Оживились артиллеристы. На привале много разговоров было о наших пушках, о прошедших испытаниях и о предстоящем встречном бое. Артиллеристы уже знали, что после привала предстоит бой, председатель комиссии заранее поставил перед командованием батареи тактическую задачу.
Не дожидаясь конца привала, разведчики и связисты на быстром аллюре поскакали вперед. Вскоре и вся батарея стала вытягиваться в походную колонну.
Двигались мы по грунтовой дороге. В колонне царила полная тишина. И вдруг до моего слуха стали доноситься звуки ударов металла по металлу. Я прислушался. Что бы это могло быть? Пришпорил лошадь, перешел на рысь и довольно быстро обогнал одно орудие, затем другое, а на хоботе третьего увидел сидящего орудийного мастера, который старательно колотил обухом топора по стопору станины (стопор связывает друг с другом во время марша две раздвижные станины). Старания орудийного мастера были мне непонятны, а он настолько увлекся, что даже не замечал того, что рядом с ним кто-то едет. Подъехав к нему еще ближе, я спросил:
- Что вы делаете?
От неожиданности он вздрогнул.
- Товарищ инженер, я готовлю батарею к встречному бою.
- То есть как это вы готовите?
- Рукой стопор вынуть невозможно,- пояснил мастер,- вот я и подготавливаю, чтобы орудийному расчету потом легко было их вынуть, когда будет подана команда к бою.
Я сказал ему "продолжайте, пожалуйста", а сам подумал: "Молодец мастер, помогает конструктору решать задачу обслуживания пушки. Нечего сказать, хороши мы! Где же был я, куда смотрел?! Ведь сам служил и наводчиком, и замковым, и правильным, а тут все вылетело из головы. Да, хорош я, бывший строевой артиллерист, нечего сказать!" Орудийный мастер обухом топора подправил меня на всю жизнь... Вот и еще одна "мелочь", которая могла бы привести к невыполнению задачи при встречном бое, когда орудие должно мгновенно открыть огонь. Вместо этого расчет выколачивал бы стопоры станин, и, будь это подлинно боевые условия, противник тем временем расстрелял бы всю батарею. Да, молодец орудийный мастер, ничего не скажешь, выручил конструкторов!
Батарея в срок прибыла в назначенное место и отлично выполнила свою задачу. После того как был дан отбой, я подошел к орудийному мастеру и крепко пожал ему руку, поблагодарил за помощь. В этот вечер мы всей бригадой долго обсуждали происшедший случай. Слесари и мастер Федяев рассказывали, как долго и с какой тщательностью они пригоняли под краску стопор и отверстия в шворневых лапах и с каким трудом вынимался стопор после такой тщательной пригонки. Все были довольны тем, что столь аккуратно выполнили работу, а это обернулось серьезнейшим служебным недостатком, который на войне мог бы оказаться пагубным. Нет, теперь мы будем работать по-иному!
На следующий день предстояли испытания по преодолению различных препятствий на марше. Вечером приехал инспектор артиллерии. Он собирался принять участие в этих испытаниях. Много было подготовлено искусственных препятствий, но много оказалось и естественных: кюветы, рвы, пригорки. Пушка либо ползет станинами по земле, а колеса - в воздухе, либо колеса в котловане, а дышло торчит кверху. Вот подошли к одноколейному железнодорожному полотну. Первой преодолевала это препятствие батарея пушек образца 1933 года. Конная упряжка головного орудия перешла через насыпь, за ними спустился с насыпи передок, а колеса пушки еще не поднялись на железнодорожное полотно.
Вдруг упряжка остановилась. Ездовые понукали лошадей, но стронуть орудие с места не могли. Попытались еще раз, но безрезультатно; одна лошадь даже сорвала подкову.
Почему шесть коней не могли стронуть с места пушку? Оказалось, внизу у пушки был большой крюк, который зацепился за рельс.
Роговский, наблюдавший эту картину, приказал снять с испытаний пушку образца 1933 года, как не выдержавшую его. Мне было непонятно такое решение, потому что 122-миллиметровая гаубица, лафет которой был использован для этой пушки, успешно прошла войну (впоследствии и Великую Отечественную), и этот крюк ей не помешал. Но хозяином положения был инспектор артиллерии. Остальные три пушки образца 1933 года уже не пустили на железнодорожное полотно. Брать это препятствие приказали нашей батарее. Все четыре пушки перешли через него хорошо. Осталось последнее препятствие - тупик деревни шириной восемь метров. Въехав в тупик, нужно снять пушку с передка, развернуть ее на 180 градусов и выйти из тупика. Казалось бы, все просто. Вот головное орудие вошло в тупик. А как быть дальше? Длина пушки на походе восемь с половиной метров - на полметра больше ширины тупика. По условиям испытаний, если пушка не преодолевала хотя бы одного из препятствий, она браковалась, как это было сделано с пушкой образца 1933 года.
Жуткое было состояние у меня. Подумать только: все прошло благополучно, а тут в тупике - тупик нашей пушке. Хотя я и докладывал на заседании в Кремле, что требования Роговского увеличить угол вертикального наведения приводят к увеличению длины и веса орудия, но то было заседание, а здесь испытания, выбор пушки для вооружения армии, когда военных уже не интересуют наши доводы против их требований, высказанных на заседании.
Въехав в тупик, командир батареи обратился к инспектору за разрешением выезжать. Роговский, отлично зная длину пушки на походе, задал мне вопрос:
- Какая длина вашей пушки?
- От дульного среза до шворневой лапы восемь с половиной метров.
Инспектор выдержал паузу.
- Так что, будем выезжать?
Я повернулся к пушке спиной, чтобы не видеть позорного провала, и ответил:
- Будем.
Роговский засмеялся и дал разрешение выезжать. Затем опять обратился ко мне:
- Что же вы отвернулись и не смотрите, как ваша пушка будет преодолевать это препятствие?
Мне было обидно и горько - ведь такой длиной мы были обязаны ему, его предложению, но все же повернулся к пушке и увидел интересную картину: командир батареи приказал орудийному расчету откинуть балку крепления по-походному и придать стволу предельный угол возвышения. Это сократило длину пушки, и орудийный расчет без труда развернул ее и выехал из тупика. Я был поражен находчивостью командира батареи, готов был расцеловать его. Тут же подошел к нему и горячо поблагодарил. Да, молодец, знает службу и знает нашу пушку, а мне и в голову не пришло использовать угол возвышения! Так жизнь учила меня, бывшего строевого командира, столь быстро забывшего строевую службу.
После испытаний на преодоление препятствий предстоял большой переход: 25-30 километров. На это, по нормам тех лет, требовался целый день с большим привалом. Назавтра батарея выступила по заранее намеченному и проверенному разведкой маршруту. Дорога была на редкость тяжелой: грязи по уши и вдобавок косогоры, рытвины, крутые подъемы и спуски. Кони были в мыле, ездовые в поту, измучились и орудийные расчеты, сидевшие на передках и зарядных ящиках. Хорошо, хоть дождя не было. Иногда было страшно смотреть, как пушку то бросало, то разворачивало в одну сторону, а передок в другую; того и гляди, шворневая лапа лопнет, и тогда передок уйдет, а пушка останется на месте. Или вдруг глазам предстает такая картина: пушка на косогоре стоит одним колесом на земле, а второе в воздухе. Вот-вот перевернется. Был такой момент, когда пушка уже закачалась на одном колесе, кто-то даже вскрикнул. Но она благополучно опустилась на второе колесо и пошла нормально.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
