Нос и щеки Иоланды густо покраснели, глаза метали искры.
— Он сказал мне, чтобы я не злилась на тебя. Но теперь, когда я знаю, что это правда, я очень, очень сердита!
— Кто тебе сказал, чтобы ты на меня не злилась?
— По-моему, ты не вполне представляешь, до какой степени я взбешена, — очень ровным голосом произнесла она.
— Я не вполне уверен, могу ли вмешиваться, — прервал ее Эрик. — Хочу только заметить, что сейчас вы обе очень расстроены и можно даже подумать, будто вы собираетесь сделать себе больно… себе или кому-нибудь еще. — Он сделал паузу. — В особенности мне не нравится слово «взбешена».
— Скажи, чтобы он заткнулся.
— Все в порядке, Эрик, — сказала я.
— Ничего не в порядке! — страстно выкрикнула Иоланда. — Ты меня обманула!
Я потерла лоб, отгоняя воспоминание о женщине в золотисто-черной шали.
— Конечно, обманула, — сказала я.
— Что?
— Конечно, я тебя обманула. Я до сих пор не знаю, где моя мать, Иоланда. Возможно, она уже умерла. Знаешь, что я готова сделать, чтобы ее найти? Обмануть лучшую подругу — это ерунда по сравнению с тем, на что я готова пойти.
— Ты…
— Ты бы не пошла со мной, если бы я не сказала то, что тебе хотелось услышать. А потом — если бы узнала всю правду — ты бы нас бросила.
— Думаешь, я не могу это сделать прямо сейчас?
Внизу послышались чьи-то голоса, затем приглушенные шаги — кто-то направлялся к лестнице. Наверное, хозяин гостиницы.
— Тем не менее я кое-что нашла. Кое-что стоящее. И если ты дашь мне хотя бы минуту…
Шаги на лестнице приближались, затем я услышала знакомый голос. Поднявшись по ступеням, Мануэль просунул в дверь свое сморщенное лицо, потом вошел. На нем был твидовый костюм, волосы он аккуратно зачесал на лысину. Воротник рубашки, правда, оказался немного не в порядке, зато туфли сияли. В целом он выглядел так, словно неделю не спал.
— Это вы здесь разговаривали, дорогая? — спросил он у Иоланды. — Привет, милая, — обращаясь уже ко мне, добавил он.
Я смотрела на своего отца, который на самом деле не был моим отцом, и молча вытирала слезы, которые вдруг полились из глаз.
— Милая!
— Привет, папа!
— Здравствуйте, Эрик! — сказал Мануэль.
— Здравствуйте, сеньор Альварес.
Отец взглянул на нас с Иоландой, и на его лице появилось страдальческое выражение. Это вновь напомнило мне о причине, по которой я в свое время оборвала контакты с Иоландой — моя дружба с де ла Росой причиняла ему боль. По крайней мере так утверждала мама. На первом месте должны быть интересы семьи, решила я.
От этой мысли у меня все сжалось.
— Кажется, между вами возникла некоторая… размолвка, — деликатно сказал Мануэль.
— Даже немного больше, — подтвердила я.
Сидевшая на кровати Иоланда молча сверлила меня взглядом.
— Как ты сюда попал? — спросила я Мануэля. — Дороги ведь заблокированы.
— Разумеется, на вертолете, милая, — ответил он. — У твоей матери я все же кое-чему научился. Конечно, я не стал связываться с этими ужасными дорогами.
— Ах вот как!
— Нам сегодня некогда ссориться, — продолжал Мануэль. — Ну как, леди, вы готовы помириться?
— Нет, — сказала Иоланда.
— А вот я готова с тобой помириться, — сказала я.
Иоланда ничего не ответила.
— И как же нам теперь быть? — спросил Мануэль.
Эрик посмотрел на Иоланду.
— Думаю, у нее найдутся для нас хорошие новости.
— Я тут кое-что выяснила, — вытерев мокрую щеку, сказала я. — Ко мне попал мамин дневник, и в нем она пишет, что отправилась в лес уже давно, так что нам нужно попасть туда как можно скорее.
— Господи! — сказал Мануэль.
— А еще она пишет о нефрите. Думаю, она вычислила часть пути, который ведет к нему. Она выяснила, что собой представляет лабиринт Обмана, и мы отчасти можем это использовать для своих поисков. Лабиринт расшифрован… не полностью… но мама в своем дневнике упоминает ключ к его расшифровке. Думаю, я знаю, где его искать. А если мы его найдем, то сможем расшифровать лабиринт и таким образом узнать, куда она направилась.
Мануэль нахмурился:
— Для меня это немного чересчур. Ты хочешь сказать, что она нашла лабиринт? Она ничего мне об этом не говорила…
— Знаю.
— Должно быть, ты ошибаешься.
— Не ошибаюсь. Могу тебе показать.
— Тогда — раз ты говоришь о дешифровке первого лабиринта… — Эрик наморщил лоб. — Что это, собственно, означает?
— Лабиринт Обмана не был каким-либо строением или сооружением, как мы это себе представляли. Это сама стела. Панели, рельефы.
— Стела? — переспросил Мануэль.
— Продолжай! — сказал Эрик.
Сидевшая на кровати Иоланда по-прежнему свирепо смотрела на меня, не говоря ни слова.
Я посмотрела на Эрика.
— Это правда — она его расшифровала. Хотя здесь расшифрованного текста нет — для сохранности мама отправила его в Лонг-Бич.
— Подожди, — сказал Эрик. — Я как раздумал об этом в машине… О том, что стела может иметь к этому какое-то отношение…
— Ну да, конечно, — сказала я.
— Нет, просто хочу сказать, что относился к этому вполне серьезно. Перед тем, как Иоланда разбила свою машину и отвлекла меня от…
— Да, да — я тебе верю.
— Ладно, — сказал Эрик. — Ты меня прямо-таки с ума сводишь.
— Очевидно, это относится к вам обоим, — вмешался мой отец, — но мне все-таки хотелось бы выслушать подробное объяснение.
— Лабиринт Обмана и стела Флорес — это одно и то же, — повторила я и стала объяснять, насколько соответствуют друг другу истории Тапиа, де ла Куэвы и Гумбольдта.
Взяв мамин дневник, я открыла его на той странице, где она описывала свое открытие. Я показала им расчеты и описание маршрута, по которому она собиралась идти через лес. Копии документов, которые мы забрали с собой, были разбросаны по всему полу, поэтому я их подняла, сложила вместе и для пущей убедительности сунула своим спутникам под нос.
Из «Путешествия» Гумбольдта, там, где немец описывает свое первое впечатление от лабиринта Обмана, я выделила следующие строчки:
— «Когда вы углубляетесь в один из его сапфировых пассажей, знаки все больше сбивают вас с толку, а запутанное строение приводит в такое недоумение, что уже не можешь сделать ни шагу вперед». — А из самой «Легенды» я вслух прочитала следующее: — «И вот в тени великого драконова дерева, истекавшего рубиновым соком, был построен безумный голубой город. А вход в него скрывался в колоссальном лабиринте, состоявшем из дьявольских нефритовых пассажей и комнат и представлявшем собой полное смятение, которое невозможно выразить словами».
