class="p1">В гостиной сидел Сурков. По видику крутилась какая то попса. На столе стоял коньяк, в комнате было накурено.
— И где ты пропадаешь?
— Да вот, думал билеты купить. К бабушке съездить.
— Вы поругались?
— Мы расстались. — я принес бокал и плеснул себе немного. Хватит на сегодня. Закурил и посмотрел на Суркова.
— Есть причины?
— Да нет, просто пора.
— Кончай, Дух.
— Она мне не верит, и хочет определять, что я должен делать. Достаточно, я считаю.
— Херня. Не собирается она тобой наруливать. Я то вижу. И с чего это ей тебе не верить?
— Дык не рассказываю ничего. А деньги есть. И мотаюсь непонятно куда. Отшучиваюсь.
— Хм. Я жене рассказал. Откуда деньги.
— Сдурел?
— Нет, ты не понял, я про Ракова рассказал. Да она почти сразу спросила, с чего жирую. А я подумал, что не буду ей врать.
— Хе.
— Чего — хе? Она уже почти год вкурсе. А никому не проболталась. А я считаю, что правильно сделал.
— Ну и молодец. А я хочу, что бы моя девушка мне верила. Или ты тоже думаешь, что я делал подлости?
— Кто тебя знает, я-то не заметил. Но вдруг ты, как один остаешься, начинаешь бить детей и истязать стариков?
— Ладно, Сурков. Давай за то, что бы мое одиночество было величественным.
— Не проще позвонить?
— Я звонить не буду.
— Она позвонит.
— Нет. И она звонить не будет. Я то ее знаю.
— Слушай, ну почему ты такой мудак?
Глава 22
Много раз меня обвиняли в том, что я ненавижу Россию. Обычно, это случалось вслед моим высказываниям о том, что Сталин был урод, или, что социализм — бессмысленная и затратная чушь. Я искренне впадал в недоумение. Исторические деятели, какого угодно калибра, с каким угодно знаком, — это абсолютно не Россия. Хотя бы потому, что Сталина нет, а Россия есть. Как он не старался.
Сколько их, вождей, было, и сколько будет? Мне нет до них дела. Хотя, мои лично симпатии всегда были на стороне тех правителей, что хотели улучшить жизнь людей. Но это уж дело вкуса. Многие любят зверство по отношению к населению. Понятно, под разговоры о необходимости, и о величии. А мне успехи за счет заключенных не близки. Американцы для этого туземцев морили. А у нас соотечественников. Соотечественники, в России, друг друга не любят. Поэтому, когда одна часть населения России, в рабских условиях строит, к примеру, Беломор Канал, у другой части населения это вызывает удовлетворение. Не у всех, понятно. И даже не у большинства. Но оставшееся меньшинство крикливо и безответственно. И горячо одобряет любое людоедство властей. Что бы потом недоумевать — как же так? Такой прекрасный БеломорКанал, а государство развалилось. Как то не понимают, что к чему. И думают, что вот побольше бы тюремной охраны — и такая страна будет! Свободная, богатая, красивая!
Согласен. С одним уточнением. Свободная, богатая и красивая будет тюремная охрана. Да и то, со свободой у них тож будет не очень. Свобода — штука эфемерная, но крайне значимая. Я засмеялся, вспомнив вал ненависти к Горбачеву. Особенно в нулевые. Неужели трудно понять, что когда ты орешь — Горбачева на кол, ты ведь не с ним расправляешься, а требуешь, что бы тебя лишили интернета? Кроме свободы слова, он нам ничего и не дал. Но такие сложные построения не для суровых преодаленцев. По зрелому размышлению, я подозреваю, что в России нулевых не прихлопнули тырнет из за технической невозможности. А как только она появится — немедленно лишат крикунов любимой площадки. Они это сожрут и утрутся, заорав — строже надо, суровей! Да только кончится все это уже известно как. Россия останется. И даже с интернетом. А мудаки, над ней эксперементирующие, пропадут как не было. А еще останется хмурое население, не понимающее, за что им это все? Как будто двадцать лет мечт о величии и «чтоб они все боялись!», не заслуживают ничего. Ну как до этого, семьдесят лет строили социализм, а виноваты американцы.
Я сидел на скамейке перед кассой оплаты автосервиса Жигулей в Мартышкино, и предавлся философскому безделью, в ожидании открытия кассы.
На следующий день, после разговора с гэбэшником, мне пришлось носиться по питерским присутственным местам, по просьбе Софьи Игоревны. Я достал из почтового ящика важную бумагу, адресованную ей. С угрозами о том, что если какие то там справки не предоставить, то срежут пенсию, и повысят квартплату, и еще что то там. Старуха возбудилась, разохалась, и попросила привезти валокордину. Чтобы она успокоилась, была создана штурмовая группа, в составе — я и Каверзнев. И мы пошли на приступ собесов, паспортных столов и ЖЭКов.
Надо ли говорить, что сотрудники этих заведений нас от говна не отличали? Ни шоколад в промышленных количествах, ни коньяк литрами, ни наводка на дефицит, ситуацию полностью не исправили. То есть на нас по прежнему смотрели как на дерьмо, но полезное. Хотя и сделали то, что нам было нужно.
Однако, посещение всех этих мест, довело мой авто до ручки. Я и так не восторге от своих Жигулей. Трудно ожидать этого от человека, у которого для поездок на рынок, возле дома, стоял GLS. А в гараже стоял Порш — кабриолет, для летних утех и понтов. Это не считая шестисотого с водителем, что возил меня на работу. Но постоянное стремление Жигулей сломаться, выводило меня из себя. Двигатель задымил, перестал тянуть, а когда я приехал за помощью в Первый таксопарк, и вовсе заглох, без каких либо надежд.
Так я понял, что на Кубань не поеду. Это в условиях омерзительного российского капитализма, двадцатого года, двадцать первого века, достаточно было позвонить, и машину увозили, чинили, привозили. И все это весело и с огоньком. А здесь и сейчас я оказался в типично советской ситуации.
В таксопарке мне сказали, что я попал на замену двигателя. Смешно. У меня есть деньги. Но в продаже нет двигателей. Нужно записаться на очередь, и, может быть, через пару месяцев она подойдет. Но это фигня. Потому что записаться в сервисе, на замену, нужно за пол — года. В Питере, сейчас, я знаю три автосервиса. На двух других ждать еще дольше. Пикантность в том, что ГАИ требует не только документы на двигатель. Но и справку о замене оного на автосервисе. Замена в сарае не катит, ибо безопасность транспортного средства не подтверждена. Хотя, такую справку, можно получить в сервисе чуть ли не официально. За деньги,
