Их заперли в кладовке.
Опанаскин отправил одного из милиционеров на станцию для телеграфного сообщения, с другим продолжил снятие допросов с арестованных.
На следующий день, в понедельник 31 октября, допросы продолжились. Но подозреваемые не сказали ничего нового. Опанаскин злился и грозил несусветными карами.
Тем временем в поселке разгорались страсти.
Лесорабочие и их домочадцы собирались кучками, перетирая случившееся. Повод для волнений был нешуточный — исчезло октябрьское жалованье, которое должны были на днях выдать. Когда бы грабители унесли какие-нибудь начальственные деньги, а то кровно заработанные! Уже вовсю гулял слух, что во всем виноват кассир Гаранин, которого причисляли к налетчикам. Самые боевые из рабочего люда уже дважды кричали под окнами гаранинского дома, где заперлась жена кассира с тремя детьми, что с этой бандитской семейкой давно пора разобраться. В закрытые ставнями окна пару раз бухнули булыжниками.
К вечеру страсти накалились до предела. Кое у кого из работяг в руках появились ружья, возбужденная толпа осадила магазин.
Полчаса спустя Опанаскин и его сопровождение трусливо бежали под улюлюканье к станции, пугнутые вдогонку пальбой из ружья одним отчаянным парнем.
Галдящие мужики ворвались в магазин, сбили с кладовки замок и выволокли арестантов на крыльцо, пиная их и матерясь.
— Сознавайтесь, сволочи! — заревела толпа, увидев жалкие, обреченно сжавшиеся фигуры. — Куды, гады, заработанное дели?!
Увесистые кулаки врезались в Мышкина и Гаранина, сбитый с ног сторож Подтягин кулем ухнул с крыльца. Упали на доски и кассир с завмагом, закрывая руками окровавленные лица. Ребра несчастных трещали под ударами сапог.
— Скажешь, паскуда?! Хэ-к!
Выплевывая кровь, Гаранин закричал:
— Скажу! Люди! Сознаюсь! Сознаюсь! Не бейте! Во всем сознаюсь!
Подтягина и Мышкина сразу бросили, а кассира, подхватив под руки, поставили к стене. Один из рабочих навел ему в лоб ружье.
— Ну, гад, молись! Давай, выкладывай все! Как на духу! Тварь ты такая!
Избитый кассир еле шевелил рассеченными губами. Плача, беспрестанно утирая сочащуюся кровь грязным рукавом, он прошептал:
— Шайкой грабили… Денежный ящик увезли на телеге…
— Громче, паскуда! Куда увезли, когда ящик обнаружился! Врешь!
— Не вру, не вру! — испуганно закричал Гаранин. — Хотели на телеге…
— Это они для близиру ящик в сарай уволокли! — заорал кто-то из толпы. — А сам ключом своим, собака, отпер! Видели жа — ящик-то цел! Тока пуст, язви его, с потрохами!..
— Кто сообщники, поганец, говори?!
— Всех не знаю…
— Щас вспомнишь! — К Гаранину подбежал здоровенный детина, ударил пудовым кулаком в лицо, сбив с ног. Нагнулся и схватил кассира за ноги. — Щас я этому задохлику мозги об угол вышибу!
— Погода, дурень! Тады он вообче ничо не скажет!
Гаранина привели в чувство, снова прислонили к стене. Толпа молча разглядывала тихо шепчущего кассира.
У крыльца сидели на земле Мышкин и Подтягин, хлюпали кровавой юшкой под дулом ржавого ружья.
— И чо, долго мы будем ждать?! Говори, а то добавим! — снова угрожающе закричали рабочие.
Гаранин медленно поднял голову, тоскливым взглядом обвел толпу. В сгустившихся сумерках кровоподтеки на его бледном лице казались черными.
— Выкладывай, паразит! А не то мы щас сюды бабу твою с выкормышами приволокем да попытаем огоньком!
— Не надо… — проговорил Ефим Гаранин.
Немного помолчал, собираясь с духом.
— Никто не виноват, один я… Со сродственниками это мы… Из Читы…
— А-а-а!!! — торжествующе заревела толпа. — Признался!.. Гад какой!.. От сука!.. Признался!.. Эй, зовите сюда милицанеров! Кликай энтих пугливых! За них, дармоедов, работу сделали! Зови! Теперь пущай они дотрясут, с кем этот бляденыш кровные наши денежки уворовал!..
— Чо их кликать, время жечь. Давай, тащи гада на станцию!
Гаранина связали веревкой и отвели на станцию. Там передали обрывающему телеграфный провод Опанаскину.
Наутро Ефима Гаранина под конвоем увезли в Читу, где в 3-ем отделении железнодорожной милиции с него сняли подробные показания, опираясь на признание в преступлении.
