Зарулив в укрытие, летчик легким прыжком выскочил из кабины. Штурмовики из эскадрильи Гончаренко смотрели на него, ожидая, что он скажет. Резонно было предполагать, что из самолета со столь грозным изображением на фюзеляже появится дюжий детина саженного роста, сам несколько похожий на льва. Но, к удивлению летчиков, человек, вышедший из машины под номером девять, был похож более на мальчика, нежели на мужа. Чувствовалось, что громоздкий комбинезон несколько велик для его узких плеч и топкой талии. Голубые глаза юноши-истребителя смотрели сердито и дерзко, рассыпая гневные искры.
— Какого черта, я спрашиваю, — звонким ломающимся голосом кричал на бегу пилот, расстегивая шлем, — какого черта вы так долго крутились над целью? Из-за вас у меня горючка кончилась… Вот и пришлось сесть на вашем аэродроме…
Комэск капитан Гончаренко удивленно посмотрел на дерзкого гостя, осмеливающегося столь невежливо критиковать работу его эскадрильи, хотя в самой этой ругани заключался элемент похвалы. Он готовился уже дать степенную командирскую отповедь не в меру самонадеянному истребителю со львом на фюзеляже, как вдруг увидел, что перед ним — девушка.
— Гвардии лейтенант Калмыкова! — отрапортовала девушка, глядя ему прямо в глаза светлыми своими глазами, в которых как бы еще колыхался голубой отсвет неба. — Ну и жадный вы народ, штурмовики!.. Никак не оторвать вас от фашистов. Я уже думала — упаду с пустыми баками… Где бы тут у вас нацедить бензину — долететь до Лужков?
И в какое-то мгновение капитан почувствовал далекими глубинами своего сердца, что он должен будет полюбить эту девушку. Он еще и в слабой мере не осознал мыслью это свое ощущение и, отшучиваясь от ее нападок, деловито объяснял, где найти бензозаправщика, и, вспоминая детали прошедшего боя, орудуя больше ладонями рук, чем словами, как это обычно делают летчики, рассказывал о воздушном бое. Но подводное течение этих слов было таково: «Какая ты прекрасная девушка, как я счастлив, что увидел тебя, как мне хорошо говорить с тобой и глядеть в твои глаза, мы никогда не расстанемся, дорогая, не правда ли?»
И девушка всем своим духовным существом ощутила вдруг прилив огромного счастья. Но если бы сказать ей, что она уже любит капитана Гончаренко и не может существовать без него, она бы от души расхохоталась над этим. Она бы, вероятно, сердито сказала, что в наше время солдатам не до любви, не понимая, что любовь существует всегда, всюду и даже наперекор смерти и что именно этим сильна и прекрасна жизнь.
Пока бензозаправщик заряжал «як» лейтенанта Калмыковой, летчики беседовали с ней. Они смотрели на ее юное лицо с неправильными чертами, исполненное вопреки этим неправильностям, а может, и благодаря им, очаровательной свежей прелести. Каштановые, по-мальчишески остриженные волосы были гладко зачесаны над чистым, в меру крутым лбом. А когда она улыбалась, из-за добрых свежих губ показывались крупные ровные зубы. Быть может, ее несколько тяжеловатый подбородок мешал ее лицу быть красивым, но именно он сообщал выражение силы и характера. Зато нежная кожа с белой, незагоревшей полоской на шее говорила о светлом девичестве и двадцатилетней нерастраченной весне…
Меж тем «ястребок» уже был заправлен. Гвардии лейтенант Калмыкова, задвинув колпак фонаря, махнула на прощанье рукой штурмовикам, вырулила на старт и сквозь триплекс кабины — может быть, так только показалось капитану Гончаренко — в последний раз посмотрела на него. Через мгновение могучий мотор истребителя заревел на взлете, маленький «як» круто пошел в небо, потом сделал иммельман, горку, переворот, восходящий штопор… Вот серебряный на солнце истребитель полетел вниз с высоты пяти тысяч метров и, взревев, выровнялся над самой землей и снова свечой пошел на высоту… Вот он перевернулся кверху колесами и так понесся по горизонтали… Ошеломляющим фейерверком посыпались петли, бочки, головокружительные виражи… то была победная песня мастерства, настоящее пиршество полета.
— Ну, и дает жизни! — говорили штурмовики, любуясь кристальным совершенством этой работы. — Вот это пилот! Вот это девушка!
Правда, и до этой нечаянной встречи летчики майора Саломатина слышали о Лиле Калмыковой. Маленькая, хрупкая девушка слыла на этом участке фронта одним из отважных истребителей. Во время знаменитой многодневной воздушной битвы над Ростовом Лиля сбила несколько «мессеров» и «юнкерсов». Ее техника пилотирования и качества воздушного бойца были безупречны, и прославленные асы фронта, ценящие людей прежде всего по их воинским делам, не колеблясь, приняли ее, эту двадцатилетнюю девушку, как равную, в свою взыскательную семью.
