В мае 1917 года в петрогр<адский> отдел The National City Bank of New York было положено 140 облигаций внутр<еннего> 5% займа 1915 г. на сумму 140 000 р. (имеется приемная квитанция банка). До середины 1918 г. они там находились вместе с процентами, около 5000 р. Имеются заявления о том правления банка, с указанием, «что бумаги находятся в Вашем распоряжении». Затем след теряется. В 1922 году по запросу моей тетки из Ниццы, куда она к тому времени приехала, из правления банка в Нью-Йорке ответили, что они предлагают уплатить по курсу царского рубля на нью-йоркской бирже за имевшиеся в 1918 на текущем счету 5000 р. (что равнялось в 1922 г. нескольким долларам). О самих 140 000 р. — ни слова. То же банк написал и совсем недавно, предлагая или уплатить 5000 р. по курсу царского рубля, или отложить дело до установления нормальн<ых> отношений с Россией. О 140 000 опять ни слова. По частным сведениям на вопрос одного из наших знакомых в Нью-Йорке банк ответил, что в 1918 г. предлагал вынуть бумаги всем клиентам, и что тот, кто этого не сделал не вправе ничего требовать. Как Вам кажется: 1) если облигации были у них реквизированы, не должны ли они представить доказательства? 2) если они их вывезли, нельзя ли потребовать, чтобы они их вернули? Неясно, куда бумаги делись и почему банк ничего по поводу них не сообщает. Впрочем, одна фраза в переписке довольно обещающая: «если у Вас есть какие-либо претензии к нам, пришлите подлинные доказательства, оставив у себя копии, т. к. правительство в таких делах требует подлинников». Причем тут правительство, и не предполагают ли они возможного процесса?
Вот, Михаил Львович, в чем дело. Буду Вам очень благодарен, если Вы сообщите мне Ваше мнение, стоит ли с этой историей возиться или надо махнуть рукой. Как Вы живете и отдыхаете? Спасибо за книги, но я смущен «Русью» <3> Романова: кончен ли этот роман вообще? Мне ведь прислано только начало, 3 книги? Что это, переиздание или новое? За Анненского спасибо. Надо подождать о нем писать, чтобы не было «стихотворного засилия». Всего хорошего. Кланяйтесь, пожалуйста, Ирине Александровне, если только Вы путешествуете вместе. Мои монтекарловские мечты и планы рушились внезапно и трагически, а все шло до сих пор блестяще.
Ваш Г. Адамович
Villa Bayley
Avenue Gustave Nadaud
Cimiez, Nice
7.<август 1926 г.>
Villa Bayley
Avenue Gustave Nadaud
Cimiez, Nice
Дорогой Михаил Львович, вчера получил Вашу телеграмму и сейчас же ответил. «Impossible» <1> — потому что без примера будет невразумительно и непонятно о чем и про что. Кроме того, пример, цитата — отдых и развлечение для читателя в статье по существу для него скучноватой. Это ведь «педагогический прием». Поэтому отложим эту статью до подыскивания другого примера; можно бы из Шаховского, но получится впечатление, что о нем вся статья. Лучше поэтому о нескольких <2>. Я не знал, что Булкин <3> под иммунитетом. И вообще забыл, кто он и что он, кроме того, что он нудный человек и нудный поэт. Да ведь в сущности я его и не обидел. По его качествам чего же ему большего ожидать? И от кого он большего добьется? Я послал Лозинскому статейку на ближайший номер, сразу по «Последним новостям» догадавшись, что вышло что-то с той статьей. Но так как все же рассчитывал, что она, т. е. прежняя, пойдет теперь, то новую написал очень наспех и кое-как. Но ничего теперь не поделаешь. Я думал, что успею ее поправить, и просил Лоз<инского> вернуть, но теперь поздно. Если о Булкине у Вас, будьте добры, пришлите ее мне как-нибудь, и я подгоню к ней другие примеры. Не узнали ли Вы чего-нибудь о Пушкинской статейке, погребенной у Милюкова? «Версты» я прочел и хочу о них что-либо написать. Гиппиус написала в «Посл<едних> нов<остях>» <4> и теперь жалеет, что ей не предложили в «Звено», потому что там ее сокращают и стесняют. Я напишу очень мирно, без злобы, которой у меня и нет. Поздновато, но ведь повинны в этом Вы: Вы собирались писать о них сразу и так и оставили это намерение. Если бы я знал, что Вы еще напишете, я бы «Версты» оставил в покое. Но, кажется, Вы отказались от этого. Если нет — не пожалейте денег на телеграмму, а м. б. можно и Вас, и меня пустить, ибо книг выходит мало, а это все-таки «том», да и со знаменитостями <5>. Резников действительно там что-то пискнул, и не стоит его поэтому в «Звене» обижать. Ну вот, кажется, все дела. Отчего Вы все еще в Париже? Я уж подумываю о возвращении, а Вы еще куда-то едете на лето. Лето ведь кончается. Отчего смолк Мочульский? Я мельком тут видел Волконского <6> (по-моему, он стал писать чушь, но всем нравится, — что очень хорошо для «Звена», и утешительно!). А кто написал о Лотреамоне? Вейдле? Очень там много mani’ и grandiosa <7>.
Всего хорошего. Жму Вашу руку. Кланяюсь Ирине Александровне.
