Думай!
— Открывай! — приказал Зах.
— Нет! — проскулила Эйвис, но тут же подчинилась ему, нащупала в кармане ключи. Вспомнила, как ворочается в кроватке малыш. Тихонько покряхтывает, просыпаясь. Что он сделает, Зах? Как он решит, увидев младенца? Неужели такое может произойти?
Едва Эйвис достала из кармана ключи, Зах выхватил их, нацелил на нее револьвер — девушка тупо смотрела в черное дуло. Зах отпер дверь. Украдкой оглядел по-прежнему пустой коридор.
«Кричи! — приказала она себе. — Может быть, стоит только крикнуть!..»
Но он уже вновь вцепился ей в плечо. Втолкнул в гостиную. Споткнувшись, она вылетела на середину комнаты, услышала, как захлопнулась за ней дверь, отрезая путь к бегству. Тело сотрясалось от рыданий. Зах резким щелчком включил свет.
Эйвис сморгнула. Провела рукой по верхней губе, утирая сопли. Попыталась заглушить рыдания.
«Оглянись по сторонам! — приказала себе. — Думай!»
Осмотрелась сквозь тусклые от слез очки. Взгляд обежал голые стены. Белые стены с кругами от влаги, трещинами в штукатурке, будто расщелины от удара молнии. Складной столик да стул, спартанская обстановка…
Оглядись! Оглядись хорошенько!
Здесь нет ни одной приметы! Как же она раньше не сообразила: никаких признаков присутствия младенца. Все вещички малыша в детской, а дверь в детскую притворена. Она ни разу не упомянула о сынишке. Там, внизу, пока болтала, ни разу не упомянула о своем малыше. Зах понятия не имеет, что у нее есть ребенок.
Думай же, думай!
Если удастся не впустить его в детскую, если удастся как-то отвлечь его…
Думай! Думай! Думай!
Если бы только она могла думать! Если бы могла!
Одной рукой Зах схватил стул. Вытолкнул его на середину комнаты. Глаза раскосились. В голове все плывет. Эта комната. Каждая мельчайшая деталь. Разваливается на кусочки, обломки, подробности. Господи, подробности так и кишат, точно черви в покойнике. Заползают в глаза, копошатся в мозгу. Стены, чересчур белые стены. Прямоугольное окно, вечерняя синева. Влажные отпечатки, точно от сальных рук. Паркетины сложились на полу в причудливый узор.
Тут совсем пусто. Почему здесь так пусто?
Голова кружится. Он никак не может сосредоточиться.
— Садись, садись, — торопливо предложил он. Подгоняя, нацелил на девушку револьвер. Глаза все шныряют по комнате. Почему так пусто? Заставил себя взглянуть на жертву.
Девушка пятилась от него к стулу. Надо заставить себя смотреть на нее. Лицо… Господи, лицо затмевает видение, подробности перенасытили взгляд. Желтоватые сопли на губе. Разводы в уголках глаз, полускрытые очками. Очки в толстой оправе. Широкие поры на носу. Все как сквозь увеличительное стекло. Зах не мог смотреть на девушку Иисусе, уладь это, пожалуйста…
Бессмертную душу за одну дозу.
— Садись, сказано! — повторил он. Девушка делала все, чтобы досадить ему. Как обидно, что придется убить ее, заглянуть в искаженное лицо, услышать предсмертный вопль. Будет извиваться, дергать головой, звать мамочку, как та, другая, под самый конец, когда осознала, что все это происходит на самом деле и ей уже не спастись, тогда она забулькала: «Мамочка, мамочка, мамочка, спаси…» Взрослая женщина, подумать только. Зах не мог это выдержать, не мог смотреть на такое. Без видения, без наркотика невозможно. Черт бы ее побрал. «Я раскаиваюсь, заранее раскаиваюсь!» — вопияла к небесам его душа.
— Послушай, — произнес он вслух, — это нелегко для нас обоих, верно? Делай, что я тебе говорю, и все будет гораздо проще.
Эйвис поспешно кивнула, склонив огромное, разраставшееся перед его глазами лицо. Квадратные линзы в потеках слез. Кожа в родимых пятнах. Опустилась на стул. Упали руки. Пальцы сплела на коленях. «Хорошо, — решил Зах. — Так уже лучше». Надо все продумать. На этот раз дело не пойдет само собой как по маслу. В прошлый раз, едва покончив с девушкой, он вроде как отключился. Действовал как лунатик, им руководил инстинкт самосохранения. Набрал крови в шприц. Почистил нож. Позвонил: «В восемь часов ты должна прийти». На этот раз все будет нелегко. На этот раз придется заранее продумать детали. И какого черта запропал Олли? Скоро семь. На что это похоже, если Олли, мать его, не явится вовремя?
Сейчас не время паниковать еще и из-за этого. Думай, черт побери! Ты должен все обдумать.
Движения сделались лихорадочными. Зах не мог стоять на месте. Прошел в глубь комнаты, сердце тарахтит. Револьвер направлен на девушку, убийца кружит вокруг нее. Девушка, наблюдая за ним, поворачивает голову. Это лицо — оно преследует Заха. Ямочка на щеке. Только на одной. Оранжевая помада почти стерлась.