Штурмовики слышали, как Лиле с трудом пришлось завоевывать право стать военным летчиком, как девушку долго не хотели принимать в военную авиацию, как она много месяцев «чистила хвосты» У-2, прежде чем добилась права сесть за ручку… И все это, вместе взятое, особенно после личного знакомства, вызвало у штурмовиков чувство особого, профессионального расположения к Лиле.
А капитан Гончаренко лег в этот вечер спать с тем новым, необыкновенным чувством, которое сообщается молодому человеку, взволнованному встречей с дорогой для него женщиной. Такое чувство можно испытать только раз в жизни и до тридцатилетнего возраста. Капитан Гончаренко испытал его, хотя и не понимал, что он его испытывает. Как будто бы колокол звучал в его крови и сердце, а когда он проснулся, небо представилось ему более синим, чем зрению других людей, солнце более ярким, а июньская земля более благоуханной.
Лиля тоже не понимала, что с ней происходит, и, ложась спать в шалаше прямо на аэродроме, чувствовала какое-то непонятное волнение, доселе не испытанное еще ею. Шалаш был из высушенных солнцем трав, набросанных на остов из ветвей; среди трав запуталось немало полевых цветов — кашек, колокольчиков, иван-да-марья — и, нагретые за день, они по ночам благоухали слишком сильно. Лиля вышла из шалаша, приписывая душному запаху умирающих цветов это странное чувство блаженной дурноты и непонятного волнения. Она легла прямо на землю, постелив на траву плащ-палатку. И лежа на спине, она увидела ночное небо. Обычно небо воспринималось ею как поле боя: оно было полно внезапных опасностей, оно было разделено на квадраты и полусферы, в каждом из которых можно было встретиться со смертью. Но сейчас вместо этого смертоносного неба войны она увидела крупные июньские звезды. Они сияли, обливая сердце теплым светом. Трава вокруг звенела жизнью каких-то незримых существ, и от этого ощущения вселенной, вливающейся в ее маленькое тело, Лилия почувствовала, как слезы наворачиваются ей в глаза.
И так они лежали оба на сухой летней земле, разделенные огромной ночной степью. Вдали глухо громыхала артиллерия; не прекращаясь ни на секунду, шла война.
…Оба полка теперь летали всегда вместе. Шло великое летнее наступление, и работы было по горло. Каждый день, а иногда по нескольку раз в день штурмовики появлялись над аэродромом истребителей и вместе шли к линии фронта. И так уж повелось, что истребитель с рычащим львом на фюзеляже всегда прикрывал машину номер двенадцать, пилотируемую капитаном Гончаренко.
А когда самолеты возвращались домой, «ястребок» со львом особенно настойчиво и, мы бы сказали, нежно ходил вокруг «ила». Лиля и капитан Гончаренко ни разу не виделись со дня первой встречи.
Лишь изредка, на бешеных скоростях, мелькая друг мимо друга, им удавалось обменяться молниеносным взмахом руки сквозь триплекс кабины. Но эти встречи в воздухе связывали их сильнее обычных свиданий. И летчики обоих полков определенно знали, что если идет на задание «ил» номер двенадцать, то уж «ястребок» с хвостовой девяткой будет идти за ним по пятам.
Однажды Лиля сбросила на аэродром штурмовиков письмо, адресованное капитану Гончаренко. В нем говорилось: «Дорогой товарищ Гончаренко! Как вы живете? Как деретесь — это я вижу. По-моему, неплохо. Ребята ваши воюют отлично! Желаю вам счастья и боевых успехов. Л. Калмыкова».
В этом письме для зрения всех остальных людей не было ничего особенного. Но капитал Гончаренко прочитал в нем именно то, что хотела написать Лиля. Он прочитал его так: «Дорогой мой! Я думаю о тебе дни и ночи. Мое сердце наполнено только тобой. Я горжусь твоей отвагой и твоим искусством в бою. Я очень боюсь за тебя, береги себя, милый. Но помни, если будет надо, я отдам за тебя жизнь. Твоя Лиля».
А как-то раз, когда погода была нелетная и оба «хозяйства» не работали, Лиля прилетела на У-2 в гости к штурмовикам. Летчики роскошно приняли девушку. Повар из БАО приготовил пирожки с яблоками, и летчики достали для дамы сладкого вина, присланного щедрыми виноградарями Грузии. А после, оставшись с гостьей наедине, капитан Гончаренко взял руку Лили в большие свои руки и сказал, заходя прямо в лоб событиям:
