– А разве нет?
– Честность – это норма.
Фармер ничего не ответил.
– Честность – всего лишь самый простой способ самовыражения, – сказала Литера. – Одно из самых естественных свойств человека. Можно ему следовать, можно – нет. Но воспевать честность в притчах, выставляя ее некой высшей добродетелью, – это уже слишком. Возникает впечатление, что честным надо быть просто для того, чтобы получить выгоду. Скажем, избежать потерь или что-то получить сверху. Ведь возвращение музыканту его родной гитары не является нормой, которую он заслуживал. Нормой как раз была утопленная гитара в озере. Это и было реальностью, с которой ему следовало смириться. Мечта или не мечта, но это жизнь. И то, что в конце концов ему повезло, еще ни о чем не говорит. Куда хуже, что ему повезло в награду за честность. А за честность не должно быть никакой награды.
– Я не согласен, – вымолвил Фармер.
– Ну, сам смотри, ты уже полчаса на нас злишься, – добавил Уотсон. – А почему? Потому что мы были с тобой честны. Мы рассказали тебе о своем видении твоей притчи, ничего не утаивая, не стараясь кого-то из себя строить. Мы просто были самими собой, не боялись показаться смешными. Были первыми музыкантами. Мы отнеслись с уважением к тебе, вели дискуссию искренне. Но ты на нас разозлился. Это наша плата за честность?
– А что насчет нашего с вами здоровья? – Фармер поднял на друзей взгляд, сочившийся темными искрами. – То, что мы не подохли от лейкемии за прошлые годы, тоже честно? Или это везение?
Литера ничего не ответила. Уотсон сделал неопределенный жест.
– Вот-вот, – заметил Фармер. – Вы не знаете. И я не знаю. И не хочу знать. Не хочу ничего планировать, просчитывать, искать выгоду. Я жив и буду жить. А если вы двое во всем ищете личную выгоду, то, видимо, ни хрена не цените ваши жизни! Сколько парней и девчонок сейчас лежат в земле, вместо того чтобы сидеть за соседним столом, смеяться и есть мороженое?! Говоришь, принять утопленную гитару было бы нормой, да?! Так почему же мы не приняли нашу болезнь? Почему не легли и не подохли, наслаждаясь своей честностью? Будь все мы предельно честными, мы бы вообще друг с другом не болтали! Может, и вас мне тоже черт притащил из озера…
Он умолк, откинувшись на спинку стула.
Литера отставила опустевший стакан.
– Вот так, – сказала она тихо. – Получается, что нас троих, кроме реабилитации и совместных сеансов «химки», на самом деле ничего не связывает. Наши жизни построены на обмане болезни, а дальше мы продолжили обманывать…
– Я давно это понял, – признался Уотсон. – Но не переживаю. Дело ведь не только в выживании или пути к мечте. Это все сольные процедуры. А друзья – занятие коллективное. И тут, уж извините, без доли цинизма и обмана просто никуда.
Литера поднялась, накинула куртку.
– У меня есть идея, как дать нам общее занятие, – сказала она. – Фармер, ты завтра на стрельбище идешь?
– Конечно, – отозвался парень. – Буду сбрасывать стресс. В очередной раз.
– Мы с Уотсоном к тебе заедем. Есть разговор.
– Я не в курсе, если что, – сказал Уотсон. – Не намекнешь сейчас, о чем речь?
– Расскажу, где я машину поцарапала.
2
Московская Зона, третий день
18 марта 2014 г.
19:07
Завизжала тормозная система, вмонтированная в карабин. Борланд приземлился на крышу моста, едва не врезавшись в конек верхнего уровня. Кувыркнувшись, он встал на ноги и огляделся.
Пусковое устройство для альпинистского гарпуна было закреплено в том виде, в котором он его оставил перед тем, как идти искать Виктора. Рядом лежала снайперская винтовка со все еще выдвинутыми сошками.
– Алена, – произнес Борланд, высунув жетон изо рта. – Ты где?
– Здесь, – ответила Литера из темноты. – Ты чего так долго?
– Извини. – Борланд подошел к девушке и опустился на крышу рядом с ней. – Твой друг порою сильно тупит, когда на эмоциях. Нога как?
– Потерплю. – Девушка обняла его за шею, и Борланд посидел так некоторое время. Секунд пять, не больше.
– У нас получилось, – сказал он, глядя на трос, уходящий к верхним этажам Башни 2000 и теряющийся в темноте. – Ты была права. Уотсон сделал еще один жетон. Он у меня.
– Ты его не тронул?
– Уотсона? Нет. И даже дал ему пару советов на будущее. Только он все равно ничего не поймет.
– Пусть… – Литера сделала попытку стать на больную ногу, охнула и села снова. – Пусть делает что хочет.
Борланд дотянулся до двух больших сумок, лежащих на мосту. По их состоянию было видно, что они лежали здесь весь день.
– Я в этой пижаме похож на бегущую мишень, – сказал он. – Вещи на месте?
– На месте. – Литера потерла коленку.
– Не трогай, – предостерег Борланд, быстро надевая на себя защитный комбинезон. – Опять таблетки пила?
– Нога болела сильно.
– Больше нельзя. Двое суток на обезболивающих – опасно.
– А как быть?
– Потерпи, девочка.
Борланд подбросил на ладони два жетона – один старый, последний из тех, что дал ему Клинч. Другой – новый, похожий на образец, но тем не менее действующий. Взглянув на Литеру, он обнаружил, что девушка все еще прятала лицо.
– Что случилось? – спросил он.
– Я боялась, что ты не вернешься, – ответила она, вытирая глаза рукавом спортивной куртки. – Без тебя я тут не выживу.
– А выживать больше не нужно, – произнес Борланд, вытаскивая из второй сумки подобие рюкзака для переноски ребенка. – Пора покинуть этот гостеприимный город.
Литера молчала, пока он надевал на нее переноску. За два дня она уже привыкла к этой процедуре. Спустя минуту девушка уже оказалась у Борланда на спине, держа его за лямки на рукавах.
– У «Тектона» неплохие врачи, – сказал Борланд. – Сразу определили, что я долго таскал тяжести.
– Прекрати, пожалуйста! Мне и так плохо!
– Хотел бы я сейчас найти хорошего врача и для тебя. Нет, не задалась Зона в Москве, не задалась. Старая была лучше. Вот там был хороший доктор. Всего один, но свое дело он знал и принимал всех, кто нуждался.
Что-то вжикнуло по металлическому корпусу моста, отрикошетив в реку. Борланд отскочил в спасительную темноту, надеясь, что у стрелка не было приборов ночного видения.
– Что это?! – выкрикнула Литера. Она уже находилась на грани серьезного срыва.
– С башни стреляют, – сказал он. – Должно быть, Уотсон велел нас ловить, а эти придурки послушались. Или сами… Не шуми, мы отходим от моста.
– Я не смогу спуститься! – Литера почти в панике обернулась на еле видную внизу реку. – Пошли в другую сторону!
– Извини, девочка, нельзя, – сказал Борланд, перевешивая винтовку на грудь. – Нужный нам транспорт есть только у «Тектона».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
