Какой вывод? А вывод тут простой: во-первых, если Сумераги-тайчо скажет, то эти двое без сомнений в лепешку разобьются, себя не пожалеют. Она же ей просто приказала поди – ну-ка воткнись в них на скорости, а та даже глазом не моргнула, хотя знала, что покалечиться может. А второй вывод, что Сумераги этот приказ даст и глазом не моргнет. Ей какие-то свои принципы важнее, чем жизнь и здоровье ее напарниц. Хотя… какие они там напарницы, у напарников таких отношений нет. Я ж говорю – волчицы молодые, кто сильнее, тот и прав. Они там скорее на положении рабынь, слуг, кого угодно, но не равных. Видели бы вы, как они ее глазами едят. А когда уходила эта… Сумераги, так свою тигрицу по-хозяйски так за задницу схватила, а та на секундочку только из разбитой машины вылезла, прихрамывала. Ну и пришлось ей бедняжке срочно выпрямиться и вид сделать, что все в порядке, улыбнуться даже. Так что, если и есть в этой команде монстр, так это Сумераги Сумико. Да, мы же тоже уходили переулками, а тут сзади как раз местные супера нарисовались, «Воины Сейтеки», вот я там и увидел. Тигрица эта ее и двигалась еле-еле, но, когда тайчо команду «фас!» дала, так та раскидала героев в стороны, смотреть любо-дорого. Я такого даже в кино не видел. Нелегко ей далось после аварии, но в этой команде скидок никто не дает. Отморозки молодые. Не удивлюсь, если подсидят эти волчицы старого Джиро и пустят имущество по беспределу, вот увидите.
Что? Какие рекомендации? Да на пушечный выстрел к этому Сейтеки не приближаться, там еще полгода и такая заваруха будет, что мама дорогая, я в глазах у них это вижу просто. Молодые, голодные, жестокие. Себя не жалеют, а уж нас-то тем более. Я-то чудом ноги унес, думаю, это вроде предупреждения было. Ну, так и сработало, вот он я сижу тут и прошу не соваться в этот уродский городишко, пусть там сами хоть в крови захлебнутся, маньячки…
Глава 23
Я сижу за своей партой, смотрю в пространство и пытаюсь скрыть улыбку, но получается плоховато. А улыбаюсь я сразу по нескольким причинам, и самая главная из них – моя регенерация работает и против похмелья! Вот интересно, с депривацией сна ничего не может сделать, а с алкогольной интоксикацией – пожалуйста. Может быть, это потому, что отравление – это воздействие снаружи, а недостаток сна – это сознательный выбор? Не знаю, но надо будет проверить.
Тем не менее факт остается фактом – никаких последствий вчерашней попойки дома у Майко, никакого похмелья, я жив, здоров и невредим. Проснулся я, надо сказать, как Вуди Аллен. Тот, когда его спросили: «Вуди, как бы ты хотел умереть?», ответил: «Быть погребенным под телами итальянских киноактрис. Джины Лоллобриджиды и Софи Лорен, равно как и Брижит Бардо, если Орнеллы Мути под рукой не нашлось», но вот японских магов из клана якудзы, сложивших на меня свои голые ноги, было аж целых две. Не знаю, к какой категории отнести Читосе, но та спала, обнимая Майко со спины. Чудесное зрелище, конечно, но надо было вставать и бежать в школу. Потому что, мать его, школа. Какое-то невероятно сакральное отношение тут к этой школе и учебному процессу. Я выбрался из-под сплетения голых ног представительниц местного клана якудзы, по дороге отметив, что одежды на всех нас был самый минимум – почему-то женские трусы на мне и бюстгальтер на Читосе. Все. Ах да, на Читосе еще было это ее ожерелье, но она с ним никогда и не расставалась. Меня лично интересовал только факт пропажи моих собственных трусов и цепочка событий, которая привела к тому, что на мне появились вот эти вот…
Нет, ханжой я не был, да и против секса ничего не имел, но вот помнить – ничего не помнил. Последнее воспоминание – третий тост, за любовь, стоя и до дна – и все. Выключился. Или не выключился? В пьяном угаре разделся и изнасиловал всех причастных и невиновных? А потом почему-то надел трусы кого-то из девушек? Кстати, кого? Чьи на мне и где мои? Я вздохнул и пошел на кухню, по дороге отметив, что носки на мне тоже имеются. Поставил кофе. Нашел свои трусы – они висели на кухонном шкафу, вместе с чьим-то задорно-розовым бюстгальтером. Акиры, подумал я, видел вчера в декольте у нее. Открыл холодильник и взглянул внутрь. В холодильнике была полупустая бутылка вина, кем-то покусанный сыр, два помидора и женская рука. Надо с ней что-то делать, подумал я и закрыл дверцу холодильника. На кухню выплыла Майко, зевая и переступая босыми ногами. На ней была моя рубашка. Рубашка была ей явно мала и не сходилась на груди, так что она не дала себе труда ее застегнуть, так накинула и все.