Ваш Г. А.
8.<начало июля 1927 г.>
отв. 9/7
Дорогой Михаил Львович
Никак не могу Вас дождаться. Я болен и в расстройстве чувств — физических и моральных. Правда, — и не думайте, что это деньги и карты. Я Вам не надоедаю, а просто делюсь. Находясь еще в здравом рассудке и твердой памяти, оставляю Квятковского <1>, а прочее постараюсь прислать в срок. Я Вам очень предан. Пожалуйста, если когда-нибудь у Вас случились бы разговоры с моими родными, не портите мне репутации: игра, Монмартр – не надо ничего рассказывать. Ну вот, cher ami. Спасибо за пристанище.
Ваш Г.А.
P.S. У меня на 75, rue de Rome остался сундучок. Я боюсь, что он пропадет, а там есть кое-что мне очень дорогое. Не сердитесь на меня за эту неделикатную просьбу : устройте его куда-нибудь. И дайте, пожалуйста, что-нибудь от меня консьержке, и мой летний адрес. Простите, я сознаю, что все это смешно и глупо, но мне это очень нужно , а сам я никак не могу это сделать. На крайность хоть только внушите консьержке, чтобы она его сберегла до осени. А расходы — напишите мне, сколько. Очень прошу, извиняясь за эту просьбу .
2) Я должен Фрейденштейну-Фельзену <2> 250 фр. — иначе мне не с чем было бы уехать. Он к Вам придет, и если бюджет «Звена» терпит еще этот аванс, отдайте ему, пожалуйста, а если нет — я как-нибудь устроюсь в Ницце, чтобы ему выслать.
3) У Вас в квартире духи. Я ушел в 1 час и слушал за полчаса radio до этого. Пришел: — передний винтик лежит поникнув и нет спирали. ??? Это не я. Но кто это мог сделать? По незнанию физики, я предполагаю, что м. б. это какая-нибудь «реакция» и т. п.
4) Никто не звонил, кроме Шехтеля <3> и еще кого-то, кто позвонит в пятницу. Еще m-me Cantor спрашивали.
9.<июль 1927>
Дорогой Михаил Львович
Посылаю «Лит<ературные> бес<еды>». Простите за опоздание и что еще нет остального. Я очень себя скверно чувствую и мне трудно «сочинять», особенно при противодействии домашних и доктора. Но пришлю остальное все-таки после завтра. Надеюсь, что еще не поздно.
Мне крайне неловко, что я Вас просил о деньгах Фельзена и особенно о сундучке. Не обижайтесь, пожалуйста. Я находился тогда в маразме. А теперь понимаю крайнюю позорность моего по ведения. Pardon.
Посылаю статью Талина <1>, которую Вы мне переслали. Почему он мне прислал? По-моему, ее надо напечатать, хоть она премерзко написана (не в тоне «Звена»). Но содержание — живое и в общем верное, не сделать ли «в дискуссионном порядке»?
Я удивлен Вашим замечанием о Мамченко <2>. Вы пишете: «Так его напечатать нельзя». Отчего? Разве мы об этом не говорили? Он менять не хочет. Я очень советую — прошу напечатать. Поверьте, что не от дружбы к автору. Нас упрекают — и справедливо — в легковесности беллетристики (прочтите статью в «Воле России»). Шах и Ладинский – действительно слегка из «Илл<юстрированной> России». Мамченко хоть имеет то достоинство, что его там бы не напечатали <3>. Кроме того, это само по себе не ничтожно. Будьте уступчивее, отец редактор, убедительно Вас прошу.
Здесь я никого не вижу. Напишите мне «вообще». Кланяюсь Ирине Александровне и еще раз благодарю за пристанище
Ваш Г.А.
10.<начало августа 1927 г.>
отв. 8/8
Дорогой Михаил Львович
Наша переписка все невпопад: только отошлю Вам письмо — сейчас же, через час, получаю от Вас, и так все время. Вот и сейчас пишу, вероятно, «между двумя письмами».
Спасибо большое за присылку пособия и вспомоществования в «счет будущих счетов». Я не ожидал таких благ и очень Вам благодарен в виду своего нищенства, надеюсь, временного. Спасибо и за обещание уладить дело о 1000 фр., кои намереваюсь возместить в недалеком будущем.
Теперь о литературе. Буткевич <1> каким-то образом оказался здесь, у меня. Отсылаю его Вам, — хотя, по-моему, это материал «на самый крайний случай». Главное — чудовищно неинтересно . (А рассказ Берберовой <2> правда прелестен, и был бы совсем хорош, если бы немножко больше «небрежности», меньше тщательности и кропотливости в описаниях, если бы вообще спрятать швы). О своем рассказе я, пожалуй, напрасно Вам написал. Прежде всего это не рассказ, а так — «этюд», и даже, о ужас, «стихотворение в прозе». А во-вторых, я его написал сразу, начерно, «как из ведра» (это я недавно прочел как «выражение Гете»; где — не знаю, но, по-моему, очень хорошо). «Отделывать» же его мне как-то не хочется, да и не знаю, что получится. Поэтому не будем договариваться. Если я его допишу, то пришлю. А если нет – нет. Ведь есть же и Фельзен, и этот самый Буткевич. Мой рассказ – если он и будет – все равно маленький <3>.