— Не делай мне ничего плохого, — попросила она. — Ладно?
— Смотри! Прямо! Перед! Собой! — рявкнул он. Он держался из последних сил, страшась утратить власть над собой. — Ясно? Смотри прямо. Я не могу… не знаю…
Вздрогнув, Эйвис отвернулась от него. Потянула носом. Приподняла плечи. Ревет. Надо как можно скорее пристрелить ее. Превратить гигантское лицо в кровавую маску. Но сперва надо все спланировать, надо и это свалить на Оливера.
Думай! Думай!
А если не удастся, если Олли опоздает? Как же, ему теперь все устроить, как же, Господи, в голове сплошное дерьмо. Это ее лицо и все подробности… Зах чувствовал, что сходит с ума.
— Будь так добра, смотри прямо! — проскрипел он, заметив, что Эйвис продолжает украдкой поглядывать на него. — Пожалуйста! Господи, я же тебя просил. Ты же понимаешь, мне тоже нелегко.
— Пожалуйста, — прошептала она, заставляя себя отвернуться. — Не причиняй мне… — «Думай!» — мысленно повторяла она.
Зах пробрался в кухню. Револьвер нацелен в спину девушке. Вращая головой, осмотрел помещение. Белые шкафчики. Серебристая раковина. Ножи — вот они, на месте. Висят на крючках под одним из шкафчиков. Зах выбрал разделочный нож с черной рукоятью. Сорвал его с крючка. Быстрыми шагами вернулся в гостиную. Повернул лезвие к свету. Прекрасно. Этим он сможет перерезать ей глотку. Совершенно бесшумно. Соседи и не узнают, что тут произошло.
Интересно, как на этот раз ему понравится хлынувшая кровь. Без видения, без наркотика.
«Что бы сделала на моем месте киногероиня? — прикидывала Эйвис. — Отважная девушка, сидит на стуле, в спину ей глядит дуло револьвера — что бы она предприняла?»
Думай. Если мне удастся…
Эйвис откинулась на спинку стула, сосредоточенно грызя кулаки, больно покусывая красные костяшки. Слезы на щеках высохли, очки уже не такие мутные. Дрожь по-прежнему сотрясает тело. Она все глядит неотрывно, расширившимися глазами, на ту дверь, в детскую.
Он заглянет туда. Чтобы убедиться, что мы одни. Он проверит. Обнаружит малыша. Думай!
Как эти девчонки в кино.
Подходящая роль для Деборы Уингер.
Нет, нет, забудь. Думай, думай, думай!
Киношные образы заполонили мозг. Остроглазые брюнетки, руки туго стянуты за спиной. Блондинки, раззявив в крике рот, бегут по коридору. Каждый день ей приходится читать эти книги. Сценарии, проекты несостоявшихся фильмов. Неистощимые, умные, предприимчивые героини, они-то придумают, придумают…
А она — вот она сидит. Во что превратил ее ужас — так оно бывает на самом деле. Воля словно вытекла вместе со слезами. Все в тумане. Ослабела, дрожит, точно осенний лист. В голове застывшие незавершенные образы. Почему никто не идет? Кто-то должен прийти. Олли скоро придет. Бог приведет сюда Олли. Представила себе Бога: ветер с лицом святого Бернара мчится во всю прыть за Олли. Сейчас он войдет в эту дверь, сейчас! Олли спасет ее. Он не допустит, чтобы такое случилось.
Думай, Эйвис, думай!
Она все глядела на дверь в детскую. Покусывала пальцы. Украдкой подсматривала за убийцей. Где он? Теперь Зах переместился к окну. Пристроился на подоконнике. Выглянул на улицу. Вновь повернулся к ней.
— Смотри прямо, черт побери, — визжит, точно побитый щенок, — ты сама все усложняешь.
Дрожа, она вытянула шею. Глядит на дверь в детскую, думает о спящем младенце. Повернул головку, уткнулся в матрас. Над ним висит игрушечный слоник. Губки сжал, точно сосет ее грудь. Вот-вот начнет просыпаться. Первое тихое покряхтывание. Просыпается медленно-медленно, а мать уже склоняется над ним. Он улыбается маме широкой, почти беззубой младенческой улыбкой.
Господи! Господи, пожалуйста! Пусть он еще поспит. Прежде чем он проснется, вернется Олли. Олли должен вернуться, Бог не допустит, чтобы Олли опоздал спасти нас обоих, спасти малыша. Если бы только малыш проспал до тех пор. Если она сумеет выкрутиться, остаться в живых…
Эйвис быстро огляделась по сторонам. Зах все еще торчит у окна. Выглядывает наружу. Губы шевелятся, о чем-то спорит сам с собой. Сердито глянул на нее, и Эйвис тут же уставилась перед собой. Дрожа, глядит на дверь в детскую, пытается заговорить. Надо просить его, умолять, чтобы сохранил ей жизнь. Пощади…
