— Так неужели, — воскликнул Уэверли, — мне остается спокойно и безропотно проглотить нанесенное мне оскорбление?
— Этого я никогда бы вам не посоветовал, друг мой, — ответил Мак-Ивор, — но я постарался бы, чтобы отмщение пало на голову, а не на руку; на правительство тиранов и угнетателей, которое измыслило и нацелило эти преднамеренные и повторные оскорбления, а не на орудия, которые оно использовало для нанесения вам обиды.
— На правительство?—спросил Уэверли.
— Да, — ответил запальчивый гайлэндец, — на династию узурпаторов — Ганноверский дом, которому ваш дед не согласился бы служить совершенно так же, как получать от князя тьмы жалованье раскаленными докрасна золотыми!
— Но со времен моего деда уже два поколения этой династии занимали престол,— холодно заметил Эдуард.
— Верно, — ответил предводитель,— но все это произошло потому, что мы сами из-за своей бездеятельности дали им возможность выказать их природные свойства; потому что и вы и я сам жили в смиренной покорности, даже раболепствовали перед ними, соглашаясь служить в их армии, и предоставляли им таким образом средство открыто унижать нас, отбирая наши должности, — неужели по этой причине мы не имеем права возмущаться оскорблениями, которых наши отцы могли лишь опасаться, а нам приходится испытывать на себе? Или дело несчастной династии Стюартов стало менее справедливым, потому что она представлена молодым принцем, которого никак не могут касаться обвинения в дурном управлении, возводившиеся на его отца? Помните ли вы стихи вашего любимого поэта?
Ведь Ричард не отрекся добровольно.Король дает лишь то, что он имеет.Будь сын у Ричарда, бесспорно онМог унаследовать отцовский титул.
Вы видите, дорогой Уэверли, что я могу цитировать стихи не хуже Флоры или вас. Но полно, проясните ваше хмурое чело, доверьтесь мне, и я укажу вам путь скорой и славной мести. Пойдемте к Флоре, которая, быть может, сообщит нам о каких-либо событиях, происшедших за время нашего отсутствия. Она очень обрадуется, узнав, что вы освободились от ярма. Но сначала допишите постскриптум к вашему письму, указав время, когда вы получили первое предписание от вашего кальвиниста-подполковника, и выразите сожаление, что поспешность его действий помешала вам предупредить их, послав наперед ваше прошение об отставке. Пусть он краснеет за свою несправедливость.
Итак, письмо вместе с соответствующим прошением было запечатано, и Мак-Ивор отправил его и несколько своих писем со специальным курьером, которому было приказано передать их в первую почтовую контору Нижней Шотландии.
Глава XXVI ОБЪЯСНЕНИЕ
Намек, брошенный предводителем в отношении Флоры, был сделан вполне сознательно. С глубоким удовлетворением замечал он растущую привязанность Уэверли к своей сестре и не видел иных препятствий к их союзу, как положение, занимаемое отцом нашего героя в министерстве, и служба Эдуарда в войсках Георга II. Теперь и то и другое было устранено, и притом так, что открывалась возможность привлечь сына на служение другой партии. Во всех прочих отношениях этот брак не оставлял желать лучшего. Он обеспечивал спокойствие, счастье и достаток горячо любимой сестре; кроме этого, сердце молодого предводителя заранее радовалось при мысли, что благодаря этому браку возрастет и его значение в глазах бывшего монарха, которому он посвятил всю свою жизнь, поскольку союз Мак-Иворов с одним из древних, могущественных и богатых английских родов, издавна приверженных дому Стюартов, мог оживить эту несколько ослабевшую привязанность, что для изгнанной династии было теперь делом первостепенной важности. Фёргюс не мог себе представить никаких препятствий на пути к выполнению этого плана. Увлечение Уэверли бросалось в глаза, а так как он был недурен собою и у него были, по-видимому, такие же вкусы, как у Флоры, Фёргюс не предвидел возражений с ее стороны. И, собственно говоря, для него, проникнутого идеями о всемогуществе патриархальной власти и усвоившего во Франции мнение, что решающим в выборе женихов для девушек является голос семьи, всякое сопротивление со стороны сестры, сколь бы дорога она ему ни была, не представлялось непреодолимым препятствием, даже если бы жених был несравненно менее приемлем.
Под влиянием этих чувств Мак-Ивор повел Уэверли отыскивать сестру, не без тайной надежды на то, что смятение чувств нашего героя придаст ему необходимую смелость и поможет преодолеть то, что Фёргюс именовал романтикой в ухаживании. Они нашли Флору в обществе ее верных подруг Уны и Катлины; девушки связывали ленты, как показалось Уэверли, в белые свадебные банты. Пытаясь, насколько возможно, скрыть свое волнение, Уэверли осведомился, по какому радостному поводу готовится такое количество украшений.
