Аннабел ничего не сказала, просто снова набила форму маслом, слегка насупив брови.
Эван подавил улыбку.
– Значит, у коробейника было полно кастрюль, так? Но у мистера Кеттла есть корова.
– Да, мне пришлось изрядно поломать голову, – сказала Пегги. Она с сонным видом лежала на кровати, положив руку под голову. – Но у коробейника было огромное пузо. – Она сонно хихикнула. – Ага, и вдобавок длинная борода. А мистер Кеттл – мужчина что надо.
Аннабел улыбнулась ей, и Пегги послала ей озорную улыбку и прибавила:
– До последнего дюйма!
Пегги хихикнула, а низкие раскаты смеха Эвана эхом прокатились по маленькому домику. А секундой позже к ним присоединилась и Аннабел. Глаза у Пегги уже закрывались, поэтому Эван приложил палец к губам и, пятясь, вышел из дома.
Снаружи он схватил Аннабел за руки и сказал:
– Стало быть, ты умеешь сбивать масло, так? И метко стреляешь из лука, и ездишь верхом. Есть ли что-то, чего ты не можешь делать?
Аннабел посмотрела на него, криво улыбнувшись:
– Я бы не смогла сделать выбор, который сделала Пегги. Я не хочу выбирать между кастрюлями и домашним скотом.
– Тебе нет нужды это делать, – сказал он, уткнувшись носом в ее щеку. – Я слышал, здешний коробейник ищет себе жену, но я тебя ему не отдам даже за все кастрюли и горшки в мире.
– У меня вопрос, – прошептала Аннабел, увлекая его подальше от дома.
Он подвел ее к дровяному сараю Кеттла и переменил позу, привалившись к стене, так что теперь он мог привлечь Аннабел к себе. Она охнула, но противиться не стала.
– Как дюймы могут быть тем, что надо?
– Что?
– Мистер Кеттл – мужчина что надо, – сказала она по-прежнему приглушенным тоном, хотя ее голос так и сочился любопытством. – До последнего дюйма.
К разочарованию Эвана, ему не пришлось растолковывать эту шутку, потому что стоило произнести ее вслух, как ее значение тотчас дошло до Аннабел. Она охнула, и из ее уст вырвался легкий смешок.
– Счастливчик мистер Кеттл, – заметила она.
– Да, полагаю, бедняга коробейник просто не смог с ним тягаться, – прошептал в ответ Эван.
– Это жестоко!
Эван поцеловал ее в шею.
– Итак, как тебе понравилось пахтанье?
– Это изнурительная работа, – ответила Аннабел, расслабленно навалившись на него, что он целиком и полностью одобрял. – Бедная Пегги! Это слишком тяжко: целый воз работы, да вдобавок ко всему еще и ребенок. Ты знаешь, что малыш может появиться в любую минуту, Эван? И что она будет делать? Здесь же на мили вокруг нет ни одной женщины!
– Полагаю, Кеттл ей поможет, – сказал Эван. В его голове начала пускать ростки одна мысль.
– Это позор! – проворчала она, словно даже не сознавая, что он целует ее в ухо. Но она сознавала: Эван чувствовал, как по телу ее прокатывалась легкая дрожь, когда он покусывал ее мочку. – Кеттл должен отвезти ее куда-нибудь, где ей обеспечат надлежащий уход.
– Он позаботится о ней, – сказал Эван.
– В подобные моменты женщине нужна другая женщина! И тяжелую маслобойку поднимать ей тоже не следует.
Эван отбросил всякую осторожность.
– Ты должна мне поцелуй, – изрек он.
Аннабел встретилась с ним взглядом и вытянула свои землянично-красные губки – столь же соблазнительные, как и у всякой уважающей себя сирены в Средиземном море.
Но он сдержался, едва коснувшись ее губ в легчайшем поцелуе – невесомом, точно шелк, и нежном, словно пушок.
– Ты должна мне фант, – заявил он. Едва заметный румянец окрасил ее щеки.
– Да.
– Думаю, я потребую свой фант прямо здесь, – задумчиво произнес он.
Она встревожено окинула взглядом пыльную, залитую солнцем поляну:
– Здесь?!
Но он не был расположен к разговорам. Их языки соприкоснулись, и на мгновение Эван услышал ее дыхание – частое и неглубокое. Кровь хлынула в его чресла. Медленно, он просунул колено между ее юбками и, приподняв ее, прижал к себе. Она была как расплавленный воск в его руках – мягкая и горячая. Глаза она, разумеется, закрыла, и у нее был этот соблазнительный полубессознательный вид, к которому он уже начал питать пристрастие.
– Аннабел, – позвал он, и голос его прозвучал так грубо и низко, что он сам удивился.
– Да?
Однако она не открыла глаз – только прислонилась к нему.
– Мой фант. Могу я получить его сейчас?
– Ты хочешь, чтобы я сняла одежду?
Ее вопрос повис в навевавшем истому полуденном воздухе. Вокруг слышались жужжание пчел и легкий стук копыт коровы Кеттла, которая беспокойно передвигалась по своему стойлу.
– Конечно, хочу, – прорычал он ей на ухо. – Но я попрошу не об этом.
– Ты собираешься снять одежду с себя?
В голосе ее послышался проблеск надежды, от которого сердце его вновь гулко забилось. Но Эван покачал головой:
– Нет. Это не имеет никакого отношения к одежде. Аннабел повернула голову и прижалась щекой к его груди.
– Тогда ты, конечно же, можешь получить свой фант. В конце концов, ты честно его выиграл.
Эван размышлял. Он думал о том, что Кеттлы устроились в жизни нисколько не хуже, чем любая другая чета в христианском мире. Если они с Аннабел остановятся здесь на денек-другой, то она узнает, что такое быть бедной не по вине ее отца-игрока. Они смогут положиться друг на друга. Губы его медленно изогнулись в улыбке. Потому что больше им не на кого будет полагаться.
– Тебе не кажется, что кареты задерживаются? – спросила Аннабел.
Словно бы в ответ на ее вопрос в отдалении послышалось громыхание: похоже, одна из его тяжелых, тихоходных грузовых карет ехала за ними, чтобы отвезти в следующую деревню. Поэтому он отбросил колебания.
– Я хотел бы посадить Кеттла с Пегги в эту карету, – заявил Эван.
– О, Эван, это восхитительная мысль!
– Мак пристроит Пегги в гостинице или у какой-нибудь повитухи и останется с ними, пока не родится ребенок. Ты сказала, что это дело одного-двух дней.
– Так думает Пегги, – сказала Аннабел. – Самая не имею ни малейшего представления о младенцах.
– Ну, тогда столько, сколько понадобится. Аннабел лучезарно улыбнулась ему:
– Это замечательный поступок!
– Но… – начал Эван. Она нахмурилась:
– Но?
– Кто-то должен остаться здесь и присматривать за коровой, курятами и домом, – напомнил Эван.
– Один из верховых? Кто-нибудь из них наверняка вырос в деревне, – поспешно предположила она.
– Я требую свой фант, – сказал Эван. – Мы остаемся.
– Мы что?
– Мы останемся и приглядим за маслом Пегги и коровой Кеттла. – Облик его прелестной, обольстительной Аннабел выражал крайнее замешательство. – Всего на пару дней, – заверил он ее и подарил ей нежный, словно прикосновение крыльев бабочки, поцелуй – один из тех, что не считались. – Мы ведь как будто не особенно торопимся. Представь, что мы добрые самаритяне.
