появится что-то новое. Расследование ведется с лета, и состояние, в котором находят жертв, очень затрудняет идентификацию: их обнаруживают туристы или егеря спустя долгое время в состоянии сильного разложения.
– Он действует совсем иначе, не так, как другие, – заметил Микелис.
– Да, но *e всегда четко вырезано на коже – на лбу или на теле, как у одной из жертв. И всегда ножом. У нас есть четыре трупа, которые, похоже, связаны между собой, но только на трех есть этот знак, причем двоим пришлось делать рентген черепа, чтобы заметить на кости царапину от ножа. Четвертый труп обнаружен совсем в плохом состоянии, на нем ничего не нашли, даже пулю. Возможно, он и не связан с нашим убийцей.
– Прорезал лоб до кости? Да уж, постарался, – выдохнула Людивина.
– Итак, – продолжал Микелис, – не исключено, что он тоже совершил убийство в воскресенье вечером, как и его дружки.
– Вполне вероятно, – подтвердил Сеньон. – Давайте подождем. Может, полиция в ближайшие дни что-то обнаружит. Они усилили патрулирование в Сьерре, но это зона со сложным рельефом и протяженностью восемьдесят километров.
– Когда там было совершено первое преступление?
– По всей видимости, в июле.
Криминолог в задумчивости откинулся назад.
– Получается, первым к делу приступил Виктор Магс, – сказал он.
– Вы думаете, *е на форуме – это он? – спросила Людивина.
– Возможно. Он держал дома книги?
– Не знаю, а что?
– *е – идеолог. Он подкован в своей области и наверняка много читает. Я не говорю, что парень, просидевший всю жизнь в глухой деревушке департамента Ло и Гаронна, на это не способен, но такая личность выстраивает себя постепенно, формирует свое мировоззрение, находит образцы для подражания. Должно быть, он много читал на эту тему. Нам придется опросить тех, кто обследовал его дом, и изучить фотографии, сделанные на месте.
Людивина воодушевилась:
– Если Виктор Магс – лидер, то его гибель может на время выбить их из колеи. Им надо сначала оправиться, прийти в себя, а потом уже действовать.
– Но наше присутствие на сайте они обнаружили быстро, – напомнил Сеньон.
– Монро должен расколоться. Хоть бы он заговорил, хоть бы сдал еще одно имя!
– Скорее всего, он никого не знает, – тут же ответил Микелис. – Вспомните его последний разговор с *e в понедельник утром! Ему не терпелось его увидеть. Я думаю, что единственная связь между Монро и остальными – этот сайт, который мы только что упустили.
Людивина отставила свою полупустую чашку горячего шоколада.
– И это возвращает нас к Виктору Магсу. Если потеря лидера выбила Зверя и испанского Зароффа из колеи, мы можем надеяться на небольшую передышку, прежде чем они начнут действовать по новой. Они будут держаться в тени и искать новый способ связываться друг с другом. Бейнсу надо поставить телефон Монро на прослушку и следить за его почтовым ящиком в интернете.
– Бейнс уже занимается этим, он мне так и сказал, – сообщил Микелис.
Молодая женщина смотрела на коричневый круг с росчерком белых сливок, остывающий в чашке. Мысли прыгали в голове. От одного убийцы к другому, от одного лица к другому. Она была измотана.
Алексис.
Его тело, выгнувшееся над ней. Его лицо, застывшее в экстазе.
Его череп, пробитый выстрелом. Лужа крови вокруг.
Внезапно у нее завибрировал мобильник. На экране высветилось имя Априкана. Не успела она поздороваться, как услышала глухой голос:
– Собирайтесь, вы летите в Краков.
Людивина сразу все поняла. И закрыла глаза.
– Он снова сделал это?
– Да. Сегодня утром. И на этот раз он пошел еще дальше. Следственный судья уже связался с местными коллегами. Краковские полицейские ждут вас завтра. Я только что контактировал с Европолом, звонил в штаб-квартиру в Гааге, так что вам обеспечена полная поддержка всех полицейских служб. Дело сложное. Масштабное. Так что не допустите осечки, Ванкер. Теперь все лежит на ваших плечах.
35
Людивина очнулась в холодном поту – ее лоб был прижат к ледяному иллюминатору.
Не хватало кислорода.
Стены давили, окружали со всех сторон.
В салоне аэробуса кондиционер гонял по кругу один и тот же душный воздух, Людивине было нечем дышать. Мощная фигура Сеньона, под боком у которого она оказалась, еще плотнее вжимала ее в стенку. Откинутое сиденье сидящего впереди пассажира создавало впечатление, что пространство сужается со всех сторон.
Она задыхалась.
Отстегнув ремень безопасности и протиснувшись мимо удивленного коллеги, а затем мимо Микелиса, Людивина пошла по центральному проходу, хватаясь за спинки кресел. Пустой проход был устремлен прямо к хвосту самолета. Четкая линия, открытое пространство.
Здесь можно было дышать.
Стюардесса бросилась к ней и потребовала вернуться на место: самолет входил в зону турбулентности, но Людивина так на нее глянула, что получила еще минуту передышки.
Молодая женщина постепенно оживала, гоня от себя обрывки кошмаров и внезапный приступ клаустрофобии.
Позади остался тяжелый день – ей казалось, он никогда не закончится. Из отеля в Инвернессе они снова зашли в полицейский участок, чтобы встретиться напоследок с инспектором Бейнсом, затем их ждала нескончаемая дорога через горную местность в аэропорт Эдинбурга… Регистрация, трехчасовой перелет. И томительные паузы между этими этапами, когда приходят мысли. Воспоминания. Подступают рыдания.
Алексис погиб четыре дня назад, а Людивина словно плакала много недель. Она вся вымоталась, извелась.
Самолет приземлился в краковском аэропорту Иоанна Павла II в 21:30, после почти трехчасового перелета. Французов встретил полицейский в форме и отвез в отель – современный, безликий, но комфортабельный.
После шотландской поездки в Польше Людивина переживала какое-то дежавю: снова темень и холод! Она чувствовала себя отчаянно плохо – здесь, на другом конце Европы, да еще без привычного «Ксанакса» или «Теместы», которые можно принять и погрузиться в сон. Она поставила в номере сумку, увидела идеально ровную белую постель, красные шторы, гостеприимно включенный телевизор, вдохнула запах освежителя воздуха – и ощутила дикое желание сбежать.
Людивина быстро прикинула варианты: либо зарыться головой в подушку и плакать, либо пропивать мозги в баре. Плакать уже нечем, так что нужно восстановить водный баланс.
Она пила уже второй бокал пива и третью рюмку яблочной водки, когда к ней присоединился Сеньон.
– Что, и ты тут? – спросил он негромко.
Она кивнула.
– Мне плохо без жены и детей, – признался он с грустным видом.
– А мне – без Алекса, – тут же ответила она.
Сеньон ласково потрепал ее по спине.
Они сидели рядом и пили, особо не разговаривая, и каждый понимал душевное состояние другого. Смерть коллеги и друга создала в их жизни огромную, невосполнимую пустоту. Сеньону с этим помогала справиться семья, и здесь он еще более остро чувствовал ее отсутствие. Людивина же была глубоко одинока –