— На свадьбу Фёргюсу, — сказала Флора с улыбкой.
— Вот как!— воскликнул Эдуард. — Крепко же он держал свою тайну! Я надеюсь, он позволит мне быть его шафером.
— Это дело для мужчины, но не для вас, как говорит Беатриса, — ответила Флора.
— А кто же, осмелюсь спросить, мисс Мак-Ивор, прекрасная невеста?
— Разве я не говорила вам уже давно, что у Фёргюса одна суженая — Честь?— сказала Флора.
— И неужели вы считаете меня неспособным быть его помощником и советником в этом деле? — оказал наш герой, густо покраснев. — Неужели вы такого низкого мнения обо мне?
— Ничуть, капитан Уэверли. Я благодарила бы создателя, если бы вы разделяли наши взгляды, и привела выражение, которое вам так не понравилось, только потому, что
Вы всех похвал достойны, это так,Но против нас идете вы как враг.
— Это уж дело прошлое, сестра,—сказал Фёргюс,— и ты можешь поздравить Эдуарда Уэверли (уже больше не капитана) с освобождением от рабского служения узурпатору, символизируемого этой зловещей черной кокардой.
— Да,— сказал Уэверли, снимая ее со своей шляпы, — королю, давшему мне этот знак, было угодно отобрать его от меня, и притом так, что мне не приходится жалеть о том, что я покинул его службу.
— Благодарение создателю! — воскликнула восторженная девушка. — И пусть они окажутся так же слепы, недостойно обходясь со всяким порядочным человеком, находящимся у них на службе, чтобы не было о ком жалеть, когда наступит час роковой борьбы!
— А теперь, сестра, — сказал предводитель,— замени эту мрачную кокарду более радостной. Насколько мне известно, именно дамам былых времен положено было вручать оружие своим рыцарям и посылать их на великие подвиги.
— Но не прежде, чем рыцарь хорошенько оценит правоту нашего дела и сопряженные с ним опасности, Фёргюс. Мистер Уэверли сейчас слишком взволнован недавними переживаниями, чтобы я навязывала ему столь важное решение.
Уэверли почувствовал некоторую тревогу при мысли о том, что ему предлагают надеть значок, почитавшийся большинством народа символом мятежника, но он не смог скрыть огорчения при виде холодности, с которой Флора отозвалась на намек своего брата.
— Мисс Мак-Ивор, как я вижу, считает рыцаря недостойным ее поощрения и милости, — промолвил он не без горечи.
— Отнюдь нет, мистер Уэверли, — сказала она очень ласково, — почему мне отказывать достойному другу моего брата в знаке отличия, который я раздаю всем членам его клана? Я с величайшей охотой включила бы всякого честного человека в число защитников дела, которому мой брат посвятил себя целиком. Но Фёргюс принял решение, ясно отдавая себе отчет, на что он идет. Вся его жизнь от самой колыбели была отдана этому делу; оно для него священно, даже если бы привело его в могилу. Но как я могу желать вам, мистер Уэверли, столь незнакомому со светом, столь далекому от друзей, которые могли бы дать вам совет и должны были бы оказать на вас влияние, как могу я желать, чтобы вы очертя голову бросились в такое отчаянное предприятие?
Фёргюс, которому недоступны были все эти тонкости, шагал по комнате и кусал себе губы. Наконец он произнес с принужденной улыбкой:
— Ну что же, сестра, предоставляю тебе исполнять с-вою новую роль посредницы между курфюрстом Ганноверским и подданными твоего законного государя и благодетеля. — С этими словами он вышел из комнаты.
Наступило тягостное молчание, прерванное наконец мисс Мак-Ивор.
— Мой брат несправедлив,— промолвила она,— так как совершенно не терпит, когда препятствуют порывам его ревностной преданности.
— А разве вы не разделяете его рвения? — спросил Уэверли.
— Я? — ответила Флора. — Бог свидетель, что мое усердие даже превосходит его собственное, если это только возможно. Но я, в отличие от -него, не настолько погрязла в суете военных приготовлений и в бесчисленных мелочных заботах, связанных с нашим предприятием, чтобы потерять из виду великие начала справедливости и истины, на которых оно зиждется, а эти начала могут утвердиться лишь мерами, которые сами по себе честны и справедливы. Играть на ваших теперешних чувствах, мистер Уэверли, и побуждать вас сделать бесповоротный шаг, справедливость и опасность которого вы еще не взвесили, все это, по моему слабому разумению, и нечестно и несправедливо.
