— ьтахарт ьтахарт ьтахарт…
— Боже милосердный, Боже мой… Задыхаясь, она вывалилась из подъезда и побежала куда глаза глядят, размахивая руками, рыдая…
И наткнулась на Статую Свободы с эрегированным факелом.Когда металлические руки сомкнулись вокруг нее, Гретхен потеряла сознание.
* * *
— Нет, вы не сошли с ума, мисс Нунн, — заверил Индъдни. — И испытали не галлюцинацию, а кошмар квазиреальности, реальность полиморфного Голема: доктор Шима, Салем Жгун, доктор Лейц, многоуважаемый ДОДО, оживший плакат «До» и «После», Статуя Свободы…
— А что за ересь они все бормотали?
— Попытка установить речевой контакт. Чудище не блещет умом и не понимает нашего мира. Оно всего лишь — первозданная страсть и то, что способно извлечь из вашей памяти. Странно, что Сторукий не является к вам как компьютер или какое-нибудь транспортное средство. Вероятно, даже не соображает, что такое машина.
— И вы спасли меня, субадар?
— Проходившие мимо сотрудники.
— Проходившие мимо — вот просто совершенно случайно?
— Не совсем, мисс Нунн. Я установил за вами слежку. Дело в том, что ваши исследования позволили вам идентифицировать Голема, но и он осознал ваше присутствие и исходящую от вас угрозу. Голем стремится выжить, вот он и атакует эту угрозу — не госпожу Уинфрид Эшли, а вас.
— Вы следили только за мной или за Блэзом тоже?
— За ним особенно. Простите, но где у вас сила у доктора Шимы, несмотря на его блестящий талант лишь слабость.
— Ладно, главное — он под вашей защитой. Индъдни вздохнул.
— Увы, мои люди его потеряли.
— Потеряли? Как это? Где?
— Нет нужды, госпожа Нунн, указывать вам тонкости нашей общей профессии. Вы же знаете, что когда следишь за кем-то, то мастерство состоит наполовину в том, чтобы распознать привычные шаблоны поведения объекта и подготовиться к неожиданностям.
— Да, знаю. Ну и что?
— Обычные шаблоны поведения доктора Шимы внезапно нарушились, и для моих сотрудников это явилось полной неожиданностью.
— Как нарушилось поведение Блэза?
— Мне очень жаль сообщать это, но похоже, что у него снова фуга.
— Господин Хоч?
Индъдни кивнул.
— Из-за Голема?
Индъдни беспомощно развел руками.
— Кого преследует доктор Хоч? Индъдни снова кивнул.
— Боже мой! Боже мой! Все разваливается. Проклятые бабы… Все сыпется…
— Не следует отчаиваться, мадам.
— Вы правы. Нужно действовать. — Гретхен решительно вдохнула, расправляя плечи. — Да. Действовать жестко и быстро.
— Мы удвоили оперативный состав.
— Спасибо, субадар, но я говорю о себе.
— Да? И что же вы задумали?
— Запись ведется?
— Немедленно можно прекратить, если таково будет ваше желание.
— Нет, я собираюсь сделать мерзкую жестокость и хочу, чтобы все было зафиксировано.
— Вы окажете нам честь, госпожа Нунн. Гретхен решительно сжала губы.
— Я отправляюсь в пирамиду ООП на встречу с Отцом-Оопом. Я хочу обсудить контракт на Уинифрид Эшли, Царицу Пчел, матку, вокруг которой сплотился рой, создав приют Голему. Я стану соучастницей убийства.
— Скорее, подстрекательницей.
— Тогда и то, и другое сразу, и я все приму, что мне причитается — по чести. Единственный способ разделаться с этим дьявольским порождением — уничтожить пчелу-матку и ее улей.
Индъдни вздохнул снова.
— Вы, разумеется, понимаете, что я не могу позволить?
— Понимаю. Но вы не можете и остановить. К тому времени, как вы и Законники затолкают меня в кутузку, контракт будет подписан, а остановить боевиков ООП не сможет никто. Господи Иисусе, субадар! — Гретхен сорвалась в крик. — Волк в овчарне. Ваши слова. Волк! Волк!
Она опрометью бросилась прочь из кабинета, прежде, чем он нашелся с ответом.
* * *
— Меня зовут Хоч, милая дама. Можете называть меня господин Хоч.
Реджина разглядывала господина Хоча.
— Вы, похоже, совершенно безвредный молодой человек, к тому же — весьма привлекательный. Могу ли я узнать, что за идиотизм побудил вас преследовать меня?
— Но я вовсе не преследую вас, милая дама. Моя цель — нечто совершенно другое, необыкновенное, а наши пути просто пересеклись.
— Что же вы преследуете?
— Ах! — Под стеклянной оцепенелостью черт господина Хоча просматривалось возбуждение. — Вы, похоже, совершенно безвредная дама, к тому же — весьма привлекательная, поэтому я вам признаюсь. Меня притягивает что-то совершенно новое. Я играю с собой в занятную игру, что-то вроде охоты с бумажками или поисков сокровища — и вдруг я обнаружил, что кто-то проложил совершенно особый след. Эти следы чаруют меня. Они манят меня. Завораживают.
— И что же это за таинственный волшебный след?
— Двойная смерть: доставленная и принятая.
— Боже сохрани, господин Хоч!
— Но это же всего лишь поэзия, милая дама!
— Вы поэт, правда?
— Поэт уничтожения. Певец упорядочения.
— Странно, господин Хоч. Явное противоречие — никогда не слышала о мало-мальски путном поэте, которого бы устраивал установившийся порядок.
— Вы не так меня поняли, милая дама. Я воспеваю танатоманию.
— А это еще что такое, скажите на милость?
— Это глубинное, исконно присущее человеку стремление упорядочить Вселенную — привести ее в ненарушенное состояние, какое было до появления жизни.
— Что значит «ненарушенное»? Вы против жизни?
— Я враг беспорядка, всего, что замутняет чистоту логики самой природы, и где бы жизнь ни пыталась покончить со своим вторжением в совершенный порядок, уничтожая себя, меня притягивает желание помочь. Вот моя охота за сокровищем.
— Вы, похоже, необычный поэт, господин Хоч, с удовольствием услышала бы ваши стихи. Вы почитаете их для меня? Вот моя карточка. Я принимаю по четвергам, после обеда. У меня будут гости и, разумеется, легкое угощение. А теперь мне нужно идти. У меня назначена встреча.
— У меня тоже и, кажется, нам по пути. Так идем?
Они двинулись вместе вдоль гнусных улочек и тупиков Гили, не обращая внимания на то, что приходилось обходить кучи мусора, отбросов, чего-то гниющего, что еще недавно было живым — собственно, никто сейчас не обращал на такое внимания. Двадцать первый век близился к концу, и все понимали, что за прогресс приходится расплачиваться. Реджина мило щебетала о поэзии и декоративном искусстве, но казалась при этом едва ли не такой же возбужденной, как господин Хоч.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
