Полицейский или гангстер?
В 1979 году Бельмондо рассказал корреспонденту журнала «Синема Франсе» (№ 26) о работе в фильме «Полицейский или гангстер?».
КОРРЕСПОНДЕНТ. Давно ли вам хотелось работать с Лотнером?
ЖАН-ПОЛЬ БЕЛЬМОНДО. Не могу сказать, что ощущал это как-то конкретно. Но мне нравились его фильмы и казалось, что мы столкуемся. Да еще Одиар считал, что мы созданы друг для друга. Оказалось, действительно, мы оба мечтали о фильме действия, в котором бы обыгрывались неожиданные ситуации и выявлялась правда характеров. Так возник сценарий картины «Полицейский или гангстер?», в котором мой герой ведет двойную игру. Комиссар Боровиц изображает завзятого мафиози, связанного с марсельской мафией, которую ему поручено разгромить. Сами видите, какие передо мной открываются возможности. Одиар и Лотнер стремились в первую очередь использовать меня как актера, полагая, что я уже достаточно зарекомендовал себя в трюках, чтобы двинуться дальше.
– Словом, это ваша первая «детективная комедия»?
– Да. Начиненная пикантными ситуациями.
– Прошел год с тех пор, как вы снялись в «Чудовище». Вы придерживаетесь теперь такого ритма работы?
– Я позволяю себе как бы отойти в сторону и взглянуть на то, что сделал, перезарядить батареи, не превратиться в «звезду-однодневку» – чего я опасаюсь больше всего. Начиная очередной фильм, я стараюсь хорошо сыграть роль, прочувствовать характер героя и делаю все это с удовольствием. Вероятно, потому что играл в «На последнем дыхании», «Модерато кантабиле», «Безумец Пьеро». Как бы там ни было, кино – это кино, хорошее или плохое. Не вижу причин, почему во имя мнимого интеллекта актер должен отказаться от подтверждения своей исключительности, от разнообразия творческой палитры. Уж коли утверждают, что я «звезда», то моя карьера не должна отличаться от карьеры других «звезд». Ведь бывают хорошие и менее фильмы, шоковые и не шоковые. Разных жанров. Именно такое многообразие приносит тебе имя, известность. Я не против «системы звезд». Она часто связана с успешными фильмами, в которых кино, имея в виду его состояние, весьма нуждается. Я горжусь, что являюсь популярной «звездой», какими были до войны Габен, Фернандель, Мишель Симон, Рэмю. Мне отнюдь не наплевать на одобрение массового зрителя.
– Одиар пишет, однако: «Бельмондо раздражает меня, когда мечется на крыше поезда метро или трепыхается на крыле самолета. Я говорю это не в качестве диалогиста, обманувшего чьи-то надежды, но исключительно потому, что он стоит большего, чем когда разыгрывает джентльмена-грабителя». Что скажете?
– Пусть уж мой друг Одиар думает так, чем вообще ничего не думает. К чему лишать удовольствия зрителя тех каскадов, которые ему так нравятся?
– А сегодня вы готовы повторить самые опасные трюки в вашей карьере? Можно сбиться со счета, вспоминая ваши выходки.
– Я не стану это делать, даже если меня об этом вдруг попросят. Но человек часто меняется. Все зависит от его физического состояния, минутного желания. В тот день, когда я чувствую себя в форме, не вижу причин, чтобы меня кто-то дублировал. Что я и снова делаю в фильме «Полицейский или гангстер?». Реми Жюльен научил меня спускаться вниз по лестнице… в машину. Мчаться очертя голову или взбираться наверх. Еще мне надо повисеть на канатной дороге, оказавшись без кабины…
– Чему вы приписываете тот факт, что успех вам сопутствует все время с тех пор, как вы снялись в «На последнем дыхании» Годара, сделавшем вас любимчиком даже американских студентов, породив такое явление, как «бельмондизм»?
– Вначале, когда я старался пробиться, я находил, что у меня премерзкая рожа. Выходит, я ошибался. Моя рожа возникла на горизонте в нужный момент. В ней была потребность. В 1960 году эра Валентине, Тайрона Пауэра, Кери Гранта миновала… В кино как раз наступил период, когда на экран пришел реальный герой из плоти и крови. Я появился со своим разбитым носом, своей привычкой релаксировать, в потрепанной куртке, я разговаривал с зрителями на понятном ему языке, отличном от книжного, со своей раскованностью и непосредственностью, и люди приняли меня. Мне кажется, они ждали этого, мое появление совпало с изменениями в эпохе, с крахом буржуазной мечтательности. Игравшая точно так же раскованно, Бардо была тоже символом времени. С другой стороны, я никого не копировал, я был самим собой. Именно это и сблизило меня с Годаром.
– Несмотря на свой престиж, на успех, говорят, что на съемочной площадке вы остаетесь невозможным шутником.
– Во время съемок грубоватая шутка, забавная выходка, хохма разряжают обстановку. Особенно, когда надо (или это уже было) сыграть что-то трудное. Когда все вдруг грозит обернуться драмой и ты представляешь угрозу изнутри и, того гляди, нужно звать на помощь полицию, тучи рассеиваются, гроза проходит и можно на все взглянуть спокойно. Обратите внимание: шутить – значит также играть. Игра же составляет мою единственную и пламенную страсть. Прежде я имел право говорить: я живу, чтобы играть, и продолжаю играть, когда живу. За пределами работы я остаюсь шутом гороховым. Но я не в силах разыгрывать клоуна весь день, дурачиться с шляпой на голове, переодеваться.
– Говорят, что вы самый большой женоненавистник. Правда?
– Ну, это вранье! И придумано какой-либо дамой из Движения за освобождение женщин, которой не хватает жертв. Поверьте мне, даже в любовных сценах я ценю девушек, которые хорошо делают свое дело, которые достаточно профессиональны перед объективом, чтобы сохранить искренность в нужное время. А не тех, которые хлопают ресницами, требуя пуховки, задавая себе вопрос: «А хорошо ли меня снимают?» Но вот разыгрывать постельный экстаз не в моем духе. Ни закатывать глаза. Этому никто не поверит.
– Заметьте, что ваша партнерша по фильму «Чудовище» Ракэл Уэлш[30] сказала: «Просто нельзя понять, как устоял Бебель перед всеми красотками, которых он держал в своих объятиях. В любом случае сниматься с ним очень приятно».
– Ну что ж, готов ответить ей тем же комплиментом.
– Но вернемся к Бельмондо, непохожему на героев своих фильмов. Трюффо сказал: «Меня интересует его серьезность». А Жан-Пьер Мельвиль говорит о вас в роли «Леона Морена, священника»: «Я считаю, что со времени смерти Жерара Филипа это самое большое открытие в кино. Он подчинялся моей дисциплине и прекрасно справился со своей задачей. В „Опасных связях“ он был бы великолепным Вальмоном». Что вы об этом думаете?
– Мне кажется, что для актера самое важное – это приносить идеи и вдохновение режиссеру. Его башка работает исходя из этого. И когда совпадает с тем, что способен сделать актер, то оба испытывают профессиональную радость.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
