Я занялась стиркой. Решила, что надо перестирать в речке всю заплесневелую, испачканную и просоленную одежду. Лесли вызвался мне помочь, а под конец присоединился и Дончо, который догонял и приносил уплывшие вещи. Было весело, мы плескали друг на друга, смеялись. Тем временем Дончо пытался уговорить дремавшего в тени юношу взобраться на кокосовую пальму, чтобы его сфотографировать. Для нас непостижимо их искусство лазания по деревьям. Упираются подошвами ног в ствол, охватывают его руками и, почти стоя, стремительно взбираются наверх. Нашему новому приятелю явно не хотелось прерывать приятную дремоту, но я не помню случая, чтобы Дончо когда-либо отказался от задуманного. В конце концов юноша оказался на вершине пальмы. Сбросил оттуда несколько кокосовых орехов и, ни капельки не обжегшись, молниеносно соскользнул по стволу вниз, затем снова лег в тени, но с таким расчетом, чтобы солнце побеспокоило его как можно позже. Однако ему в этот полдень не суждено было поспать – Дончо стал задавать ему разные вопросы. Наконец юноша, убедившись, что подремать рядом с этим беспокойным человеком ему не удастся, вступил с Дончо в долгую и обстоятельную беседу. Это чисто дончевский прием. Я много раз наблюдала, как Дончо беседует с человеком на совершенно незнакомом ему языке. Он знал, что ему может сказать его собеседник. Но как ему удается при этом получить новую информацию, для меня остается загадкой.
Так было и сейчас. Мы поражались: ну о чем они могут так долго толковать, а самое главное – на каком языке? Дончо вернулся уже затемно, он принес целый ворох биографических и прочих сведений о полинезийском юноше. Мальчику 14 лет, он закончил католический пансион в Атуане. Надо было продолжать учебу в Нукухива, столице Маркизских островов, но учиться пареньку не хотелось. К тому же у его дяди заболела нога, и тот уже не мог сушить копру. Что он сам делает? А ничего. Да, их залив очень красивый, но залив Ханавеве у острова Фату-Хива прямо-таки сказочный и более дикий. Мы непременно должны побывать там. Он всего в 40 милях отсюда…
В книге Тура Хейердала «Фату-Хива», которую, как я уже говорила, мы получили в подарок от автора, он тоже советует посетить эти острова. Нам не оставалось ничего другого, как отправиться туда. Вопрос с мачтой был почти ясен, поэтому мы попытались лишь зарифить паруса. Дополнительный риф на парусах должен был чуть-чуть увеличить наши возможности плавания против ветра. А так как нам предстояло пересечь архипелаг Туамоту с его тысячами атоллов, мы готовы были ухватиться за все, что смогло бы хоть немного помочь нам в этом трудном плавании.
Тримаран Джефа и Джуди представлял собой настоящую мастерскую. У них были всевозможные инструменты, включая машинку для шитья парусов и даже прибор для крепления люверсов – металлических колец – в заново сделанные отверстия на краях паруса, которыми мы и воспользовались.
У Джефа одна нога. Другую ему отняли после катастрофы. Тогда ему было 14 лет. Англичанин, но с 5 лет живет в Калифорнии. По образованию он ветеринарный врач, а Джуди – социолог. Четыре года оба очень много работали, чтобы построить этот тримаран и купить все необходимое для длительного плавания. Джуди призналась мне, что была белой вороной в родительском доме. Сестры вышли замуж, братья женились, все имели свои семьи, а она решила отправиться с Джефом путешествовать по свету. Мать бранила, не хотела отпускать. Я успокоила Джуди, сказав, что и наши родители реагируют таким же образом, тем более что мы оставили дома маленькую дочку Яну. Я спросила ее, что она намерена делать дальше. Джуди ответила: изучать иностранные языки, общаться с людьми, ездить по свету.
С Джефом и Джуди мы подружились сразу. Рядом с Джефом забываешь, что он калека. Он сказал, что в его мастерской имеется все необходимое для ухода за протезом. Протез изготовили по специальному заказу, но чинить его он должен уметь сам. Просто удивительно, как он с одной ногой управляется на своем быстроходном судне? Правда, они добрались сюда из Мексики за 22 дня. Что они испытывают в непогоду – известно только им одним. Но говорили, что они еще ни разу не попадали в серьезный шторм. Отправились в путешествие через океан в середине апреля. До этого плавали на тримаране вдоль Калифорнийского и Мексиканского побережий. Еще не решили, сколько пробудут на Маркизских островах.
Шитье и уменьшение площади парусов напомнили нам нашу подготовку к экспедиции в Болгарии. Все собрались на тримаране, и посыпалось множество разнообразных советов. Оказалось, что крепление металлических колец люверсов на парусине – нечто такое, в чем каждый готов был проявить свою индивидуальность. Едва ли не так же, как при написании картины. Джеф не выдержал и пообещал выбросить за борт советчиков, если они не уймутся. А ведь Джеф поразительно терпеливый человек.
Наконец дела с парусами были закончены, и мы предложили сходить на могилу Поля Гогена. Давно хотели ее посетить, но по болгарской привычке отложили на последнюю минуту.
Могила Гогена
На острове Хива-Оа Поль Гоген провел последние годы жизни. Уже больной и усталый, он искал место, которое было бы по-настоящему дикое. Но сам он уже понимал, что приехал на остров слишком поздно. Было это в сентябре 1901 года. На своем жилище он сделал надпись «Дом удовольствий». С чего и началась его вражда с католическим епископом Ж. Мартеном, у которого художник приобрел земельный участок для своего дома. Здесь, на острове Хива-Оа, Гоген провел последние счастливые годы своего пребывания в этом мире: была у него молодая жена, родившая ему ребенка, были друзья. Однако незадолго до смерти почти все его покинули. Даже островитяне побаивались его болезни.
Кладбище Атуаны расположено на холме в получасе ходьбы от поселка. Вдали показалось высокое распятие, взору открылся живописный пейзаж, воскресивший в памяти одно из последних полотен художника. На могиле Гогена лежит каменная плита, на одном конце которой установлена статуэтка какого-то печального идола. Вокруг разлита тихая, спокойная красота, она медленно заполняет душу, расслабляет нервы и мышцы. Океан, клочок земли и могила одинокого, странного, не признанного при жизни художника. Я сидела в каком-то забытьи. О чем думал он перед смертью? Верил ли в то, что нарисованные им картины и через века после его кончины будут радовать и волновать людей?
С холма мы спускались притихшие. Может быть, на нас подействовал закат солнца, позолотивший воздух, пьянящий аромат растений – все, что навсегда запечатлевает память, будь то потрясшее душу мгновение времени или примечательное место.
У китайца нас ждал сюрприз. Неведомым для нас путем на остров попали газеты с Таити. На первой полосе было набрано крупным шрифтом:
