В ужасе Нэнси задрала голову. Ей приходилось поднимать голову толчками, чтобы удержать равновесие. Дюйм за дюймом продвигался вверх подбородок. Глаза уже могут что-то разглядеть.
— Нэнси…
Горгулья с усмешкой смотрит вниз. Руки разбросаны в стороны, длинные, обезьяньи. Дразнясь, высовывает язык, выворачивает губы.
— Нэнссси, — шипит изваяние.
— О! — Нэнси поспешно опустила голову, оцарапав щеку о камень. Руки и ноги стали ватными. Сейчас потеряет равновесие. Сердце бьется часто и сильно о камень, его удары вот-вот сбросят Нэнси вниз…
И все же она сумела удержаться. Нэнси устало сомкнула веки, рот так и остался открытым. Вновь вырывается из груди короткое дыхание со всхлипом.
— Нэнси!
— Ради Господа Бога! — бессильно прошептала она.
Приоткрыла глаза. Собралась с духом. Начала продвигаться дальше. Быстрее. К краю стены. Правая нога — шажок, еще шажок. Левая нога позади.
— Нэнси! Нэнсссссссииииииии!
Нэнси добралась до следующего окна. Покрепче уцепившись за каменную отделку, шагнула на выступ. Здесь ей пришлось остановиться, выравнивая дыхание. Найти положение поудобнее для головы. Прикрыть глаза, мысленно повторяя: «Я не слышала никаких голосов. Я не слышала. Не слышала».
Но ведь слышала. Призрачный, воздушный, эфирный вздох. Они зовут ее. Дразнят. Нашептывают ее имя ветру, касаются ее, точно целомудренным поцелуем. А теперь еще какой-то звук. То возникает, то пропадает. Вжик-вжик-вжик-вжик! Царапается, скребется. Будто кошка точит когти перед прогулкой.
«Не слышу!» — попыталась устоять она, но воля изменила: Нэнси подняла взгляд. Забыв об осторожности, изогнула шею, запрокинула голову назад, потом отвела чуть в сторону, чтобы получше разглядеть. Еще одна горгулья. Рогатый дьявол с глазами петуха. Висит вниз головой, демонстрируя небесам обнаженную задницу. Пальцы опущены вниз, почти добрались до волос Нэн, держится за кирпич. И вдруг… он ожил! Двинулся по стене тараканьей пробежкой, пополз вниз по кирпичам. Вот уже на пару футов ближе к Нэн. Остановился. Усмехается, глаза блестят. И снова вжик-вжик-вжик! — паучьи лапки и волосатые ноги, возит ими по кирпичу, быстро, как насекомое. Все ближе ближе Подбирается к ней.
— Привет, Нэнси!
Нэнси завизжала, запрокинула голову еще дальше — да, тот, другой монстр, который показывал ей язык, — теперь он тоже перевернулся вверх тормашками. Приостановился, точно жук, которому преградили путь соломинкой, и вдруг проворно пополз по кирпичному фасаду По диагонали прямиком к ней. Снова остановился, приподнял морду, чтобы погримасничать вволю.
— Нэнси! — хохочет и высовывает язык.
Нэнси не удержалась от смеха. «Это здорово, просто здорово!» — подумала она. Закрыла глаза и смеялась, смеялась. Держалась в изгибе окна, ухватившись за камень. Плечи трясутся от смеха. Слезы ползут из-под ресниц, щеки влажные. Просто восхитительно!
Открыла глаза и увидела всех остальных. Тех, что далеко наверху Еще двое белокаменных зверей обернулись к ней со своими ужимками и выкрутасами. Остро отточенные когти, обезьянья стопа, скребут-скребут по камню. Кривые губы проталкивают ее имя. Ветер вокруг гудит от их шепотка.
Это не может, это не может происходить на самом деле. Бы переживаете эпизод… эпизод горгульемании… Но Нэнси уже отхохоталась. Сердце колотится, к горлу подступает тошнота, душат слезы. Стена, точно волны, колышется под руками. Нэнси готова упасть, броситься на мостовую, лишь бы они прекратили, растворились, исчезли. Монстры, ублюдки. Запугивают ее, подбираются.
— Нэнси! Нэнси! — зовут чудовища.
Нэнси яростно заскрипела зубами. «Оливер! — напомнила она себе. — Оливер Перкинс».
На мгновение усилился ветер, растрепал волосы. Нэнси заставила себя сильно скосить глаза, рассмотреть, что впереди, где кончается высокая стена. Оттуда можно спрыгнуть на плоскую крышу соединяющей два крыла приземистой постройки, а потом спуститься на улицу. Сердито фыркнула, покачала головой. Избавиться от насмешливого шепота в ушах, скрежета каменных когтей…
Шепот-скрежет все громче. Они уже близко! Надо двигаться, надо уходить. Плевать, если сорвется. Даже лучше, если сорвется, поделом этим маленьким каменным ублюдкам. Правая нога вновь двинулась вперед, левая подтянулась за ней. Пальцы отплясывали по стене неистовый танец. Глаза слезились от ветра. Те все зовут.
Она слышит их голоса, они бьются в темнице ее черепа. Шепотки, точно струйки дыма, подымаются вверх, извиваясь, переплетаясь друг с другом. Скребут лапами по кирпичу так сильно, что заглушили негромкий звук сирен и отдаленный шорох машин, проносящихся внизу по Лексингтон-авеню.
Нэнси заставила себя сделать еще один шаг. Край уже близок, вот и острый срез стены, изгиб карниза. Нэнси уже видела двумя этажами ниже плоскую крышу соединяющей пристройки. Серый асфальт надвигался на нее из темноты. Она следила за своими стопами, за кроссовкой, скользнувшей за поворот. И вот она на месте. Заворачивает за угол. Одна рука уже на той стороне, щека прижата к острому углу стены. Обо всем остальном позабыла. Не обращает внимания ни на поскуливание, ни на высокие, проникающие в уши голоса. Глянула вниз на свою ногу.
Оттуда, снизу, где упиралась в камень стопа, послышалось вдруг хихиканье: «Хе-хе-хе!» Тихий голос позвал:
— Нэнси!
Из-под карниза скакнула к ней горгулья. Белая рука из обтесанного камня ухватила девушку за щиколотку. Усмехающееся идиотской усмешкой лицо рассеклось посредине, гостеприимно распахнув челюсть. Хохочет, пронзительно визжит от смеха.
Нэнси вскрикнула. В ужасе вцепилась в собственные волосы. Попыталась высвободить ногу из цепкой каменной хватки.
Еще мгновение она висела в воздухе, каким-то образом цепляясь за карниз, пока наконец не утратила равновесие. Судорожно выкинула вперед руки — слишком поздно. Перевернулась и полетела вниз.
Навзничь рухнула в ночь.
Захари и Эйвис
Значит, и это его не миновало. «Все, — подумал Зах. Все у него отбирают».
Девушка — как ее, Эйвис — прижималась к стене у самой двери. Лицо бледное, точно известка. Он следил, как дрожат ее пальцы, как прикасается блестящий ноготь на среднем пальце правой руки к продольной расселине у косяка. Костяшки красные. На тыльной стороне ладони глубокие поры. Волосы, грязновато-белые, рассыпались по плечам.
— Черт побери! — пробурчал он.
С силой воткнул дуло пистолета в спину девушки, заставив ее тихонько всхлипнуть. Поморгал, пытаясь избавиться от мусора в голове, от всей этой чуши. Дотянулся до дверного замка, распахнул дверь, выглянул в коридор. Лампы-шары под потолком, яркий свет, можно в подробностях разглядеть шероховатую поверхность деревянных перил.
— Все в порядке! — прошептал он. — Иди!
— Пожалуйста, — повторила девушка. Нехотя двинулась с места, держа руки над головой. Она все время плакала. Чистые капельки слез на щеках, никакой косметики. Водица собирается в оправе огромных очков. — Пожалуйста.
— Пошла, ну! Еще одно слово — и я тебя пристрелю!
Схватив девушку за тонкое предплечье, он вышвырнул ее в холл. Быстро вышел вслед за ней, прикрыв у себя за спиной дверь.
Зубы сжаты, злобным взглядом сверлит спину девушки, подталкивая ее к лестнице. Черт бы ее побрал, придется пройти еще и через это. Убить ее без помощи наркотика, без видений. Со всеми подробностями. Вся эта чушь будет вечно стоять у него перед глазами. Пятна крови. Мольбы о пощаде. Вся прелесть последней ночи погублена. Погублена безвозвратно. Такую кару назначил ему Иисус.
Сердитый взгляд сосредоточился на корнях ее волос. Волосы Эйвис слегка завивались, спускаясь на ворот свитера. Родинка на шее. Тоненькая, хрупкая шея. «Непременно ей понадобилось убираться, — ворчал про себя Зах. — Поджарить мне омлет, хвататься за то, за другое… Господи, вот идиотка». Теперь она знает все. Выбора нет. Придется ее убить.
Зах ткнул ее кольтом в позвоночник — девушка, всхлипнув, изогнулась всем телом. Он крепко ухватил ее за плечо и с силой толкнул вперед.
«Маленький, маленький, Господи, мой маленький малыш», — мысленно повторяла она. Рыдания перешли в истерику, сквозь затуманенные очки ничего не видно, разум плывет. Как он может так поступать? Как может такое происходить в мире? Она не могла ни на чем сосредоточиться, а ведь надо…
Надо что-то придумать, малыш, надо соображать…
Зах крепко держал ее за плечо. Больно, ногти проткнули свитер, впились в тело. Жестокое металлическое дуло давит на позвоночник. Жгут спину раскаленные глаза.
Как он может, как может, мой малыш…
Он швырнул ее к стене у двери квартиры. Удар едва не сбил Эйвис с ног. Закашлялась, согнулась, обессилела от слез. Как может он — как может кто-то — поступать вот так, делать такое?
