А ты что?
Опускаю взгляд и ускоряюсь.
— Анне, Айдар-р-р-р-р же!!!
— Я вижу, кызым.
Реагирую максимально безразлично. Не смотрю на него, хоть он и вырастает, разворачивается, сковывает своим вниманием.
Я рву цепи. Улыбаюсь Алле и протягиваю один из рожков.
— Зайка, сколько я тебе дол…
— Не выдумывайте, — не даю договорить. Отмахиваюсь. В таком я жесткой быть умею.
Вставляю в сухие морщинистые руки обернутый салфеткой рожок и поворачиваюсь к Данечке.
Приседаю перед ним. Вижу, что он приуныл. Моя принцесса переключилась на другого, да?
Прости ее, мой хороший. Это порода у нас такая. Иногда мы не видим хорошего за настолько очаровательно-ужасным.
Наклоняю купленный для Дани рожок с его любимым — дынным — и легонько касаюсь кончика курносого носа.
Данечка сначала удивляется, а потом смеется и стирает с носа капельку.
Берет у меня мороженое уже с улыбкой. С наслаждением ведет языком.
Вот и мне бы так… Чтобы просто кто-то мороженым по носу и настроение сразу вверх.
Не поднимаясь, разворачиваюсь и еще одно протягиваю Сафие.
— У меня машина, как у тебя? — Дочка спрашивает у отца.
— Нет, у тебя круче. Последняя модель. — От его голоса мне плохо. Хочется попросить: просто заткнись. Святой такой…
— Тает, кызым. Надо есть.
Слизываю начавший течь по вафельному рожку пломбир с дочкиной порции и протягиваю ей.
Она скорее всего не понимает, почему появление нашего друга не вызывает во мне такого же восторга, как в ней.
Хмурится, но мороженое берет.
— А ты Айдару купила, мам?
На меня снова, как вчера, волной накатывает злость. Это пугает. Я не должна испытывать злость из-за обычного детского вопроса.
Глотаю. Дышу.
— Нет, кызым. Айдар взрослый. Он может сходить себе за мороженым. Тем более, он нас не предупреждал, что собирается в парк.
Чувствую взгляд. Плотный. Вязкий. Адресный.
Страшно до колик, но я все равно вскидываю свой на секунду. Успеваю впитать. Хмурый. Задумчивый. Думаешь, как бы еще побольнее меня наказать?
Правильно, думай. Пока что я даже себя удивляю тем, насколько бездонна.
— Айдар, хочешь мое? — Та же девочка, которая не пустила за руль Даню, теперь готова отдать свое мороженое.
Стону внутри. Со вздохом вырастаю.
Смотрю Айдару в глаза и протягиваю рожок, который брала вроде как себе. Сейчас-то понятно — в горло не полезет. Пусть забирает.
Пусть всё забирает.
— Она не успокоится, если ты останешься без мороженого.
Хочу кожу сдирать взглядом. Ненавидеть. Презирать. Что делаю в реальности — не знаю. А он — продолжает убивать.
Смотрит и молчит. По лицу. Вниз.
Ты здесь сам или со своей?
Руки после нее помыл прежде, чем моего ребенка касаться?
Вся моя дерзость таится внутри. Разъедает желчью.
Айдар возвращается к глазам. Его ладонь сжимает руку Сафи. Я боковым зрением вижу, что она уже с наслаждением лижет свое мороженое, оглядывая парк. А я получаю короткое:
— Ешь.
После приказа — ни за что.
Веду себя глупо, но с порывом не справиться. Пожимаю плечами, отхожу и бросаю невостребованный рожок в урну.
Слышу Аллочкино:
— Айка…
Она качает головой, а я еле держусь, чтобы не рявкнуть: да не трогайте вы меня!!! Да отвалите вы все!!!
— Ну и что за цирк?
Этот вопрос Айдара я игнорирую.
Не смотрю на него. Снова приседаю перед дочкой. Поправляю салфетку, чтобы мороженое не стекало на ручки.
— Кызым, мороженому внимание удели, хорошо?
Она кивает, но не слушается. По лужайке гуляет котик. Ее слабость. Сафи следит с улыбкой. Хихикает.
Даже дергается в ту сторону, но Айдар сильнее сжимает руку.
А я ненавижу его даже за то, что он слишком хороший отец. Пока что.
Истерично вырастаю, хочу отойти, но на локте сжимаются пальцы. Торможу, поворачиваю голову и вскидываю взгляд.
Сердце колотится отчаянной птицей в горле.
