Тогда зачем он пригласил меня сюда? Да еще провел в гостиницу таким странным способом? Да еще напоил двадцатипятилетней старушкой «Дойной»? А теперь смотрит на меня развеселыми коньячными глазами.
— Просто так, — неожиданно сказал Чорбу и сунул в рот чубук старенькой трубки. Я вздрогнула.
— Я позвал тебя просто так. Мне нравится на тебя смотреть.
— И все?
— И все. От вина и от женщины нельзя требовать больше того, что они могут дать.
— А откуда вы знаете, что я могу дать? — Мои профессиональные навыки были поставлены под сомнение и я немедленно взбунтовалась.
— Я вижу. Я уже говорил тебе: я всегда все вижу и всегда наблюдаю за всем. Я — хозяин…
И тут я с ужасом поняла, что снова набралась — второй раз за эту ночь. Но было уже поздно: мои руки обвили шею молдаванина, а губы ткнулись ему в усы. Усы были мокрыми от коньяка, а в их зарослях затерялись фиалка, базилик и черная смородина. И чуть-чуть граната. И чуть-чуть полыни…
— Так я и думал, — шепнул мне на ухо Чорбу, когда я наконец закончила терзать его усы. — Целоваться ты не умеешь.
От подобной клеветы я едва не задохнулась и еще крепче обхватила его за шею. И нащупала крошечную косичку, в которую были собраны его волосы. Его смоляные, избитые сединой волосы. Интересно, у японского поэта Басе была та же прическа?..
Но что бы ни думал по этому поводу давно умерший Басе, задорная косица смотрелась у сорокапятилетнего мужика явным атавизмом. Также, как и неухоженные усы. Так же, как и золотой зуб. Также, как и жилетка, прошитая конским волосом. Так же, как и пахнущие терпким потом подмышки. Уехать бы с ним, даже без обручального кольца на пальце, — и жить в кирпичном доме, рожать каждый год по двойне, доить коз, подвязывать лозу и давить какой-нибудь шардонне голыми пятками…
Шардонне.
Почему я вспомнила о шардонне?
Виноград сорта шардонне нравился Монтесуме-Чоколатль. Монтесума попала в затруднительное положение из-за меня. А я попала в затруднительное положение из-за убийцы Олева Киви. И совсем не факт, что этот убийца не сидит сейчас передо мной. Так почему я пялю на него глаза и ничего не могу с собой поделать?
Не мешало бы прислушаться к себе.
Но тело мое молчало. Да и тело Аурэла Чорбу наверняка помалкивало.
И все же, все же…
Траченный молью, горбоносый, заскорузлый молдавский крестьянин был совершенно ослепительным мужиком. Такой вполне мог заколоть виолончелиста и оставить Нож в груди: исключительно из любви к широким жестам. Исключительно…
— Да ты, я смотрю, засыпаешь, — как сквозь вату донесся до меня голос Чорбу. — Идем-ка в кроватку.
Он осторожно снял с меня ботинки и перенес на кровать. И я тотчас же закачалась на волнах выпитого за вечер вина. И дождь за окном… Или это Аурэл принимает душ, чтобы лечь рядом со мной и научить меня целоваться?.. Что ж, он не встретит никакого сопротивления с моей стороны. Зато как чудесно будет увидеть во сне его виноградники!.. А утром проснуться и…
Я подскочила как ужаленная: к моему величайшему изумлению, весь хмель куда-то пропал. Исчез. Выветрился сам собой. И все потому, что один раз я уже проснулась утром в этой гостинице. Этажом выше. И обнаружила бездыханный труп рядом с собой!..
Так стоит ли испытывать судьбу дважды?
Аурэла Чорбу в комнате не было. Что ж, тем лучше теперь я буду избавлена от тягостных объяснений.
Я подхватила ботинки, бросила прощальный взгляд на спиртное, которым был приправлен номер экзотичного молдаванина. И, осторожно прикрыв за собой дверь, оказалась в коридоре.
О том, что Аурэл Чорбу ринется за мной, я нисколько не беспокоилась.
Не ринется.
Он достаточно мудр, чтобы уважать чужой выбор.
Усевшись на мягкий, скрадывающий любой звук ковер, я зашнуровала ботинки и огляделась. Прямо позади меня оставался номер Чорбу. Если стоять к номеру спиной, то слева, в № 1, живет немец Гюнтер Кноблох. А справа — в № 4 — Калью Куллемяэ. И все они выпивали в одной компании с молдаванином и актером Ильей Слепцовым. Странная компания, ничего не скажешь. Что общего у Слепцова и Куллемяэ или у Гюнтера Кноблоха со всеми остальными? Представить бизнесмена-аккуратиста из Гамбурга, пожирающего коньяк крестьянина-забулды-ги из Молдавии, я была не в состоянии.
