— Я поклялся защищать ее, мой господин.
— Тогда защищай ее, но только так, чтобы твои методы могла одобрить Хадасса.
— Моя жизнь принадлежит ей. И поэтому я никому не позволю распоряжаться ее жизнью.
Александр поджал губы.
— Она скажет, что твоя жизнь принадлежит ее Богу, как и ее собственная. — Врач глубоко вздохнул и устало потер шею. — Не ищи у меня ответов. У меня их нет. Что будет, то и будет. По крайней мере, сегодня ей вряд ли что-нибудь грозит. Давай лучше поспим. С тем, что нас ждет впереди, лучше встретиться отдохнувшими.
Но настоящего отдыха не получилось.
Александр долго не мог уснуть, вспоминая во всех подробностях события прошедшей ночи. Ощущение чуда смешалось у него с растерянностью, когда он подумал о том, какая опасность грозит Хадассе. Он пытался убедить себя в том, что беспокоиться — это в порядке вещей, в природе человека. В конце концов, Хадасса проявила себя умелой и ценной помощницей. Но что-то в глубине души говорило ему, что дело не только в этом.
Кто-то постучал в дверь и стал звать по-еврейски. Александр различил несколько услышанных слов и понял, что звали не его, а Хадассу. Очевидно, Рашид тоже никак не мог уснуть, потому что он быстро встал и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы не выспавшийся человек мог говорить с непрошеным гостем.
— Ты что, спятил?! Читать не умеешь?
— Мне нужно поговорить с Рафой.
— Врач уехал из города и будет только завтра.
— Рафа. Мне нужна Рафа.
— Ее здесь нет. Иди отсюда! Возле бань полно других врачей. Обратись к ним со своими проблемами. — С этими словами Рашид решительно закрыл дверь и снова лег на свою постель, но тут же насторожился, когда увидел, что Хадасса просыпается.
Она привстала, потерла лицо. Увидев, что сквозь щели двери пробивается свет, она недовольно нахмурилась.
— Уже утро.
— Нет, — солгал Рашид, — это луна светит.
— Так ярко?
— Спи, моя госпожа. Видишь, посетителей у нас нет.
— Я слышала, что кто-то приходил…
— Ты ничего не слышала, — снова солгал Рашид, стараясь говорить как можно естественнее. — Просто тебе приснилось, что ты в Иудее.
Хадасса снова потерла лицо и удивленно посмотрела на него.
— Если мне это только снилось, то откуда ты знаешь, что они говорили по-еврейски? — она потянулась за покрывалом для лица.
В этот момент встал Александр.
— Пойду, посмотрю, кто там, — сказал он, прекрасно понимая, что Хадасса не оставит без внимания просьбу о помощи, какой бы усталой при этом ни была. Открыв дверь и выглянув на улицу, он увидел какого-то уныло удалявшегося мужчину.
— Никого нет, — сказал он.
— Ты уверен?
— Абсолютно. — Александр прошел к задней стене лавки, где лежала его сумка. Налив воды в глиняную чашку Хадассы, он добавил туда мандрагоры и протянул чашку ей. — На, выпей, — сказал он, поднося чашку к ее губам. — Тебе нужно отдохнуть, иначе ты вообще работать не сможешь. Я разбужу тебя, как только начну принимать посетителей.
Уставшая и испытывающая жажду, Хадасса выпила.
— Как там Антония?
— Антония спит, как и тебе следовало бы. Завтра навестим ее. — Александр бережно накрыл девушку и не отходил от нее до тех пор, пока не увидел, что лекарство начало действовать. Как только Хадасса погрузилась в глубокий сон, он вернулся к своей постели.
Рашид сидел и смотрел на Хадассу.
— Отдыхай, Рашид. Она теперь проспит долго.
Араб откинулся на своей постели.
— Ты слышал, как ее назвал этот иудей?
— Да, слышал. Что это означает?
Рашид ответил. Александр серьезно задумался, потом удовлетворенно закивал.
— Похоже, у нас есть ответ.
— Ответ на что?
— Как ее уберечь. С этого времени не будем называть ее по имени, Рашид. Будем называть ее тем прозвищем, которое ей только что дали. Будем звать ее Рафа.
Целительница.
13
Марк ехал на юг, в Иерусалим, по дороге, проходящей через Мицпу. Потом он доехал до Рамы, где остановился, чтобы купить миндаль, финики, пресный хлеб и мехи с вином. Люди его сторонились. Он заметил, как какая-то женщина, едва завидев его, подобно курице, защищающей своих птенцов от хищника, собрала вокруг себя своих детей и увела в глиняный дом.
Все это стало ему понятно, когда его взору предстал Иерусалим.
Когда Марк приближался к городу, ему казалось, что над землей навис некий покров смерти. Весь Рим когда-то только и говорил о завоевании и разрушении Иерусалима. Это было лишь еще одно восстание, успешно подавленное римскими легионами. Теперь Марк и сам увидел, на какие разрушения способен Рим.
Пересекая высохшую долину, Марк был поражен увиденным. Там, где когда-то стоял великий город, теперь остались только развалины стен и зданий, черные руины сгоревших домашних очагов — это была земля, абсолютно лишенная жизни. Неподалеку, за холмом, Марк увидел груды выбеленных костей, как будто кто-то беспечно бросил их в это место и оставил здесь непогребенными. Две стратегические башни, уцелевшие в той бойне, одиноко высились посреди всего этого опустошения.
Иерусалим, эта «Обитель мира», теперь и в самом деле был мирным. Теперь он превратился в одно сплошное кладбище.
Марк расположился на отдых на склоне холма, под тощим оливковым деревом. Глядя на небольшую долину, он видел развалины древних стен Иерусалима. Пораженный этой давящей тишиной и опустошением, он долго не мог заснуть.
Проснулся он от топота кованой обуви воина по камням. Он встал и увидел, что к нему направляется римский легионер.
— Кто ты, и что ты тут делаешь? — спросил воин.
Марк скрыл свое раздражение и назвал свое имя.
— Я пришел сюда, чтобы посмотреть город иудейского Бога.
Легионер засмеялся.
— Вот с этого холма и видно все, что от него осталось. Они называют этот холм горой Мориа, но по сравнению с Везувием это вообще не гора. Храма ты здесь тоже не найдешь. Мы стерли его с лица земли и растащили на материалы, чтобы восстановить бараки в том городе, который виден вон там.
— Ты был в войске Тита во время осады?
Легионер загадочно посмотрел на Марка. — Я был в Германии. В войске Цивилиса.
Марк с интересом посмотрел на стоявшего перед ним человека. Цивилис восстал против кесаря и сражался вместе с германскими племенами во время небольшого восстания. Тогда восстание подавили легионы под командованием Домициана. Цивилиса привезли в Рим, где он и умер, а в его войске был казнен каждый десятый. Остальных же разослали по самым отдаленным уголкам и провинциям Римской империи. Иудея считалась среди них самой наихудшей.