Гаранин назвал двух своих родственников — Николая Моржакова и Александра Ершова. Первый постоянно проживал в Чите, второй же, к его несчастью, был дровянинским.
Решившись под страхом собственной смерти и расправы с семьей на самооговор, кассир Гаранин показал, что в начале лета Моржаков приезжал к Ершову в Дровяную, там они вместе все и замыслили.
Названные родственники были арестованы, дело передали в уголовный розыск. Там Гаранин попытался объяснить, что его показания вымышлены. Но это, как он надеялся, не помогло.
Моржакова выпустят из тюрьмы через два месяца, а самооговорщик Ефим Гаранин и названный им Александр Ершов просидят за решеткой до августа следующего года. Случайно, в потрепанном номере газеты «Дальне-Восточный путь» от 16 июля, они прочитают статью «Ленковщина», где в числе вскрытых на следствии и суде преступлений шайки Ленкова названо будет и ограбление потребительской кассы в Дровяной в ночь на 30 октября 1921 года. Забытые на девять месяцев в тюремной камере Гаранин и Ершов обратятся 27 июля 1922 года с прошениями в Высший кассационный суд, в очередной раз заявляя о своей непричастности к ограблению. Только в начале августа они выйдут на свободу. Дорого, девятью месяцами за решеткой, горем и позором для всей близких, заплатили невиновные люди за ленковскую «экспроприацию».
Глава четырнадцатая
1
Ловко обчистив кассу в Дровяной, ленковцы беспрепятственно вернулись в Читу.
Ощенкова Костя не обидел, выдал ему сотню червонцев — равную со всеми участниками грабежа долю. А две тысячи унес к Бизину, как и другое, ранее добытое золотишко осеннего «рейда». Придерживался сентябрьского уговора на спешиловской заежке.
Гутарев узнал о новой Костиной удаче на попойке у Ивана Коновалова, пятидесятилетнего крепкого мужика, самого старшего из гутаревцев по возрасту и единственного, кто имел собственный дом на Чите-I, в конце Бульварной улицы, у Читинки. Здесь часто собиралась для пьянок и обсуждения своих делишек уголовная братва.
Тут, по возвращении, и Костя с дружками-милиционерами отпраздновали успех. Сделано это было Ленковым специально, чтобы позлить Гутарева.
Столь желанное большое дело Кириллу Гутареву никак не подворачивалось. Снятая на Соборной площади с верещащей бабы горжетка с муфтой, отобранные у сошедшего с поезда китайца подушки и одеяло… Полученные за умыкнутое на мехзаводе электрооборудование полторы сотни рублей уже разлетелись. Тому же Мишке Голдобину пришлось дать три червонца, чтоб снял себе квартиру. Тут уж делать было нечего — чуть не влетел Мишка!
Михаил Голдобин, проворный двадцатисемилетний парень, бывший удалой партизан, а потом боец Народно-революционной армии, носил довольно завлекательную маску: учился на курсах разведывательного управления при Военном совете Нарревармии ДВР.
Погулять и выпить не дурак — познакомился через распутных девок с Гутаревым, сдружился, охотно примкнул к преступному промыслу. Днем Голдобин учился на курсах, а вечера проводил в гутаревской компании. Только в первой половине октября он участвовал в шести грабежах и разбойных нападениях.
У главаря шайки Мишка был в цене. Не только из-за своей отчаянности, но больше потому, что представлял в налетах солидно вооруженную силу. Пользуясь своим свободным доступом в оружейный склад разведуправления и отсутствием там хотя бы маломальского учета, Голдобин выходил на ночные дела при револьвере и ручных гранатах. А после грабежа возвращался в казарму как ни в чем не бывало.
Тянуться вечно это, конечно, не могло. Двадцатого октября, ночью, когда Голдобин, как обычно, прокравшись назад в казарму, прятал в каптерке гранаты и «наган», его за этим занятием застал сослуживец — курсант Агалаков.
Голдобин несколько раз выстрелил в Агалакова из револьвера и дал деру. Смертельно раненный курсант успел прошептать прибежавшим на выстрелы товарищам имя своего убийцы.
На Голдобина объявили розыск, несколько дней он пересидел на «хазах», что его не устраивало. Посему высказал намерение из Читы скрыться. Но Гутарев терять преданного ему, отчаянного и хитрого подручного не хотел. В шайке и так уже многие бухтели на атамана из-за малого фарта.
— Не трясись, Мишка! — успокаивал Гутарев Голдобина за бутылкой разведенного спирта. — Ты парень везучий! Мы с тобой еще не одно дело провернем!
— Мазы, Киря, нет, чую! Работаем по мелочовке, а, вон, Коське-то прямо в руки все идет! Лихо он прошелся по Кяхтинскому тракту, богато! А на днях, говорят, в Дровяной такой куш взял!..
