названные так в честь московского района, появились во многих больших городах СССР. Возвращаясь мыслями к более раннему периоду сталинской эпохи, Комаровский писал: «С улыбкой вспоминаю сейчас, какой жесткой критике был подвергнут за то, что „вместо реконструкции центральной части Москвы строители лезут в какие-то Черемушки“». Но тут же оговаривался: «Должен, конечно, сознаться, что выбор таких районов, как Черемушки и Текстильщики, для строительства жилых районов тогда определялся не столько стремлением к созданию новых микрорайонов Москвы, сколько невозможностью строительства нового жилья в центре»[603]. Хотя при Хрущеве все изменилось, в позднесталинский период вытеснение части москвичей на окраины было не частью основного плана, а следствием его непродуманности.
Собственно, на окраине Москвы строился и один из восьми небоскребов. Это было самое образцовое здание из всех, всем небоскребам небоскреб – Московский государственный университет. Если Зарядье было густонаселенным районом, то участок, выбранный для строительства высотки на Ленинских горах, представлял собой зеленую, пасторальную местность. Большинство обитателей этого уголка Москвы, больше напоминавшего деревню, жили в деревянных домиках. Юго-западную часть столицы, где суждено было вырасти высотному зданию МГУ, собирались застраивать еще в середине 1930-х, когда разрабатывался Генплан реконструкции Москвы, но основательная подготовка к застройке началась только в послевоенные годы. По официальным подсчетам УСДС, на территории, где планировалось возводить новое университетское здание, проживали более 4 000 человек[604]. Среди построек, которые предстояло снести, чтобы расчистить место для будущего комплекса МГУ, были деревянные бараки, относившиеся к заводу «Красный пролетарий», кирпичные дома, принадлежавшие золотодобывающему центру НИИ МВД, и два сельскохозяйственных предприятия – колхоз имени 12-летия Октября и совхоз «Ленинские горы»[605].
Многие из домов, расположенных на Ленинских горах, оказались во вполне пригодном состоянии. Поэтому УСДС решило не ломать эти дома, а перевезти их вместе с жителями на новое место неподалеку от станции «Лобня». С одной стороны, такое решение избавляло УСДС от необходимости строить новое жилье для этих людей, а с другой вынуждало чиновников УСДС вникать в различные тонкости жизни советских домовладельцев и их съемщиков. Многие из деревянных домов на Ленинских горах были, по сути, коммуналками: один жилец, он же владелец, сдавал комнаты другим жильцам. К числу съемщиков относилась, например, Мария Калинкина – она снимала для себя и двух сыновей одну десятую дома в Воробьевском переулке. Владела этим домом Агафья Козлова, пожилая мать-героиня, у которой два сына погибли на фронте. Козлова жила исключительно огородом, пенсии не получала, ее семья – дочь, двое сыновей, две невестки и четверо внуков – занимали остальные девять десятых дома[606].
Семье Козловых предстояло переехать вместе со своим домом в Лобню, а Мария Калинкина попыталась найти другой выход из положения. В январе 1951 года, после того как чиновники УСДС предложили ей финский домик к северу от Лобни у станции «Катуар», Калинкина написала Сталину и попросила его придумать что-нибудь, чтобы ей остаться в Москве. «Перенос дома на ст. Лобня меня не устраивает по многим причинам», – писала Калинкина. Она обучалась машинописи, и до окончания курса оставалось еще пять месяцев. «А после учебы работать, будет много уходить время на дорогу, дети будут совершенно заброшены», – объясняла она. Кроме того, ее сын-семиклассник уже три года изучал в школе французский язык, а в лобненской школе дети учат немецкий, ребенок не сможет сдать экзамен и останется на второй год. Наконец, Калинкина в качестве довода, обосновывающего ее право на жилплощадь в черте Москвы, сообщала Сталину, что ее муж, скончавшийся в 1947 году, прослужил 25 лет в советской армии. Он воевал и в Гражданскую, и на фронтах Великой Отечественной, участвовал в «освобождении Южного Сахалина от японских захватчиков» и имел «ряд наград и благодарности от Советского Правительства, личную благодарность от генералиссимуса, от Вас, товарищ Сталин»[607]. В итоге Калинкина получила новое жилье в Кунцеве.
В отличие от Зарядья, управление, занимавшееся расселением москвичей, разделило жителей Ленинских гор на несколько категорий, наделенных разными правами: тут были и владельцы домов, и арендаторы, и колхозники, и рабочие различных министерств, построивших жилые дома в этой местности[608]. Личная собственность на жилье была отчасти результатом законов военной поры, а позже ее закрепило государственное постановление 1948 года, согласно которому, городские и районные власти по всему СССР обязаны были выделять участки земли лицам, желавшим построить для себя одно-или двухэтажные дома[609]. Пытаясь разобраться во всем разнообразии типов здешних домов и их жильцов, в мае 1949 года Совет Министров выпустил постановление под названием «О переселении граждан, проживающих на участке строительства Московского государственного университета на Ленинских горах и прилегающей территории». Помимо того, что в этом постановлении жителям, являвшимся владельцами, предлагалась возможность перевезти дома (которые они, скорее всего, построили сами) на новое место, еще и делались уступки тем, кто предпочел бы переселиться в новое жилье. Арендаторы же получали компенсацию не в виде нового жилья, а в виде денежной выплаты (по 5 000 рублей на человека), если только они не принадлежали к следующим группам: семьи военных, раненых солдат и инвалидов войны, а также инвалиды труда, пенсионеры и одинокие старики[610]. Съемщики, попадавшие в эту группу (а туда как раз попадала Мария Калинкина, получавшая пенсию за мужа), получали новое жилье в другой части города[611].
Процесс выселения и переселения людей с Ленинских гор и из Зарядья затянулся и продолжался после смерти Сталина. Еще в июне 1953 года чемпион по лыжным гонкам и тренер Дмитрий Васильев и его жена Вера Евгеньевна, врач, написали Берии письмо, где сообщали, что недовольны перспективой переезда в Кунцево[612]. Супруги, все еще жившие в Зарядье, писали Берии: «Переселение на далекую окраину города или за черту города создаст более трудные условия для работы и жизни и потребует много времени на переезды к месту службы»[613]. Васильевы, явно мечтавшие о «буржуазном» комфорте, который в послевоенные годы государство обещало деятелям культуры, врачам и другим представителям советской элиты, писали: «Очень просим Вас, товарищ Берия, помочь нам в получении благоустроенной квартиры в центральных районах города, а если возможно, – в высотном доме»[614]. В то время, когда супруги собрались написать Берии, как раз был достроен небоскреб на Котельнической набережной, который был хорошо виден из Зарядья на другом берегу Москвы-реки. Но все квартиры в этой новой жилой башне были уже распределены. Да и в любом случае, обращаться за помощью к Берии в июне 1953 года было совершенно бесполезно: в том же месяце Берия, долгое
