сомневаюсь, — отвечаю я.
* * *
После того как мы обнаружили коробки в подвале, я подтаскивала коробки к краю, одну за другой, а потом Брэд или Сесилия относили её либо обратно в котельную, если она не имела отношения к доктору Хоффу, либо если имела, складывали вдоль зала. На это ушёл по меньшей мере час, и всё это время мне приходилось кричать на крыс. Это было ужасно. Когда веселье наконец закончилось, я вся перемазалась в грязи, в волосы мне набилась паутина и даже паук, которого Сесилия любезно выгнала. Потом мы трижды совершили кругосветное путешествие, пока все коробки доктора Хоффа не оказались в подвале, как того и хотела Сесилия.
Потом она отправила меня в душ для персонала и позволила переодеться в свой запасной спортивный костюм, который мне очень понравился. Мы теперь друзья.
Мы все работаем в подвале здания из стекла и стали, посменно занимаясь стекольной обработкой всех двадцати пяти коробок с записями доктора Хоффа. Это медленная работа, потому что приходится иметь дело с каталожными карточками, тонкой рисовой бумагой, двусторонними записями, рукописными заметками на бумаге всех размеров, брошюрами с заметками и так далее. Коробки доверху набиты, в каждой по тысяче документов. Уже при выборочной проверке мы обнаружили много того, что кажется нам актуальным, но всё это разбросано в произвольном порядке, который мы ещё не поняли. Мы видели слова «Ханиуэлл» и «Альбатрос Висконсина» в папке с пометкой «Контроль популяции». Видели фразы «выявить и обучить новых докторов», «возврат инвестиций от компаний», «политика должна подтолкнуть к приватизации», «какова рентабельность инвестиций в демографический контроль? Какой стимул? Что такое хедж-инвестиции?»
Но больше всего меня заинтересовала небольшая заметка от руки на полях медицинской карты: «Фонд Зета для спекулянтов на призрачном рынке. Р. Дж. Котон использует фирму для внутренней торговли».
Бинго. Вот мы и вышли на «Котон & Коверкот».
Р. Дж. Котон — это Рэм Джуд Котон, первый Котон, отец Тима. И тот факт, что он использовал фирму для внутренней торговли, означает не что иное, как предоставление конфиденциальной информации о клиенте. Сдаётся мне, что призрачный рынок фонда Зета финансировался из разных источников, пожертвований на кампании, откатов и инсайдерской торговли, что, вероятно, означает, что мы говорим об отмывании денег. Но мне нужно сложить всё вместе и построить экосистему. Фрагменты найдены, но нам всё ещё нужно собрать их воедино.
Итак, теперь вопрос в том, действительно ли папа Котон ввёл своего мальчика в курс дел призрачного рынка? Для этого придётся вернуться в наш штаб, изучить все документы, заполнить пробелы и нарисовать подробную карту, чтобы выстроить ясную и убедительную экосистему коррупции.
У нас нет времени читать все подробно и соединять точки, потому что нам надо быстро всё отсканировать, и распознать и выбраться отсюда как можно скорее. Сесилию «очень беспокоит» тот факт, что, по нашим подсчетам, под зрительным залом было штук двести ящиков. Она не понимает, почему их вообще туда поместили. Главный операционный директор, с которым она списалась вечером, когда мы ещё были ей несимпатичны, по её словам, торчит тут с времён фекалий мамонтов, но доверия не вызывает.
Процесс копирования — долгий и изнурительный, и мы без того устали после долгого дня, поэтому, зная, что по возвращении в Салем нам тоже предстоит тяжёлая работа, те, кто в данный момент не сканирует, лежат на полу и дремлют. Ещё несколько стоят на страже у дверей, вслушиваясь в звуки. В какой-то момент этой долгой ночи Генри ложится на пол рядом со мной и обнимает меня. Ощущение такое, будто я наконец обрела дом. Я дома. Несмотря на опасность, стресс и изнеможение, я могла бы лежать так вечно — как бы ни был холоден пол, на душе тепло. Но чем ближе ночь, тем сильнее моя паранойя и тем острее я реагирую на малейший шум, так что попытки вздремнуть сводятся к постоянным вскакиваниям и вопросам, что это было.
Сейчас пять утра, и сквозь щели окон на потолке подвала я вижу, что всходит солнце. Наш фо с дополнительной порцией говядины давно съеден, а контейнеры погребены в мусорном ведре у копировальных аппаратов. Стол завален банками из-под кока-колы и спрайта и обёртками от шоколадных батончиков из торгового автомата в подвале.
— Всё. Последний, — говорит Брэд, вытаскивая одну флешку из одного копировального аппарата, а другую — из другого. На этих флешках электронные версии всего, что мы отсканировали. Обведя глазами комнату, я вижу, что Лена и Сесилия, которые должны были охранять дверь, ссутулились у дверного косяка и спят. Генри храпит рядом со мной, Самера спит под столом с ящиками доктора Хоффа, и будить её мне неловко — она ведь могла бы вообще не идти в этот поход, а остаться на конспиративной квартире с Викторией и продолжить свои исследования в тишине и относительной безопасности. Порой меня не зря обвиняют в излишней подготовке.
К счастью, Сесилия вскоре просыпается.
— Простите, — говорит она, — мне нужно в туалет. — Она бежит вверх по лестнице в подвал. Самера выбирается из-под стола и мчится вслед за ней.
Брэд, Лена, Генри и я наспех убираемся, собираем свои вещи и тоже идём за Самерой и Сесилией. Я первой открываю дверь в подвал.
Последнее, что я помню, именно это — как я открываю дверь. Потом я чувствую лишь холодный пол и вижу только тьму. Неясная пульсация становится всё отчётливее, всё острее. Лужа липкой влаги под моей щекой вынуждает очнуться, открыть глаза, увидеть, почему я кричу. Почему кричит Лена. Но я снова растворяюсь в темноте, в холоде на моей щеке. В липкой влажности и боли.
Снова крик, на этот раз мужской. Я открываю глаза и вижу подвал — неровные углы смещаются, становятся туннелями. Моё тело лежит в проёме двери. В комнате двое мужчин в чёрном. Я с трудом сажусь, прижавшись спиной к дверному косяку. Один из мужчин с силой бьёт металлической трубой, дубинкой, я не знаю, чем, по левой руке Лены, и она падает на пол, хватаясь за то, что раньше было её рукой, а теперь согнуто не в ту сторону. Её рот широко раскрыт, но я не слышу криков, потому что мой мозг блокирует все звуки. Я слышу только шум крови и пульсацию нервов.
Голова болтается на шее, я едва могу держать ее прямо. Жгучая боль отдаёт в голову, сжимает мышцы, пронизывает скулу. Я обвожу глазами синюю толстовку, которую мне одолжила Сесилия. Кровь льется с моего лица на синюю ткань. Мозг пытается
