Он поправится?
— Да. С ним всё будет хорошо.
— Когда я смогу его увидеть? Пожалуйста, отведите меня к нему, как только закончится операция.
— Да, хорошо. Но пожалуйста, миз Севилл, расслабьтесь. У вас сильное сотрясение мозга. Вам нельзя пользоваться компьютером по крайней мере месяц.
Я закрываю глаза, пытаюсь перебороть страх, тоску, отчаяние. Всё это было зря.
Занавески возле моей кровати раздвигаются, и ко мне ковыляет Брэд на костылях. Его правая нога по колено в гипсе.
— Простите, сестра. Можно быстро переговорить с Гретой?
— Ей нельзя напрягаться, так что поживее. Да и вам не следует вставать с постели.
— Хорошо, я постараюсь очень быстро, обещаю.
Она уходит, Брэд хромает ко мне. На нём типичный больничный халат, поверх него ещё один.
— Прости меня, Брэд. Мне очень жаль. Я не должна была подвергать вас такой опасности. Или, по крайней мере, должна была быть начеку. Я должна была запереть …
— Шшш, — отвечает он. Его лицо не выражает никаких эмоций. Оно очень серьёзно. Как после рассказа о родителях. Полная противоположность тому, как он вёл себя во время этого рассказа. Или на полу в подвале. Он смотрит на меня, и я не вижу в его глазах искр. Они как будто мёртвые. Шшш, повторяет он, наклоняясь ко мне.
— Что такое? — Я прижимаю больную голову к подушке, инстинктивно отшатываясь от его лица, так странно близко нависшего над моим.
Оперевшись на костыли, он достаёт из кармана больничного халата шесть флешек и кладёт мне на живот.
— Виктория научила меня, что всегда нужно делать резервные копии. Несколько резервных копий. Всё это время они лежали у меня в кармане. И они не исчезали из поля моего зрения ни на миллисекунду. Даже когда меня привели на рентген, я взял с собой сумку с ними и не спускал глаз с этой сумки.
Я не в силах ничего сказать. Не в силах моргнуть. Я смотрю на флешки у себя на животе. Я смотрю в его пустые глаза.
— Господи, ты психопат, что ли? Всё, что было в подвале …
Он откидывается на костыли.
— Некоторые психологи, возможно, сказали бы, что я клинический социопат или психопат. Трудно сказать, врождённое это или вызвано травмой. Но мои эмоции, когда я рассказывал тебе о родителях, были настоящими. Это своего рода клин.
— Что? Клин?
Мой кардиомонитор снова сходит с ума, и вбегает медсестра.
— Вам придется уйти, мистер Парданк. Ей нужен отдых.
Да, согласно удостоверению личности фамилия Брэда — Парданк. Она не знает, что он Вандонбир и мог бы купить весь Тенкилл.
— Да, конечно, сестра. Я просто беспокоюсь за свою подругу, — отвечает он самым милым тоном. — Всего минута, и я обещаю, что вернусь на свою койку. — Он улыбается.
Всё это было спектаклем. Брэд — социопат или психопат. Настоящий, живой, каким бы ни был правильный ярлык, если есть правильный ярлык.
Я смотрю на медсестру и говорю:
— Всё в порядке, сестра. Дайте нам одну минуту, пожалуйста.
— Только одну, — сурово отвечает она. Как только она уходит и Брэд снова смотрит на меня ничего не выражающим взглядом, я спрашиваю:
— Что, чёрт возьми, это значит клин?
— Это значит, что если рассматривать весь эмоциональный диапазон как круг, то я чувствую клин эмоций, ярость, ужасное горе каждый раз, когда думаю о своих родителях. Но всё остальное время я вообще ничего не чувствую, кроме вспышек ярости, если кто-то причиняет боль животному. Я обращался к врачу по поводу этого состояния. Он думает, что именно так мой мозг решил обработать смерть моих родителей. Странно, да? Обычно клин — та часть, в которой нет эмоций, а в остальной части круга они есть.
Я представляла интересы нескольких генеральных директоров, которые оказались настоящими психопатами, и за время работы в трёх юридических фирмах работала ещё с двумя, так что это заболевание типично для нашей профессии. Я кое-что почитала по теме. Не все психопаты — серийные убийцы. Это состояние в некоторой степени распространено в Соединённых Штатах в диапазоне от лёгкого до тяжёлого. Так что я не совсем уж в шоке, но потрясена тем, как много упустила в своём восприятии Брэда. Тем не менее мне нужно кое в чём убедиться.
— У тебя бывают мысли об убийстве?
— Я чувствую непреодолимую ярость и желание отомстить людям, убившим моих родителей. Я не остановлюсь ни перед чем. И, если ты беспокоишься об этом, не стоит. Я бы никогда не убил невинного человека или животное. Я хочу отомстить. Вот на чем я зациклен. Я могу слиться с обществом, потому что изучаю людей, чтобы подражать им и выживать. Вот и всё.
— Откуда мне знать, что ты сейчас мне не врёшь?
— Потому что я не такой. И нелогично так думать, когда я только что принёс тебе флешки. Я мог бы их спрятать. Но я этого не сделал, потому что мне нужна твоя помощь, чтобы отомстить. Помни, я завербовал тебя, Грета.
Он говорит об этом прямо, с холодной откровенностью. И я не знаю, что ответить. Мало того, что я приняла Летнего Брэда за неуклюжего болвана, я недооценила саму суть того, кто он есть, со всеми моими предвзятыми представлениями. Тем не менее у меня не было на его счет никаких инстинктов, и может быть, это даже и хорошо. Может быть, это означает, что мои инстинкты не обнаруживают ничего злонамеренного, никакого риска для выживания. Я надеюсь, что это так. Я закрываю глаза. Это уж слишком. Я чувствую, как он собирает флешки с моего живота.
— Оставь мне две пары, — говорю я, приоткрывая один глаз. — Будь Декстером сколько хочешь, Брэд. Будь собой. Но главная по-прежнему я. — Нам нужен порядок, чёрт возьми! — Ты проделал отличную работу. Спасибо, и прости за ногу.
Он бросает мне на живот четыре флешки и ковыляет обратно в свою палату.
Глава двадцать третья
В какой-то момент этого долгого, ветреного, мрачного дня, в промежутках между посещениями врача и приёмом обезболивающих, приходят детективы и берут у нас показания. Никто из нас не сказал им о конкретной проблеме «соблюдения конфиденциальности», над которой мы работаем. Брэд действовал в своих интересах, так что я не беспокоилась. И, к счастью, они позволили нам с Леной отвечать на вопросы вместе, так что я держала под контролем всё это шоу. Моя потрясающая медсестра отвезла меня в инвалидном кресле к Генри, как только он очнулся после операции, и у меня была целая минута, за
