«После этого Василид, этот еретик, сорвался с цепи.[191] Он утверждал, что существует Верховный Бог по имени Абраксас, которым был создан Разум, называемый греками Ноус. Из нее эманировало Слово; из Слова — Провидение; из Провидения — Сила и Мудрость; из этих двух опять — Силы, Господства[192] и Власти произошли; отсюда бесконечные творения и эмиссии ангелов. Среди самых низших ангелов, действительно, и тех, кто строили этот мир, он помещает последним из всех бога евреев, в котором он не признает самого Бога, утверждая, что это только один из ангелов» [484].
Равно бесполезно было бы ссылаться на непосредственных апостолов Христа и указывать, что в своих спорах они утверждали, что Иисус никогда не делал никакого различия между своим «Отцом» и «Господом Богом» Моисея. Ибо «Clementine Homilies», в которых встречаются величайшие аргументы по этому поводу, приведенные в спорах, якобы состоявшихся между апостолом Петром и Симоном Волхвом, — так же, как теперь доказано, ошибочно приписаны Клименту-римлянину. Этот труд, если он написан каким-то эбионитом — как об этом вместе с другими комментаторами[193] заявляет автор «Сверхъестественной религии» — должно быть, написан или значительно позднее Павлова периода, к которому его обычно относят, или же этот спор о тождественности Иеговы с Богом, «Отцом Иисуса», был искажен более поздними вставками. Этот диспут в самой своей сущности антагонистичен ранним доктринам эбионитов. Последние, как показано Епифанием и Теодоретом, были прямыми последователями секты назареев[194] (сабеян), «учениками Иоанна». Он недвусмысленно говорит, что эбиониты верили в эонов (эманации), что назареи были их наставниками, и «каждый заражал других своей нечестивостью». Поэтому, придерживаясь тех же верований, что и назареи, эбиониты не стали бы предоставлять даже столько шансов доктрине, поддерживаемой Петром в «Homilies». Старые назареи, так же как и более поздние, чьи взгляды отражены в «Кодексе назареев», никогда не называли Иегову иначе, как Адонай, Иурбо, бог недоносков[195] (ортодоксальных евреев). Они держали свои верования и религиозные учения в такой тайне, что даже Епифаний, писавший в столь раннее время, как конец четвертого века,[196] сознается в своем незнании их действительного учения.
«Отбросив имя Иисуса», — говорит Епископ Саламиса, — «они не называют себя иессенами, не продолжают признавать название евреев, не называют себя христианами, но назареями… Они признают воскресение из мертвых… но что касается Христа, я не могу сказать, считают ли они его только человеком, или же, как по истине, признают, что он родился от Святого Пневма через Деву» [477, I, 122, 123].
В то время как Симон Волхв аргументирует в «Homilies» с точки зрения всех гностиков (включая назареев и эбионитов), Петр, как истинный апостол обрезания, придерживается старого Закона и, само собой разумеется, старается слить свою веру в божественность Христа со своей старой Верой в «Господа Бога», бывшего покровителя «избранного народа». Так как автор «Сверхъестественной религии» показывает, что Эпитома[197] «есть смесь двух других частей и, вероятно, предназначена для очистки их от еретических доктрин» [259, т. II, с. 2]; и вместе с преобладающим большинством критиков приписывает «Homilies» дату написания не ранее конца третьего века, — то мы можем заключить, что они должны весьма отличаться от своего оригинала, если таковой когда-либо существовал. Симон Волхв на протяжении всего этого сочинения доказывает, что Демиург, Архитектор этого Мира, не является высочайшим божеством; и он обосновывает свои утверждения на словах самого Иисуса, который неоднократно заявляет, что «ни один человек на знает Отца». В «Homilies» Петра заставляют с большим возмущением отвергать утверждение, что патриархи не были сочтены достойными знать Отца, на что Симон опять возражает, приводя слова Иисуса, который благодарит «Владыку Неба и земли за то, что сокрытое от мудрых», он «открывал детям», весьма логично доказывая, что, согласно этим же словам, патриархи не могли знать «Отца». Затем Петр в свою очередь аргументирует, что выражение «сокрытое от мудрых» и т. д., относилось к сокровенным тайнам творения [474, «Homilies», XVIII, 1-15].