– Утречка, Син, – сказала она, почесывая себе грудь, словно была вовсе не красивой девушкой, а каким-нибудь волосатым сантехником или сварщиком, работающим на заводе и пробудившимся, чтобы выпить чашечку крепкого чая и бежать на работу.
– И тебе, красавица. Не слишком ли много тебя видно с утра?
– А?.. – Майко взглянула вниз, пожала плечами и покачала свои немаленькие округлости из стороны в сторону. Зрелище получилось завораживающее.
– После всего, что вчера было, мне от тебя, Син, скрывать нечего, – зевнула она, – как и тебе от нас тоже. О, я вижу, ты трусы свои нашел.
– Майко, а… а что вчера было-то? – спросил я осторожно. Тут надо спрашивать осторожно, а то ведь нарвешься на матерого тролля в берлоге. Или где там тролли живут – вроде под мостами.
– Так ты не… а, ты не помнишь! – глаза Майко блеснули, и я понял, что уже поздно. Тролль проснулся. Правда мои надежды (опасения?) не оправдались, никаких оргий вчера не было. А жаль. Недоработочка.
– Во-первых, сеструха твоя звонила, беспокоилась, – поведала она мне, проходя к холодильнику, – ты ж ей не позвонил после всего.
– Из головы вылетело. – Действительно, я хотел ей позвонить сразу же, как освобожусь, но вчерашний день целиком пролетел под звездой форс-мажора, так что о том, что надо успокоить Нанасэ-онээсан, я благополучно забыл.
– Ну вот… потом Акира решила, что ты слишком милый, и стала тебя тискать. И Читосе тоже стала тебя тискать. Ты страдал, и я тебя спасла. – Майко открыла холодильник и некоторое время смотрела внутрь. – А кто руку в холодильник положил?
– А это я помню. – Торжествующе поднял я палец вверх. – Это Акира положила. Она сказала, что трупы вообще нельзя замораживать, и мы с тобой дилетанты хреновы, и надо хранить при температуре, близкой к нулевой. Ну, из морозилки вытащили и наверх в холодильник положили.
– Что-то многовато вчера Акиры было, – проворчала Майко, зевнула, снова почесала себе грудь и забрала мой кофе. Я только вздохнул. И поставил кофеварку снова.
– Обычно она такая тихоня и вся правильная, а вчера, между прочим, первая рубашку сняла. И юбку. Лучший друг девушек – алкоголь! – подняла палец вверх Майко.
– Ты вот мне скажи, Майко, почему у тебя дома поесть ничего нет? Мне в школу бежать… – сказал я, наливая себе кофе. Майко плечами пожала.
– Дам тебе денег, ты там в кафе перехвати. А поесть у меня было, это вы вчера все схарчили и выпили. И бардак дома навели. О! – она посмотрела наверх и присвистнула. Я проследил за ее взглядом. На кухонной люстре висели чьи-то трусы.
– Это Акиры, – обреченно кивнула Майко, – вот уж от кого не ожидала, ей-богу. Эх, мне после вас убираться еще дня два, наверное.
– Ладно, я в школу побежал, – сказал я и посмотрел на Майко. Строго.
– Что? – не поняла она.
– Рубашку отдай, узурпаторша.
– А-а-а… подойди и возьми, если такой смелый. – Майко гордо выпятила вперед свои округлости и снова зевнула. – Девушек с утра раздевать, бесстыжий какой.
– Да вас и раздевать не надо, только одна Читосе в лифчике спит, – пробурчал я.
– Не говори, – кивнула Майко, – вцепилась в этот свой лифчик, как солдат в гранату, нипочем не отдает. Вроде скромная девушка, а поди ж ты. Лягается, кусается, не дает стащить.
У меня в голове произошел легкий ментальный ступор, осознание Майкиной картины мира, где скромная девушка обязательно должна была дать стащить с себя бюстгальтер.
