сын, ушедший служить в армию в 1943 году, вернулся домой совсем недавно – в октябре 1950-го. И вот Вихорева, сев в ноябре за это письмо, просила предоставить им с сыном отдельную квартиру.
Вступив во взаимодействие с советским государством, Вихорева продемонстрировала осведомленность, типичную для жителей Зарядья, не имевших связей с влиятельными людьми. Она постаралась показать, что знакома с действующими жилищными законами и точно знает, на какую жилплощадь имеет право в соответствии с официальными распоряжениями о переселении граждан: «А по постановлению Совета Министров должны дать такую же площадь, которую мы занимаем сейчас, – писала она, – или по 9 метров на 1 чел. плюс 4½ кв. метров санитарных, или коммунальных, итого 22,5 кв. метра должны нам были предоставить». Хотя площадь ее отдельной квартиры в Елецком переулке составляла 33,6 квадратных метра, она соглашалась даже на квартиру площадью 21 квадратный метр – лишь бы не жить в коммуналке: «Так как сын мой, вернувшись из Советской Армии, где он пробыл 7 лет, сейчас поступает учиться и работать и ему очень трудно будет заниматься, когда в квартире будут находиться 3 семьи»[577]. Получатель письма подчеркнул эти последние строки. Но в итоге старания Вихоревой обеспечить себя и сына жильем получше оказались напрасны: им выделили не отдельную квартиру, на которую она так надеялась, а комнату площадью 17,3 квадратных метра в коммунальной квартире в Кунцеве. Если верить заместителю начальника УСДС, Вихорева смирилась со своей участью («претензий не имеет»)[578].
Распоряжения о переселении, выпущенные Советом Министров, вызвали резонанс далеко за пределами породившего их тесного бюрократического мира. Содержание этих документов вскоре стало общим достоянием, из-за чего сложные и неопределенные обстоятельства расселения москвичей обрели хотя бы некоторую предсказуемость. Независимо от того, подразделялись ли жители в этих государственных постановлениях на отдельные группы с разными правами или же всех ожидала одинаковая судьба, в народе эти документы воспринимали как юридически обязывающие договоры между государством и гражданином. Хотя отдельные граждане и шли на хитрости и пытались вытребовать себе особого отношения, многие их соседи, напротив, добивались того, чтобы жилье распределялось строго по справедливости, в соответствии с буквой закона. Когда же действительность расходилась с порядком, описанным в официальных постановлениях (а это происходило довольно часто), граждане изливали гнев и возмущение в письмах к властям. В то время как одни авторы прибегали к автобиографическому приему и рассказывали о своих личных обстоятельствах и привилегиях, другие пускались в обличения и поименно указывали виновных в попрании справедливости и законности. Особенно часто практиковался обличительный подход в письмах тех граждан, кого побудил взяться за перо личный опыт общения с бюрократами среднего звена. Больше всего обвинений в служебных злоупотреблениях обрушивалось на головы сотрудников Управления по переселению, созданного при УСДС.
Жизнь в тени
Многих жителей Зарядья тревожила мысль о переезде из центра Москвы на далекую окраину, еще толком не освоенную. В октябре 1951 года Берия получил отпечатанное на машинке коллективное письмо от 26 недовольных жителей Зарядья. Согласно распоряжению Совмина, всех их должны были еще в декабре 1950 года переселить из дома № 8 в Елецком переулке в новые квартиры в Текстильщиках. Они сообщали Берии, что некоторых их соседей действительно переселили в срок, но больше сотни людей по-прежнему оставались в Зарядье, хотя на дворе уже давно 1951 год. Они устали из месяца в месяц слышать от чиновников из Управления по переселению о переезде «в ближайшие дни» и потому решили обратиться к Берии, чтобы поскорее эвакуироваться из района, который с каждым днем все больше напоминал зону боевых действий[579]. Их старый дом ходил ходуном от взрывных работ на стройплощадке, прохудившаяся крыша не защищала от непогоды, в нижние квартиры лавиной обрушивались куски потолков, а в водопроводных трубах уже много месяцев не было воды. Приближалась очередная зима, и жители аварийного дома – а среди них многие были или инвалидами войны, или родственниками погибших фронтовиков, – не находили себе места от тревоги. К тому же они слышали, что в трех новых домах, построенных в Текстильщиках, получили комнаты люди, вообще не имевшие отношения к Зарядью[580].
Эти жители Елецкого переулка зашли дальше, чем осмеливалось заходить большинство авторов подобных писем: они попросили Берию «выслать комиссию», которая изучила бы их текущие жилищные условия, для «немедленной и тщательной проверки выполнения постановления», а также чтобы расследовать ненадлежащее выделение жилья посторонним лицам, не являвшимся переселенцами из Зарядья[581]. Эти просьбы были удовлетворены, и вновь к расследованию привлекли Павла Баранова, прокурора РСФСР. После этого УСДС больше не мешкало. Как докладывал Баранов, в конце ноября 1951 года 26 жителей Зарядья и члены их семей были переселены в новое жилье[582]. Что же касается сообщения о недолжном распределении жилья в Текстильщиках лицам, не связанным с Зарядьем, то Баранов подтвердил, что и оно оказалось правдивым[583].
Все это Баранову доводилось наблюдать и раньше. Незадолго до этого, в июле 1951 года, прокурору поручили проверить сигнал, полученный от другой группы граждан, и он выяснил, что жильем обеспечили не тех людей, кому оно полагалось. В тот раз расследование началось из-за письма Сталину от жителей Кунцева. Тогда обстоятельства были иными: авторов письма переселили в Кунцево годом ранее, и «таким образом они оказались загородными жителями»[584]. Не все авторы письма (две женщины и четверо мужчин) переехали в Кунцево из Зарядья – некоторых переселили с Ленинских гор, где УСДС вело строительство другого небоскреба. И вот, эти новоиспеченные соседи по Кунцеву, перебравшиеся туда из разных мест Москвы, сплотились, чтобы вывести на чистую воду коррумпированное руководство Управления по переселению, которое «искажало и систематически нарушало… постановление, предоставляя площадь не по принципу законности, а по собственному усмотрению»[585]. «После переселения мы выяснили, – писали кунцевские новоселы, – что аппарат СДС состоит из ненадежных людей»[586].
В своем письме эти граждане жаловались на В. М. Брежневу – сотрудницу МВД, которая получила отдельную квартиру. Еще они жаловались на служащего УСДС товарища Петракова – его переселенцы обвиняли во взяточничестве, но тут же предупреждали, что «дело оказалось не в одном товарище ПЕТРАКОВЕ. Этой болезнью заражен весь аппарат руководства УСДС»[587]. Но больше всего нареканий вызвал у этих жителей Кунцева чиновник, отвечавший за переселение, – Е. П. Попов. Он вел себя грубо, держался заносчиво, дурно обращался с жителями Кунцева, но, хуже того, он отдал своему брату (недавно приехавшему в Москву с Урала) квартиру, предназначавшуюся для московских переселенцев. «Наша