Эта аргументация Петра, поэтому, даже если бы она исходила из самого апостола, а не являлась бы «религиозной выдумкой», как ее называет автор «Сверхъестественной религии», ничего не может доказать в пользу тождественности Бога евреев с «Отцом» Иисуса. В лучшем случае она только продемонстрировала бы, что Петр остался с начала до конца «апостолом обрезания», евреем, верным своему старому закону, и защитником Ветхого Завета. Эта беседа, кроме того, доказывает слабость того положения, которое он защищает, так как в этом апостоле мы видим человека, который, несмотря на то, что находился в наиболее близких отношениях с Иисусом, не может нам дать ничего, что послужило бы прямым доказательством, что он когда-либо думал учить, что этот всемудрый и бесконечно добрый Отец, о котором он проповедовал, является мрачным мстителем-громовержцем горы Синай. Но что эти «Homilies», в самом деле, доказывают, так это опять-таки наше утверждение, что существовала тайная доктрина, которую Иисус давал тем немногим, которые считались достойными стать ее восприемниками и хранителями.
«И сказал Петр: «Мы помним, как наш Господь и Учитель сказал нам, как бы приказывая, сохранять тайны для меня и сыновей моего дома. Затем он также объяснил своим ученикам, секретно, тайны царствия небесного».[198]
Если мы теперь припомним тот факт, что часть мистерий «язычников» состояла из απορρήτα, апорреты, или тайных бесед; что тайные Logia, или беседы Иисуса, содержавшиеся в подлинном «Евангелии от Матфея», значение и истолкование которого Св. Иероним признал «тяжелой задачей» для себя, было того же рода; и если далее мы еще припомним, что к некоторым внутренним или конечным мистериям допускалось только очень небольшое число избранных; и что, в конце концов, именно из этого небольшого числа выбирались священнослужители святых «языческих» ритуалов, — то мы ясно поймем приведенное Петром выражение Иисуса: «Сохраните Тайны для меня и сыновей моего дома», т. е. моей доктрины. И, если мы правильно понимаем, мы не можем избегнуть мысли, что эта «Тайная» доктрина Иисуса, даже особая терминология, которая является ничем иным как дубликатом гностической и неоплатонической мистической фразеологии — что эта доктрина, мы говорим, была основана на той же самой трансцендентальной философии Восточного гнозиса, как и остальные религии тех и еще более ранних времен. Что ни одна из позднейших христианских сект, несмотря на их хвастовство, не унаследовала этой Тайной доктрины, видно из тех противоречий, грубых ошибок и неуклюжего перелатывания ошибок каждого предшествующего века открытиями последующего. Эти ошибки в ряде рукописей, претендующих на подлинность, иногда настолько смешны, что сразу видно, что они — благочестивые фальсификации. Так, например, полное незнание некоторыми приверженцами отцов церкви тех самых Евангелий, защитниками которых они выступают. Мы уже упоминали обвинение, выдвинутое Тертуллианом и Епифанием против Маркиона в том, что тот исказил Евангелие, приписываемое Луке, удалением из него того, чего, как теперь доказано, в этом Евангелии никогда и не было. Наконец, метод говорить притчами, применяемый Иисусом, в чем он только следовал примеру своей секты, приписан в «Homilies» пророчеству Исаии! В уста Петра вложено замечание:
«Ибо Исаия сказал: „Я раскрою свой рот притчами и скажу то, что держалось в тайне с основания мира“».
Это ошибочное приписывание Исаие высказывания, которое дано в «Псалтыри», [LXXVIII, 2], обнаружено не только в апокрифических «Homilies», но также и в Синайском «Кодексе». Комментируя этот факт в «Сверхъестественной религии», автор констатирует, что
«Порфирий, в третьем веке, насмехался над христианами по поводу этого ошибочного приписывания их вдохновенным евангелистом Исайе отрывка из „Псалтыря“, и поставил отцов в весьма затруднительное положение» [259, т. II, с. 11].
Евсевий и Иероним пытались выбраться из этого затруднения, приписывая ошибку «невежественному переписчику»; а Иероним пошел даже дальше, утверждая, что имя Исайи никогда не стояло после вышеприведенного предложения в каком-либо из старых кодексов, но что на его месте находилось имя Асаф, только «невежественные люди удалили его».[199] На это автор опять замечает, что