И потом — Тео Лермитт. Пятым в этой компании был Тео Лермитт, Чорбу так и сказал — «и еще какой-то иностранец». Но почему умница Аурэл никак не определил его? Да еще кисло улыбнулся, упоминая о нем. «Еще какой-то иностранец» — слишком расплывчатая формулировка. И слишком унизительная. Хотя всех остальных участников попойки он назвал — если не по имени, то хотя бы по профессии. А Тео Лермитга — нет. Хотя специальность гражданина Швейцарии, проживающего в финском городе Лаппенранта, должна была согреть душу поэта.
Должна была согреть — и не согрела.
О боже, мне никогда и ни в чем не разобраться!..
Я прошла до конца коридора, уставленного большими напольными вазами с цветами, и оказалась перед запасной лестницей. На то, чтобы изучить ее, мне хватило нескольких минут: внизу, на первом этаже, она упиралась в несколько комнатушек при кухне; здесь же имелся выход в бар.
А наверху, на третьем, сияла (теперь уже в гордом одиночестве) мелодраматическая звезда Илья Слепцов. Остальные соседи по этажу — Тео Лермитт и Олев Киви — уже оставили звезду.
Судя по всему, навсегда.
Подходить к двери номера Олева Киви, который мне пришлось покинуть при таких трагических обстоятельствах, я не стала. Да и ко всем остальным тоже. Потому что факт оставался фактом: войти в номер и выйти из номера Киви мог кто угодно из находившихся в гостинице.
Предаваясь этим невеселым рассуждениям, я спустилась вниз, на второй этаж, и возле первой в шеренге напольной вазы нос к носу столкнулась с Полиной Чарской.
Очевидно, Эта Сука вернулась с ночных съемок и была не в самом лучшем расположении духа. Но настроение у нее испортилось окончательно, как только она увидела меня.
На узнавание ушло несколько секунд. Ее горящие мрачным огнем глаза округлились, ноздри раздулись, а в спутанных от бессонницы волосах пробежал разряд. Я вдруг подумала о том, что стоит ей раскрыть рот, как из него тотчас же вылетит шаровая молния.
— Привет, — смиренным голосом произнесла Чарская. — По-прежнему не хотите оставить меня в покое?
Встреча с Чарской никак не входила в мои планы, и потому я ограничилась лишь неопределенной улыбкой. А потом мне пришла в голову мысль о просьбе Кайе, так жаждавшей заполучить автограф Этой Суки. После всего, что Кайе для меня сделала, глупо будет не воспользоваться случаем и не порадовать будущую роженицу…
— Я отниму у вас немного времени, — издалека начала я.
— Заходите.
— Все вопросы можно решить и в коридоре…
— Заходите.
Голос Чарской сорвался, рука впилась в мой локоть, и мы — пришпиленные друг к другу, как партнеры в бальном танце «ча-ча-ча», — ввалились в номер. Чарская повернула ключ в замке и спрятала его в задний карман джинсов. И с каким-то странным вожделением посмотрела на меня.
— Вас зовут Кайе.
Я сморщила переносицу: жонглирование именами не доведет меня до добра. Определенно. Но Чарской я представлялась именно как Кайе, и картонный меч моего совсем не идеального эстонского не на шутку напугал Эту Суку…
— Да. Прошлая встреча не совсем задалась… Автограф звезды — вот что главное! Вот что является сверхзадачей!
— Отчего же? Очень задалась… — Чарская приподняла одну бровь. — А как поживают ваши доверители, за которых вы так ратовали? Наследники Олева Киви?
— Спасибо. Хорошо…
Я все еще не понимала, куда она клонит. Но меня насторожило имя Олева: вернее, то, как произнесла его Чарская. Никакого страха, никакого отчаяния, никакой безысходности. Похоже, Олев Киви перестал пугать взбалмошную кинозвезду, и теперь она досадовала на себя:
«Как могло случиться, что я, Полинька Чарская, приняла за Сатану чучело, набитое требухой, газетными передовицами и нотными сборниками для начинающих?!»
— А видеопленка?.. Вы понимаете, о чем я говорю.
Опять история с кражей драгоценностей! Вот только Чарская ведет себя совсем иначе, чем в первый раз, когда мы зависли в строительной люльке над Питером. Или она все-таки достала пленку, или…
— У меня нет информации по этому поводу, — благоразумно открестилась от пленки я.
— Ах, нет информации!..
Чарская даже не смотрела на меня. Глаза ее судорожно обшарили номер и наконец остановились на керамической лампе в попсовом латиноамериканском стиле.
— Значит, никакой информации! Ты, … чухонская профурсетка!!! Зато у меня есть … информация. Да я с ней твоим … долбаным доверителям матки повыворачиваю!
Серьезность намерений Чарской подтвердила попсовая лампа, полетевшая мне в голову. Я увернулась, как обычно уворачивалась от слюнявых клиентских поцелуев, и лампа с оглушительным грохотом разбилась о стену.
