Это Лэни и сама поняла, проходя по просторной продолговатой столовой, имевшей четыре двери во все стороны. Кроме широкой двери на веранду, с которой можно было попасть в парк, сюда вела арка из гостиной, через которую вошли графиня с мажордомом, основательная дверь в коридор и почти незаметная дверца в кухню.
Немного не доходя до этой последней двери, графиня вдруг приостановилась и решительно увлекла спутника к окну, делая вид, что живо заинтересовалась видами парка и живой изгороди, за которой виднелись крыши дворовых построек.
Но на самом деле ее внимание привлекли громкие голоса слуг, о чем-то споривших на кухне.
— Позвольте, я… — рванулся в ту сторону Милред, очевидно тоже что-то расслышавший, но тихоня не позволила.
Ловко поймала его за локоть, уверенно повела с собой, лепеча какую-то ерунду.
— Ах, потом! Посмотрите сюда, Милред, вам ничего не кажется? По-моему, чего-то не хватает… только не могу понять чего?! А вам?
— Н-ну… — неуверенно отозвался он, рассеянно рассматривая поредевшие желтые листья на деревьях, здесь, в окрестностях Датрона осень всегда наступала на полмесяца позднее из-за близости горячих источников, — возможно, цветов?
— Вы думаете?! — минуту помолчав, с сомнением протянула графиня, — нет, не то… а что, если… нет, это тоже не то. Думайте, Милред!
Сама Лэни думать даже не собиралась, внимательно вслушиваясь в женские голоса и старательно их запоминая, ведь от того, что она услышит, будет зависеть, кого из служанок придется убрать, несмотря ни на какие прочие качества. Еще матушка говорила, когда вспоминала в монастыре свою прошлую жизнь, что самые нежелательные служанки — это завистливые и ехидные злюки, всегда улыбающиеся господам, но потихоньку портящие кровь всей остальной прислуге. Матушка называла их тихими змейками, изредка кусающими подружек в самое больное место, отчего те потом не могли ни спокойно работать, ни приветливо улыбаться.
— Я вообще могу уйти! — так яростно вскликнул женский голос, что эти слова не мог не расслышать мгновенно помрачневший Милред.
А в следующий момент дверь кухни хлопнула и по столовой мимо госпожи и мажордома, всхлипывая, стремглав пробежала невысокая горничная в темно-сером платье и белом переднике.
— Госпожа Лэрнелия, — удрученно забормотал Милред, — прошу вас, извините ее…
— Не извиняйтесь, бегите и поговорите! Вы же видите, что девушка не в себе! — решительно перебила его Лэни, — ну, что же вы стоите?! Кухню я теперь сама найду.
И спокойно направилась к той двери, откуда выскочила обиженная служанка.
— А чего не хватало… вы не скажете? — попытался остановить ее мажордом, и графиня в ответ уверенно кивнула головой.
— Да, я поняла. Занавеси нужно сменить на более светлые и легкие, эти придают комнате слишком торжественный вид.
А затем прошла в дверь и так уверенно закрыла ее за собой, что Милред не осмелился последовать за хозяйкой.
Почему голоса слуг слышались слегка глуховато, Лэни сразу поняла, едва оказавшись в кухне. В этом доме она по южной моде была поделена на две части, холодную и горячую. Первая часть, где оказалась графиня, была угловой и служила холодной, тут стояли шкафы с посудой и столы, на которых повара делали работу, не требующую близости очага. Резали овощи и месили тесто, украшали торты и изысканные блюда. Из этой комнаты вели в разные стороны четыре двери, застекленная до половины боковая — открывалась на веранду, вторая, массивная, определенно вела во внутренний коридор, а широкий, как ворота, арочный проход — в горячую половину. Четвертой была дверь, в которую вошла тихоня.
В первой части женщина в ярко-желтом фартуке и завязанном на затылке чепчике, ловко и быстро делала маленькие пирожки.
— С чем они будут? — приветливо улыбнулась Лэни, внимательно рассматривая сквозь широкий арочный проход вторую половину кухни, где стояли печи и суетилось двое девушек в таких же желтых фартуках.
Оттуда шел запах жареного мяса, грибов и специй, и графиня сообразила, что все это готовится к обеду, который они есть не собираются.
— Сладкие, — хмуро буркнула кухарка, не отрывая взгляда от работы, и тут до нее дошло, что голоса спрашивающего она не знает.
Женщина подняла еще недовольное лицо, рассматривая вошедшую, а ее пальцы тем временем продолжали привычное дело. И вдруг задрожали, сбились, смяли пышный желтоватый кружочек.
— Госпожа?! Ох, святые духи, простите пожалуйста… я не поняла…
— Все в порядке, я понимаю… — мягко остановила ее Лэни, слушая сердито спорившие голоса служанок, и понимая, что они находятся не в кухне, а еще дальше.
— Ты не должна была так говорить, Млика!
— Разве я сказала ей неправду?
— Но ведь это не твое дело!
— А почему? Мы же будем делать ее работу! Но если вы такие добренькие, можете убирать ее комнаты сами, я буду молчать!
— Я пришла посмотреть, как тут устроена кухня, — спокойно слукавила Лэни и пошла дальше, чтобы убедиться в своей догадке.
В горячей части кухни кроме проема, в котором стояла тихоня, была еще дверь. Наполовину застекленные, широко распахнутые створки вели в столовую для прислуги. Вот там и собралось пять или шесть горничных, не столько обедающих, сколько обсуждающих недавнюю ссору.
Впрочем, Лэни не осуждала их за то, что девушки сидят без дела, столовая для слуг в богатых домах — это единственное место, где они могут немного передохнуть и поговорить. И она была совершенно согласна с матушкой, строго порицавшей тех господ, которые приказывали запирать эту комнату сразу после завтрака и обеда. Потому, делая вид, что рассматривает очаг, чисто выскобленные колоды для рубки мяса и обитые медью столы, тихоня раздумывала, о чем заговорить со служанками, чтобы не спугнуть их, как перепугала повариху.
— Меня зовут Дорма и я тут за главного повара, — учтиво, но со скрытым вызовом сообщила последовавшая за хозяйкой женщина, и графиня отлично поняла, что ее беспокоит.
Немногие решаются поставить главным поваром женщину, считается, что мужчина на этом месте значительно выгоднее. Ведь ему не нужны дополнительные помощники, чтобы разрубить тушу или снять с очага тяжелый котел. Однако сама Лэни не относилась к таким господам. В богатых домах всегда найдется кому рубить мясо и таскать котлы, а вот запить или загулять женщина-повар никогда себе не позволит. Да и сманивать ее хорошим жалованьем никто не станет. К тому же, женщины более внимательны ко вкусам и капризам тех, кого кормят, и обычно стараются им угодить, а не подсунуть свое любимое блюдо. Да и обоняние у них, как правило, тоньше, и можно быть уверенным, что чуть подкисшую начинку в пирог они не положат.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
