— Теперь это все имеет смысл, — говорила я. — Использованные фон Гумбольдтом выражения «пассажи» и «построения» означают литературные пассажи и построения. Нас также сбило с толку, что де ла Куэва здесь вроде бы говорит о комнатах, используя итальянское слово «stanze». Однако это слово имеет в итальянском языке и другое, литературное значение.
Собеседники ответили мне непонимающими взглядами.
— Здесь вот какая связь. Stanza — комната — это место, где «останавливаются». A stanza, то есть станс — куплет, раздел песни или поэмы, как раз и характеризуется паузой на конце.[4]
— Откуда ты все это знаешь? — помолчав несколько секунд, спросил мой отец.
Я развела руками — пожалуй, чересчур энергично:
— Просто много читаю.
В конце концов они мне поверили.
— Боже мой, — засунув руки в карманы, сказал Мануэль. — И ведь Хуана все это скрывала!
— Она это сделала, старушка сделала это! — воскликнул Эрик.
Я указала пальцем на переписку:
— В своем дневнике мама пишет, что ключ к расшифровке стелы находится в одном из писем де ла Куэвы, написанном 15 декабря 1540 года. Там она пишет об уроке танцев — помнишь, Эрик? Мы еще читали его в Гватемале, в гостинице. Нужно еще раз просмотреть.
— Я помню то письмо, о котором ты говоришь, — сказал Эрик. — Это там Баладж К’уаилл сходит с ума и признается, что обманывал де ла Куэву насчет нефрита.
— Верно. Так давай изучим текст и выясним, как расшифровать стелу. А когда мы это сделаем, то узнаем, куда надо идти.
— Тут много «если», Лола, — заметил Мануэль.
Я повернулась к кровати.
— Иоланда, я действительно считаю, что теперь у нас есть карта. Или по крайней мере скоро будет — нужно лишь разгадать шифр. Если мы его расколем, все, что я обещала, станет правдой.
Держа в руках «Легенду» и «Перевод», я направилась к ней. Но Иоланда продолжала сидеть на кровати, исподлобья глядя на меня.
— Ха! — Она сделала угрожающий жест, видимо, не услышав того, что я только что сказала.
Ее нисколько не заботили ни карты, ни письма, ни маршруты, ни стела. Встав, она двинулась к нам, не сводя с меня мрачного, пугающего взгляда. Губы ее стали совершенно белыми.
Подойдя ко мне вплотную, она одним коротким жестом вдруг обхватила меня обеими руками.
Я тоже ее обняла; сердце молотом стучало в груди.
— Не надо, Иоланда, — признала я. — Тебе не надо было мне помогать.
Она продолжала словно тисками сжимать мою грудь.
— Ты могла найти другого проводника, — все тем же дьявольски спокойным тоном сказала она. — Но даже не попыталась этого сделать, хотя в городе их было полно — только позови. На самом деле ты хотела, чтобы я тебя простила. И я бы тебя простила. Если бы ты показала… что жалеешь… о том, что со мной порвала. Но ты лишь стремилась меня одурачить. — Она ослабила свою хватку. — Ты преподала мне жестокий урок, Лола. Мне пришлось его усвоить. Да, пришлось усвоить. Ты показала мне, что у меня никого нет. Все, кто был мне дорог, умерли.
— Нет! — сказала я, чувствуя, что ее слова меня убивают.
Если бы я сказала, что она моя сестра, мне пришлось бы отвергнуть отца. К тому же неизвестно, захочет ли Иоланда, чтобы я была ее сестрой.
Опустив руки, она повернулась и вышла за дверь.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
— Поразительно, — сказал Мануэль Альварес. — Получается пятизначный шифр. Ничего бессмысленного, а?
В номере мы были одни; я сидела рядом на кровати, положив руку ему на плечо, и тоже просматривала книгу.
— Не надо так, папа. Нам еще расшифровывать панели.
Он покачал головой:
— Она мне так ничего и не сказала, Лола.
— Знаю. И мне тоже.
Он перевернул страницу.
— Похоже, это очень легко расшифровать, чтобы заметить очевидное, нужно всего лишь иметь мозги. У твоей матери они есть.
— Думаю, она сама этому удивилась.
— Стела и камень — они были все время связаны, и никто из нас этого не понимал. Хотя все еще неясно, как далеко можно будет с этим продвинуться.
— Почему?
— А может, мы расшифруем текст и все равно получим бессмыслицу? А если ландшафт изменился? Или твоя мать истолковала надпись по-другому?
— Ну… давай не будем спешить. Об этих проблемах начнем беспокоиться, когда они возникнут. Единственное, что можно сказать наверняка — сегодня мы не сможем разгадать все.
Еще немного почитав, Мануэль захлопнул книгу и погладил меня по волосам.
— Папа!
— Знаешь, я должен был сюда приехать. Не мог позволить себе поддаться каким-то старым страхам. В конце концов решил, что твоя мать приятно удивится, если я хоть раз окажусь героем.
— Все правильно, папа.
— Я сидел у того телефона и все пытался вести себя как нормальный человек. По телевизору только и показывали что куски голубого нефрита, которые продолжали находить в Сьеррас, — с каждым днем они становились все ярче и ярче. Но какое мне дело до того, найдут там месторождение или нет? Раньше Хуана никогда так надолго не исчезала — самое большее мы с ней не разговаривали три дня. А потом мне пришло в голову, что, возможно, она попала в ловушку… что ее что-то удерживает. Пусть меня засосет болото или съедят крокодилы, пусть меня застрелят — главное, что она нуждается в моей помощи. И вот я здесь, прилетел на вертолете. Отвратительная вещь эти вертолеты. Болтаешься в воздухе как неизвестно что. Того и гляди, врежешься в какую-нибудь гору.
Я нервно провела рукой по покрывалу. На красной — под цвет дорожки — ткани были вышиты синие звездочки, похожие на собак зеленые зверьки, голубые человечки и крошечные желтые цветы.
— Знаешь, Иоланда действительно очень расстроена, — с минуту помолчав, заметил Мануэль.
— Да, очень.
— Она не выходит из своего номера и даже не сказала, пойдет ли с нами. Конечно, она должна пойти. Тебе нужно как можно скорее с ней помириться.
— Когда она захочет со мной поговорить. Все это просто ужасно…
— Со временем она успокоится. Вы всегда, что называется, были с ней в контакте. Вы же были… подругами. — Посмотрев на дневник, он провел пальцем по его желтому корешку. — Значит, ты прочитала мамин дневник…
— Прочитала, папа.
Несколько секунд он рассеянно смотрел перед собой, затем попытался улыбнуться.
— Надеюсь, ты не ошиблась. Как думаешь?
— О чем ты?
— Ну, если Хуана узнает об этом, то может немного… рассердиться. Она не любит особенно о себе распространяться. А я всегда уважал ее мнение на этот счет. Ты… она не написала там ничего чересчур личного?
Он уже не улыбался. Губы скривились, образовав тяжелую складку; лицо Мануэля стало постаревшим и настороженным, словно я собиралась его ударить.
