Сильно забилось сердце. Она смотрит на него! Может, прикрыть глаз двумя пальцами, как говорил Кергелен? Но тогда всем станет ясно, что он взирает на женщин тассирийского владыки. А если нет? Если украдкой смотреть в ее глаза, и пусть это длится вечность? Нельзя! Они здесь заморские гости, и пир в их честь. Все внимание приковано к ним, и он сейчас оскорбляет самого императора. Это не останется незамеченным!
Леон опустил голову и торопливо наполнил рог вином. Отвести глаза от ее взора казалось мучением. Принц сделал большой глоток, затем уставился в блюдо с виноградом, ягоды которого то и дело брал своими изнеженными пальцами оскопленный раб. Сделав глубокий вдох, Леон снова уставился на танцовщиц и музыкантов. И теперь заиграли гюрначи на своих дудках, чьи звуки напоминают плач. Но так не могло плакать ни одно живое существо — лишь сердце или душа. И непреодолимая сила заставила принца обратить взор туда, к ступеням пирамиды. Вон лежит подаренный им меч, а двумя ступенями выше видны обутые в сандалии ножки, выглядывающие из-под подола девичьего платья. Рука Леона медленно поднялась, два пальца прикрыли правый глаз. А вот и они… бездонные, бесконечные… Ее глаза. И они все еще смотрят на него. А каков ее лик? Что скрывается за этой розовой вуалью? Как же это жестоко — прятать ее лицо и мучить желанием утонуть в этих глазах.
— Долго, мой господин. Слишком долго, — послышался тихий голос Кергелена.
Леон отдернул руку и повернулся в его сторону.
— Простите, мой господин, но я обязан был это сказать, — продолжал раб, неторопливо поедая виноград и глядя на яства.
— Фатис, расскажи мне побольше о ваших обычаях.
— С превеликой радостью, мой господин. Что именно вы хотите услышать?
— Все, что угодно. Но только постарайся увлечь меня своим рассказом, дабы я не заскучал.
— Как вам будет угодно, мой господин. — Раб слегка поклонился.
* * *
Ночь тиха и гнетет духотой. Даже близость моря не сильно спасает. В Артогно в жаркие ночи ласково веял легкий ветерок со Слезной бухты, но здесь нет вовсе никакого ветра. Зато звезды казались ярче и ближе. Леон стоял у широкого окна, отодвинув занавесь, и глядел на двор резиденции императора, на высокую стену вокруг. Во дворе было светло от множества факелов. Город за стенами покоился в безмолвии. Принц поднес к устам серебряный кубок с вином и отпил немного. После пира еще гудело в голове. На ближайшую пару лет этот чужой и странный мир станет его домом. Но стоит ли печалиться? Благо, здесь он не один. С ним три соотечественника, которые, наверное, уже спят в своих покоях. Или так же стоят у окна, с тоской вспоминая покинутый дом.
Спать не хотелось совершенно. В Гринвельде он часто возвращался в свои покои под утро, а в это время еще предавался удовольствиям или только ехал шагом в сторону дворца, в окружении верных охранителей, по улицам столицы, не таким узким, как здесь.
Но нечто отвлекало от тоски по дому: щемило сердце, на память приходили черные, сказочно красивые глаза, не дававшие ему покоя на пиру. И что сейчас тревожит его больше: тоска или это наваждение?
Колокольчик над дверью издал тихий звон: видимо, кто-то дернул за плетеный шнур снаружи.
— Войдите! — крикнул Леон, отвернувшись от окна.
Видимо, кто-то из его спутников не выдержал тоски и одиночества в первую ночь на чужой земле. По дороге морская болезнь не давала тосковать.
Дверь открылась, вошла девушка, невысокая и стройная, держащая в руках медную масляную лампу с тусклым огоньком. Одета она была в легкую полотняную рубаху на бретелях, плотно прилегающую к телу. Длинные каштановые волосы были собраны на затылке и веером спадали по спине.
— Мой господин, доброй вам ночи, — на гринвельдском языке тонким голосом проговорила она, робко взглянув на принца большими миндалевидными карими глазами и поклонившись.
— Ты кто такая?
— Мое имя Шатиса, мой господин.
Принц только сейчас заметил на ее груди бронзовую табличку с буквами.
— Ты рабыня? — удивился Леон.
— Да, мой господин. — Она снова поклонилась. — Я придворная рабыня.
— Перестань уже повторять «мой господин» и кланяться.
— Как прикажет, мой господин. Простите…
— Зачем ты здесь в столь поздний час?
— Мне велено скрашивать одиночество королевского посланника. Мой… Простите, как мне к вам обращаться?
— Меня зовут Леон.
— Обращаться просто по имени к высокородному мужчине королевской крови? — Она удивленно и даже с испугом посмотрела на принца.
— Мои уши не отсохнут. И объясни мне, что значит «скрашивать одиночество»?
— Все, что угодно, Леон.
— То есть как? — Он неторопливо подошел к ней.
— Если вы пожелаете слушать сказки, я буду их рассказывать. Если вы хотите слушать песни, я буду вам петь. Если вы желаете массаж — я сделаю это. Или вы можете овладеть мной, если пожелаете.
Последние слова обдали жаром. Проклятье! И так душно! А тут она еще своей прелестью заставляет кровь просто кипеть!
— Это… В том смысле, что… — начал бормотать он, — ты уверена, что не ошиблась? Язык-то чужой для тебя.
— Ошиблась в чем, Леон?
— Ну, про овладеть… То есть я могу тебя раздеть, повалить на ложе и… ты вообще про совокупление говоришь?
— Конечно. — Она кивнула. — Вы можете обладать мной. Можете делать это грубо. Только нельзя причинять увечья, это запрещено.
— Делать это грубо? Тебе нравится грубо?
— Если молодой господин пожелает. — И Шатиса в очередной раз поклонилась.
— Ну а ты как любишь?
— Как будет угодно вам, Леон.
— Да нет же… Ну, я могу и грубо, но тебе это понравится?
— Все, что нравится моему господину, то есть вам.
— Вот дуреха, — пробормотал Леон. — Ты меня не поняла. Мне нравится делать то, что нравится женщине. Если что-то ей неприятно, я не буду этого делать.
— Мне приятно, когда мужчине хорошо…
— О боги, да как объяснить-то тебе эту простую истину?
— Вы сердитесь? Простите…
— Нет! — рявкнул Леон. — Глупое создание…
Он вернулся к окну и сделал глоток вина.
— Мы можем просто поболтать? — тихо спросил он, глядя во двор.
— Поболтать? Конечно… Только я не очень понимаю. Вы хотите, чтоб я вам поболтала? Или вы хотите меня поболтать? В какое место вы хотите меня поболтать?
— Тринадцатый, — тихо выругался Леон.
— Нет, мой господин. Мне семнадцать…
— Поговорить. Мы можем поговорить?
— А-ах! — Она улыбнулась, впервые за все время. — Конечно, Леон. Мы можем поговорить.
— А наши с тобой разговоры ты обязана доносить своему хозяину?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
