Ясно было, что этот белогвардеец смеялся над своим районным агрономом, поэтому вести дальше разговор было бесполезно. Исаев повернулся и пошел к дверям, Иванов тоже встал и поклонился с достоинством: «Я вижу тоже, что пришел напрасно, вернее напрасно подчинился насилию Шаландина. Впрочем я буду на него жаловаться г. Шуберу».
Они оба уже подходили к двери, когда их оглушил крик Галанина: «Стойте, Исаев, и вы, Иванов! Я вас позвал, чтобы потребовать от вас ответа за ваши преступные действия. Вы, Исаев, на каком основании, без разрешения г. Аха уехали в район? И как вы смели грабить здесь население, забрать последних коров в городе? Как вы допустили умирать с голоду население Лугового? Садитесь, подумайте и отвечайте! Вы, Иванов, как могли допустить умереть от тифа две трети Лугового, не оказали им медицинской помощи и ничего не сообщили г. Шуберу? Потому что он ничего об этом не знает! Как вы смеете выдавать только работающим по триста граммов хлеба, а членам его семьи ничего? Почему у некоторых здесь в городе по три коровы, а у других ни одной? Садитесь, подумайте и отвечайте! Молчать, не рассуждать, когда я вам приказываю!»
Галанин кричал так громко, что из очереди посетителей в передней, главным образом женщины, потихоньку вышли на улицу и быстро разошлись по домам. Кирш, которому Еременко переводил просьбу одной просительницы, поставил кляксу на своей подписи, быстро выпроводил ее на улицу и запер за ней дверь, на кухне Капитолина разбила очередную тарелку, а Аверьян помчался на конюшню чистить лошадей. Теперь всем стало окончательно ясно, что новый комендант не был Губером и с ним нужно было держать ухо остро.
Пришлось Исаеву и Иванову подчиниться и оправдывать свои действия, первым начал Исаев: «Я, г. комендант, служу верой и правдой германской армии и ее вождю Адольфу Гитлеру. До сих пор честно и точно исполнял все приказания моего немецкого начальства. Если население страдает, разве в этом моя вина? Ведь вы сами, как немецкий офицер, должны войти в мое положение: передо мною выбор: или население или немецкая армия, я выбрал, конечно, армию! Не ожидал, что вы, немец, будете на меня за это сердиться».
Но Галанин не соглашался с его доводами, стучал кулаком по столу так, что стаканы прыгали: «Или население, или армия! так вот вы куда гнете! Черт вас побери! Вы изволили выбрать армию! А я вам вот что скажу: и армия и население. Сначала немецкие солдаты, потом русские люди. И будьте спокойны, у меня будут сыты и те и другие!
Но вы мне не ответили относительно коров города и Лугового, я вас слушаю!»
Пришлось Исаеву этому бывшему рабочему доказывать простые, ясные для ребенка истины: «Тоже напрасно! партизаны… масса партизанов… приказ начальства, обоих комендантов, выхода не было, с болью в душе пришлось исполнять». Галанин зло смеялся: «Да, конечно, сваливайте все беды на нас, немцев… ну, довольно, мы друг друга поняли! Я подумаю теперь, что мне с вами делать. Вот что: завтра в три часа вы соберете всех агрономов, которые побросали свои колхозы и совхозы, сидят здесь и ничего не делают. Я хочу их поставить в известность о принятых мною решениях. Не перебивайте меня, когда я говорю. Слушайте и исполняйте мои приказания. Ясно? Молчать! Ну а вы, господин бургомистр, что скажете? Подумали как мне лгать и изворачиваться?»
Толстый Иванов побагровел, встал и посмотрел в упор, в насмешливые глаза Галанина: «Что я скажу? Скажу одно. Конечно, вы теперь немецкий офицер, а я русский бургомистр! Вы можете на меня кричать, а я должен молчать, так как слишком уважаю этот мундир германской армии. На ваши обвинения я не стану отвечать, так как считаю их совершенно необоснованными! Позвольте мне сказать только одно: что я как бургомистр подчиняюсь непосредственно только господину коменданту города, г. Шуберу и он один вправе требовать от меня отчета в моих действиях. Повторяю я, к сожалению буду жаловаться ему на г. Шаландина. Кончу тем, что сказал г. Исаев: я работаю на германскую армию, для нее я готов на все».
Галанин злобно выругался: «Сволочь! Вы готовы даже на трех коров, которые вы получили, в то время как у многих отняли последнюю. Черт с вами, жалуйтесь, имейте в виду, что Шаландин действовал по моему приказанию и что я до вас доберусь рано или поздно, ваша хлеб-соль вам не поможет. Ну, а теперь вон, оба, да поторопитесь, а то я прикажу вас подогнать!»
Галанин наблюдал в окно, как Исаев и Иванов оживленно беседуя, махая руками шли по площади, потом расстались. Иванов зашагал к городской комендатуре, Исаев к маленькому каменному дому, с окнами за решетками, рядом с полицией. «Смотрите, Петр Семенович, Иванов пошел к Шуберу, а куда побежал Исаев?» Ша-ландин подошел к окну, рассмеялся: «К Шульце, конечно! Ну будет нам жара, он там своего унижения нам не простит».
Столетов пьяно смеясь прощался с Галаниным: «Так их, сволочей, Алексей Сергеевич! Негодяи! Это они, я в этом уверен, всю травлю против Нины повели, из города ее выгнали на верную смерть!» Галанин побледнел: «Какую Нину?» — «А Сабу-рину, ту, которая вам тогда на площади цветы подносила… и ее отца и сына загубили тоже, гады». Галанин выпил залпом стакан водки, зевнул: «А… да… как же помню… очень хорошо, так вы думаете, что это они к этому преступлению руку приложили? Тут, по моему, весь город старался. Они тоже? Ладно, я об этом подумаю!»
Шаландин остался один и долго рассказывал Галанину о жизни города во время его отсутствия, о всех… больше о мертвых. Галанин сидел за столом, молчал, курил с полузакрытымн глазами и перед ним проносились видения…
***
В этом городе радость, по случаю прихода немцев, радужные надежды на счастливую, свободную жизнь, смутные мечты о какой то лучшей доле, быстро уступили место разочарованию и знакомому уже в течении стольких лет, чувству покорной рабской безнадежности.
Уже тогда, после отъезда Галанина, когда убрали со здания горсовета русское трехцветное знамя и заменили его немецким, многие жители города поняли обман белогвардейца. Да, конечно, город и район немцы освободили от коммунистов, но принесли с собой новое рабство, еще более тяжелое и позорное, потому что новые господа были чужие люди, пришедшие из чужой страны! Кроме городского коменданта, оберлейтенанта Шубера, через несколько дней после начала оккупации, приехал другой комендант с/хозяйственный, зондерфюрер Губер, с целым отрядом немецких мужиков в формах офицеров.
Все продукты сельского хозяйства и промышленности, электро-станция, кожевенный завод, водочный, заготскот, мастерские МТС, были сразу реквизированы и всюду во главе складов совхозов и заводов важно уселись немецкие специалисты зон-дерфюреры с неограниченными полномочиями. Только скот, который успели порас-хватать колхозники во время смены власти, как будто оставался их собственностью, но уже через четыре недели начались непрерывные и безжалостные реквизиции.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