— Можно меня не трогать? На людях?
Хочу сопротивляться. Это в номере я покорная. Бесправная. Растоптанная. А здесь…
На спине капельками собирается страх. А вдруг она увидит? Что именно сделает?
Салманова мои слова бесят. Скулы напряжены. Взгляд хочет туда, где раньше жила душа. Чтобы что? Провести инвентаризацию остатков?
— Тебе неприятно? — Спрашивает сухо. Сглатывает.
А ты в постели не заметил?
Мой взгляд слетает вниз. Он всё так же держит Сафие за руку. А она опускается на корточки. Протягивает кошечке свое мороженое.
Еле сдерживаюсь, чтобы не топнуть ногой. Не кышнуть.
Все нормально, Айка. Всё нормально…
Утонченная, миниатюрная кошка беззвучно ступает к ней, осторожно нюхает, вздрагивая от падающих на тротуарную плитку капель, а потом слизывает.
— Сафие, даже думать не смей после нее есть, услышала? — Своим тоном удивляю и себя, и своего ребенка.
Полный непонимания взгляд режет хуже ножа. Возвращаюсь к ее отцу.
Привет, мой монолит. Я не заметила, как навалился сверху и давишь грудь.
— Что с настроением, Айка?
С губ рвется: спроси. У своей. Твари!
Но говорю только глазами. А те самые губы сжимаю.
— Если ты хотел увидеться с Сафие, то должен был предупредить.
— А если с тобой?
Сердце в обрыв. Ненавижу.
— Мало денег положил. Я больше стою. Да и знаешь, как составляется мое расписание.
Дергаю руку. Своим видом и поведением пытаюсь показать, что со своей ролью срослась. Приняла. Даже кайф ловлю. А может всю жизнь только о том и мечтала, чтобы вот так блядовать.
Локоть освобождаю, но этого мало. Пальцы Айдара едут ниже и сковывают кисть.
— Кися, кушай. Мама сказала, теперь ты всё должна… Мне нельзя уже…
Рожок лежит на земле. Кошка вылизывает из него мороженое, а Сафи гладит ее по голове.
— Пусти меня. Люди смотрят.
— Всем похрен. Не выдумывай. Деньги обидели?
В ответ на пофигизм бывшего мужа — моя улыбка, которая не имеет ничего общего с весельем. Это не всем похрен. Это тебе похрен. На всех. Ты никого не уважаешь. Ни меня, ни ее.
Вопрос сознательно игнорирую.
— При ребенке моем не ругайся. Пожалуйста.
Сама не отвечу, зачем завожу его сильнее. Но в глазах разгорается то же пламя, которое горело поначалу.
Это провальная тактика, конечно. Мне нужно, чтобы погас, а не разгорелся. Но как сдержаться?
Айдар опускает голову. Смотрит на то, как Сафи болтает с котом. Вернувшись к моему лицу, если верить моему склонному к самообману воображению, выглядит спокойней.
— Ты снова, Айка?
Я снова… Я.
— Так будет всегда, что бы ты себе там ни придумал.
Дергаю руку. Разворачиваюсь. По спине прокатывается шумный выдох.
Иду к скамейке, на которой, замерев, сидит Аллочка, чтобы взять салфетки и вытереть Сафие руки.
Его голос и слова различаю даже тихие. Даже адресованные не мне.
Он зовет свою дочь бархатистым:
— Сафие, — она тут же подпрыгивает, позабыв о кошке. — Идем за другим мороженым тебе?
И вроде да с богом… Да идите… Дайте продохнуть, смириться, но я оглядываюсь и рявкаю:
— Нет! Ты без моего разрешения никуда не идешь!
Пугаю своим поведением собственного ребенка. Сафие хлопает глазами. Потом, кажется, даже плакать собирается. Не ожидала. Я же так не разговариваю обычно.
Но это раньше было. А сейчас думаю, как бы не завыть.
Бросаю затею с салфетками. Возвращаюсь к Айдару, вклиниваю свою руку между их с Сафиком. Забираю своего ребенка и прячу от него за спину.
— Хуйни не делай. — Он говорит очень тихо и только мне. Практически вкладывает мат в губы. Никто не слышит, но я все равно колю дурацким:
— Проматеришься — приходи. Я не хочу потом от пятилетки слушать подобные слова. И вообще предупреждай. Ты обязан меня предупреждать. Мы гуляем без тебя. Мы тебя не приглашали. И ты не можешь без моего согласия распоряжаться моим ребенком.
