хотя бы "Новое время". Газета правительственная, не имеют права лишать нас возможности читать...
- Черносотенную газету!
- Да, да! И из черносотенного листка можно почерпнуть, если читать умеючи, некоторые сведения о положении в Петрограде.
- А что ж... Это идея. Устроим кордебалет!
Но "кордебалета" устроить не успели. Открылась дверь, и все тот же надзиратель ввел в камеру нового арестованного. Это был Семен Шахно!
- На Невском стреляют! - не здороваясь ни с кем, воскликнул он не то восторженно, не то испуганно.
Надзиратель еще не успел уйти и произнес привычное:
- Не разрешается.
- Хабалов подписал приказ, - продолжал Шахно, - при скоплении публики применять оружие!
- Значит, началось! Господа! - крикнул мрачный студент. - Началось!
- Шуметь не положено, - сказал надзиратель и ушел.
Шахно обвел тревожным взглядом всю камеру, увидел Шумова, слабо кивнул ему головой и закончил:
- Арестованы все, кто был на заметке у полиции. Решительно все, до одного. Революция обезглавлена.
- Эй вы, как вас там? Пифия! - покраснев от гнева, воскликнул студент-здоровяк. - Что вы там вешаете?
- Меня зовут Шахно. Семен Шахно.
- Не считаете ли вы себя, Семен Шахно, главой революции?
- Нет. Этого я не считаю.
- Так какого же черта...
- Подождите, коллега, - Притула жестом попросил слова. - Дайте же вновь прибывшему с воли человеку осведомить нас о создавшемся положении... Кстати: я не сомневаюсь, что вся революционная интеллигенция в эти дни заключена в тюрьмы. В этом коллега безусловно прав. Спрашивается: что же может сделать на улицах лишенная руководства, безликая и к тому же безоружная масса?
- Вот это называется - дал вновь прибывшему человеку высказаться! досадливо поморщился староста. - Продолжайте, товарищ Шахнов.
- Шахно. Меня зовут Семен Шахно.
- Рассказывайте все, что знаете, товарищ Шахно.
- А больше я ничего не знаю. Арестованы все! Даже участники студенческой демонстрации. Больше арестовывать некого.
Мрачный студент усмехнулся:
- Ну, арестовывать-то, должно быть, есть кого. Сажать некуда - тюрьмы переполнены.
- Начнется, как после пятого года, черносотенный террор, подавленным тоном проговорил Притула. - Ну что ж... Мы и к этому должны быть готовы.
- Вы, может быть, и готовы к этому, - не утерпел Григорий Шумов, - а мы готовы к другому: к победоносной революции!
- Громко сказано. Поделитесь: как вы предполагаете совершать ее, сидя за решеткой?
- Опять споры, споры... без конца! - вмешался староста. - Предлагаю лучше заслушать реферат об анархо-синдикализме в Италии.
