Он уже не улыбался. Губы скривились, образовав тяжелую складку; лицо Мануэля стало постаревшим и настороженным, словно я собиралась его ударить.
Я пожала плечами.
— Там не было ничего, кроме записей о стеле, — мягко сказала я. — Академические заметки — так это можно назвать.
— Академические заметки…
— Ну да. Читать было чрезвычайно скучно, пока я не наткнулась на запись о панелях — тогда, конечно, мне стало очень интересно. Но все остальное — скукота.
— Ага, ну конечно.
— Ну просто смертная скука. Она это умеет.
Мануэль напряженно смотрел на меня еще несколько секунд, потом его лицо прояснилось и слегка обмякло.
— Не думаю, что мы должны ей об этом рассказывать. — Он взял меня за руку. — Как я уже говорил, Хуана слишком темпераментная. И потом, она ужасно расстроится, если кто-то станет критиковать ее литературный стиль, не так ли?
— Да, скорее всего начнет топать ногами и утверждать, что у меня нет вкуса.
— Вот именно! Ты же не хочешь привести моего ангела в плохое настроение? Этот урок я давно усвоил. Ее лучше не расстраивать — хотя, с другой стороны, может, правильнее было бы обо всем рассказать. Как ты сама думаешь? Возможно, она заслуживает наказания за те неприятности, которые нам устроила.
— Ну, тогда ладно! — засмеялась я.
Подняв мою руку, он учтиво, по-отцовски, и очень нежно поцеловал ее сухими губами.
— Я так люблю и обожаю тебя, — сказал Мануэль. — Вы так мне нужны — ты и твоя мать.
Обвив его руками, я опустила голову ему на плечо.
— Ты тоже нам нужен, папа.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Остаток дня и вечер мы провели в отеле «Петен-Ица». Эрик изучал переписку де ла Куэвы, а мы с отцом ждали появления Иоланды, которая должна была сообщить, пойдет ли она с нами в лес. После полудня небо потемнело и стало свинцово-серым; тот же оттенок приобрели и спокойные воды озера Исабаль. По озеру скользили зеленые и желтые лодки с местными рыбаками в разноцветных футболках либо в бейсбольных кепках и белых рубашках. На берегу женщины стирали на камнях одежду, и белая пена от порошка образовывала на поверхности воды изящные узоры.
Наступил вечер. Выпив с другими постояльцами рома, Мануэль отошел ко сну. Иоланда все еще не показывалась и ничем не давала о себе знать. Мы с Эриком расстались на кухне, под взорами улыбчивой хозяйки и ее бдительных дочерей неловко пожелав друг другу спокойной ночи. После этого я отправилась к себе в номер и улеглась в постель. Но уснуть не смогла — безлунная ночь рвалась в окно, словно стая черных птиц, снизу доносились чьи-то разговоры.
Через час, в одиннадцать, я не выдержала и встала.
Прямо в ночной рубашке выскочила за дверь, прислушалась. Ни звука, все уже угомонились. Я побрела по коридору к номеру, где остановился Эрик.
— Эрик!
Я повернула дверную ручку и, скользнув внутрь, обнаружила, что он при тусклом свете лампы работает за столом. Сделанный моими родителями «Перевод» был раскрыт на том месте, где анализировалась первая панель стелы, рядом с книгой лежал словарь, позаимствованный Эриком у хозяев «Петен-Ицы». Вокруг были разложены листы бумаги с какими-то словами и математическими уравнениями.
Посмотрев на меня, Эрик улыбнулся. Лампа освещала лишь половину его лица, другая оставалась в тени.
— У тебя счастливый вид, — сказала я, положив руку ему на плечо.
Он удивленно вскинул брови.
— Я имею в виду работу, — уточнила я, указывая на книги.
— Ах да! Кое-что получается. — Он посмотрел на бумаги, и в его глазах мелькнула тень удовольствия.
— Покажи.
Порывшись, Эрик нашел тот раздел писем де ла Куэвы, о котором упоминала моя мать.
— Думаю, вот пассаж, о котором она говорила, — сказал он. — Письмо от пятнадцатого декабря, в котором описывается урок танцев:
Взяв за руку, я повела его через лес к реке, и возле этой реки мы остановились. Я натирала его бальзамами и пела на ухо, а потом, дабы поднять ему настроение, принялась учить нашему танцу, сарабанде.
— Раз, два, три, четыре, — шептала я ему на ухо. — Это фигуры той игры, в которую мы играем, мой милый. Иди вперед — вот так. Двигайся плавно, словно европеец.
— Ля-ля-ля! — смеясь, сказал он и начал петь песни, которых я не понимала. Впав в игривое настроение, он твердил какую-то бессмыслицу и читал стихи. Выкрикивал какие-то буквы, числа, иностранные слова — в общем, полную чепуху.
— Чтобы танцевать в Гватемале, душа моя, — говорил он, — нужно двигаться небрежно, пропуская каждый второй trac.
— Каждый что?
— По-французски это «след». К тому же мы такие отсталые, что наши туземные па идут задом наперед — четыре, три, два, один, ноль.
Эрик умолк.
— Вот оно! — воскликнула я. — Это, должно быть, числовой код.
— Да. Однако приведенные здесь инструкции, как я понимаю, дают два различных направления поиска. Не думаю, что одни лишь числа дадут нам возможность расшифровать стелу. Прежде всего Баладж К’уаилл предлагает нам «пропускать каждый второй trac», и некоторое время я не был вполне уверен, что он имел в виду, — до тех пор, пока не понял, что это слово…
— Означает «колея».
— Ну да. Обычно этим словом называют отпечатки ног на дороге или колес в колее. Получается, будто он говорит, что нужно пропустить па. Однако данное слово имеет отдаленное отношение и к письму.
— А! — сказала я. — Trace?
— Да, в старофранцузском между этими словами существует определенная связь. «Trac» и «trace» — и то, и другое означает проторенную колею. Как оказалось, словом «trace» в старину также обозначался танец, а кроме того, в детективной литературе оно используется, когда речь идет об уликах…
— Исчезли без следа, и все такое прочее…
— …но также оно происходит от латинского слова, — Эрик перелистнул страничку, — «trahere», что означает волочить что-нибудь за собой — например, телегу. Которая оставляет след. Весьма специфический след. Вроде того, что остается, когда водишь пером.
— Строка?
— Именно так.
— Но если я правильно тебя поняла, все это означает, что Баладж К’уаилл намеренно играл словами. Что он был любителем каламбуров, знал французские слова «track» и «trace»…
— Или что в шестнадцатом веке это знали все. Он был лингвистом… Думаю, мне удалось кое-что уловить. Вот, слушай. Когда он говорит, что мы должны пропускать каждый второй след…
— Это означает, что нужно пропускать каждую вторую строчку текста.
— Чем я сейчас и занимался. — Он пролистал лежавшие перед ним бумаги и вытащил одну из них. — Вот несколько строчек из перевода твоих родителей, с первого камня стелы.
